Добивать не успевали, из-под пня выскальзывали все новые и новые, их надо было остановить хоть одним хлестким ударом, не дать улизнуть в кустарник. Когда из ямы выскользнула последняя гадюка, у пня копошилось омерзительное живое месиво.
Первыми не выдержали женщины, отплевываясь и ругаясь, стали расходиться, одну из них стошнило. Не выдержали и мужики: убедившись, что ни одна из гадюк не уползла, отошли в сторонку и торопливо закурили. Зато детвора охотно накинулась с лозинами на недобитых змей.
— Верно, гадючье место,— сплюнув гадливо, прохрипел Демид.
— Ничего, раскорчуем — перестанет быть,— обмолвился угрюмый Аким.
Хлопцы во главе с Артемкой, поскольку он был хозяином на этой делянке, пересчитали змей (их оказалось тридцать восемь), облили остатками бензина и сожгли.
Ужина Демид не стал дожидаться.
— После этих гадюк не полезет в глотку,— объяснил Ксюше.— Дойду до магазина, там пиво привезли.
— Только ненадолго, скоро сготовлю.
— Угу.
Против пива не могла возразить никакая жена, потому что завозили его от случая к случаю. И все-таки молодец Ксюша, не стала зудеть, чтобы не пил, заговорила, видно, совесть. Целую неделю являлся домой как стеклышко, весь выходной ворочал на делянке — другая бы сама поднесла стаканчик-другой.
У крыльца и в самом магазине собрался весь «цвет» Сосновки. Одно слово: пиво! Готовое вот-вот окунуться в лесную чащу солнце било прямо.в распахнутые двери магазина, словно приглашало заходить. Пивной вечерок, ничего не скажешь.
Перед Демидом почтительно расступились, пропуская к прилавку. Он вообще не привык стоять в очередях, а тут еще оказался «свеженьким», не отведавшим пенной благодати. Кто не посочувствует.
— Просим, Демид Иванович,— это которые не прочь угоститься.
— Проходи, Князь, а то не достанется,— которые и сами угостят.
Но все с одинаковым любопытством поглядывали вслед, ожидая от него чего-то этакого, необычного. Демид и сам не знал, когда и как сложилось мнение, что он должен хоть чем-то да отличиться. Хорошо ли, плохо, но — выделиться, удивить или позабавить. Как на сцене. От него ждали, и он, может быть и не желая того, должен был держать марку. Только поди попробуй всякий раз что-то новое придумать. Порою это веселило Демида, порою злило, но деваться было некуда, он понимал, что всякая популярность требует усилий.
— Демид Иванович, наливаю,— расплылась в улыбке чернявая Маруся: покупатель видный, да к тому же на сцене в клубе обнимались.
Он мельком окинул наблюдающих и ухмыльнулся. Послать их в три колена, что ли? Хотя нет, к чему портить себе хорошее настроение. Собирался выпить четушку, но раз так...
— Для начала, Маруся, подай-ка мне пузырек.
— Четушку или полную? Белоголовую?
Демид взглянул на нее небрежно и слегка развел руками, мол. за кого принимаешь? Конечно, полную и конечно же белоголовую, когда он брал у нее этот паршивый «сучок»?
Сургуч скрутил одним движением, зажав горлышко в кулаке, мизинцем ковырнул пробку и перелил содержимое бутылки в граненый бокал. Одним духом, не отрывая бо-
кала от губ, опустошил до дна, кхэкнул и запил предупредительно подставленной кружкой пива. За спиной пробежал шепоток.
— Еще кружечку.
Маруся уже приготовила и услужливо пододвинула к краю стойки, повернув к нему ручкой — для удобства. Выпил и эту без передышки.
— Пожалуй, еще одну...
Маруся подала третью и на тарелочке — кусок холодца.
— Закусил бы, Демид,— попросила она озабоченно.
— Княгиня, что за волнения? Мы ж не на сцене.
Он выпил третью, четвертую, заказал пятую и наконец услышал, как за спиной принялись считать. То-то же, паршивцы!
Одолел десять кружек — больше не шло. Ну и хватит, главное, счет круглый, хорошо запомнится. А теперь домой. Хотя нет...
— Княгиня,— прогудел он, едва сдержав отрыжку,— подай еще пузырек на дорожку.
За спиной повисла гробовая тишина. Большие Маруси-ны глаза испуганно округлились, но возразить она не посмела. Демид неторопливо рассчитался, сунул бутылку в карман и, ни на кого не глядя, вышел из магазина. Следом вывалили все «болельщики». Он спустился с крыльца и ровно, как по шнурочку, наметив вдали ориентир, зашагал через Большой двор, улавливая ухом голоса у магазина.
— Ну, врезал!
— Десять, слышь, десять!..
— И не пошатнется.
— А со второй как надул? Я за чистую монету принял.
— Кня-язь!..
Большой двор Демид пересек благополучно, только на шляху, уже у самого гаража, его шатнуло в сторону. Не следовало, конечно, натощак глотать столько, да что поделаешь, когда ничего другого в голову не пришло. Он еще не опьянел, заявится бодрым, плотно поужинает... Все путем, все толково. Еще и с Ксюшей можно по стопарику под хорошую закуску. Заслужил нынче. А если и нет? Что он, в батраках — заслуживать? Не хозяин сам себе?
— Хозяин — ба-арин, хозяин — ба-арин...— пропел он и направился в дом.
Ксюша его встретила укоряющим взглядом, однако промолчала, только подала торопливо на стол и сказала:
— Ешь.
Ее молчаливый укор, недовольно поджатые губы сердили Демида больше, нежели слова. Злишься — скажи, найдется что ответить, так нет же, молчит, оправданий ждет. Дождется... Врезать бы разок — живо развяжет язык. Барыня, вишь ты! И на стол сунула, как батраку,— «ешь». Зафиндилил бы эту сковородку, не будь голодным.
— Ну чего молчишь? — не выдержал он.
— А что толку пьяному перечить.
— Не перечь, верно. А других слов нету? Брезгуешь? Губы поджала... Ну, выпил — принудили, душа из них вон!
— Принудили,— криво усмехнулась она.— Прямо в рот налили, да столько, что еле на ногах стоишь.
— Э-э, баба! Что ты понимаешь в мужских делах.
— Где уж нам...
Ксюша заговорила, и злость от Демида отошла. В самом деле, зачем настроение портить. Никак, выходной сегодня.
— Ладно, давай-ка еще по чарке да поедим.— Он выставил бутылку и грузно опустился на табуретку.— Где наша не пропадала.
— Да куда же тебе больше? Поешь лучше — свалишься, совсем пьяный.
— С тобой хочу.— Демид чувствовал, что пьянеет с каждой минутой все больше, надо бы поесть, но теперь, когда уже выставил бутылку и предложил ей выпить, должен настоять на своем, иначе какой же он, к черту, хозяин в доме.
— Яне буду. Ешь — стынет.
— Будешь,—- повысил он голос.— Будешь, душа из меня вон! Я так хочу. Садись!
— Не могу я, дела у меня, идти надо. — Дай стаканы. Дела-а...
— Демид, я серьезно говорю, некогда мне, завтра отчет,— сказала Ксюша твердо.
— Стаканы дай! — загремел он на весь дом. «Барыня! Ты у меня шелковой будешь»,— подумал он,
глядя на Ксюшу. Она выставила стакан, крутнулась у печи, сдернула с крючка свою жакетку и заторопилась к выходу. Этого Демид не ожидал.
— Вернись! — крикнул он, вскакивая с табуретки, на Ксюша уже скрылась в сенцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Первыми не выдержали женщины, отплевываясь и ругаясь, стали расходиться, одну из них стошнило. Не выдержали и мужики: убедившись, что ни одна из гадюк не уползла, отошли в сторонку и торопливо закурили. Зато детвора охотно накинулась с лозинами на недобитых змей.
— Верно, гадючье место,— сплюнув гадливо, прохрипел Демид.
— Ничего, раскорчуем — перестанет быть,— обмолвился угрюмый Аким.
Хлопцы во главе с Артемкой, поскольку он был хозяином на этой делянке, пересчитали змей (их оказалось тридцать восемь), облили остатками бензина и сожгли.
Ужина Демид не стал дожидаться.
— После этих гадюк не полезет в глотку,— объяснил Ксюше.— Дойду до магазина, там пиво привезли.
— Только ненадолго, скоро сготовлю.
— Угу.
Против пива не могла возразить никакая жена, потому что завозили его от случая к случаю. И все-таки молодец Ксюша, не стала зудеть, чтобы не пил, заговорила, видно, совесть. Целую неделю являлся домой как стеклышко, весь выходной ворочал на делянке — другая бы сама поднесла стаканчик-другой.
У крыльца и в самом магазине собрался весь «цвет» Сосновки. Одно слово: пиво! Готовое вот-вот окунуться в лесную чащу солнце било прямо.в распахнутые двери магазина, словно приглашало заходить. Пивной вечерок, ничего не скажешь.
Перед Демидом почтительно расступились, пропуская к прилавку. Он вообще не привык стоять в очередях, а тут еще оказался «свеженьким», не отведавшим пенной благодати. Кто не посочувствует.
— Просим, Демид Иванович,— это которые не прочь угоститься.
— Проходи, Князь, а то не достанется,— которые и сами угостят.
Но все с одинаковым любопытством поглядывали вслед, ожидая от него чего-то этакого, необычного. Демид и сам не знал, когда и как сложилось мнение, что он должен хоть чем-то да отличиться. Хорошо ли, плохо, но — выделиться, удивить или позабавить. Как на сцене. От него ждали, и он, может быть и не желая того, должен был держать марку. Только поди попробуй всякий раз что-то новое придумать. Порою это веселило Демида, порою злило, но деваться было некуда, он понимал, что всякая популярность требует усилий.
— Демид Иванович, наливаю,— расплылась в улыбке чернявая Маруся: покупатель видный, да к тому же на сцене в клубе обнимались.
Он мельком окинул наблюдающих и ухмыльнулся. Послать их в три колена, что ли? Хотя нет, к чему портить себе хорошее настроение. Собирался выпить четушку, но раз так...
— Для начала, Маруся, подай-ка мне пузырек.
— Четушку или полную? Белоголовую?
Демид взглянул на нее небрежно и слегка развел руками, мол. за кого принимаешь? Конечно, полную и конечно же белоголовую, когда он брал у нее этот паршивый «сучок»?
Сургуч скрутил одним движением, зажав горлышко в кулаке, мизинцем ковырнул пробку и перелил содержимое бутылки в граненый бокал. Одним духом, не отрывая бо-
кала от губ, опустошил до дна, кхэкнул и запил предупредительно подставленной кружкой пива. За спиной пробежал шепоток.
— Еще кружечку.
Маруся уже приготовила и услужливо пододвинула к краю стойки, повернув к нему ручкой — для удобства. Выпил и эту без передышки.
— Пожалуй, еще одну...
Маруся подала третью и на тарелочке — кусок холодца.
— Закусил бы, Демид,— попросила она озабоченно.
— Княгиня, что за волнения? Мы ж не на сцене.
Он выпил третью, четвертую, заказал пятую и наконец услышал, как за спиной принялись считать. То-то же, паршивцы!
Одолел десять кружек — больше не шло. Ну и хватит, главное, счет круглый, хорошо запомнится. А теперь домой. Хотя нет...
— Княгиня,— прогудел он, едва сдержав отрыжку,— подай еще пузырек на дорожку.
За спиной повисла гробовая тишина. Большие Маруси-ны глаза испуганно округлились, но возразить она не посмела. Демид неторопливо рассчитался, сунул бутылку в карман и, ни на кого не глядя, вышел из магазина. Следом вывалили все «болельщики». Он спустился с крыльца и ровно, как по шнурочку, наметив вдали ориентир, зашагал через Большой двор, улавливая ухом голоса у магазина.
— Ну, врезал!
— Десять, слышь, десять!..
— И не пошатнется.
— А со второй как надул? Я за чистую монету принял.
— Кня-язь!..
Большой двор Демид пересек благополучно, только на шляху, уже у самого гаража, его шатнуло в сторону. Не следовало, конечно, натощак глотать столько, да что поделаешь, когда ничего другого в голову не пришло. Он еще не опьянел, заявится бодрым, плотно поужинает... Все путем, все толково. Еще и с Ксюшей можно по стопарику под хорошую закуску. Заслужил нынче. А если и нет? Что он, в батраках — заслуживать? Не хозяин сам себе?
— Хозяин — ба-арин, хозяин — ба-арин...— пропел он и направился в дом.
Ксюша его встретила укоряющим взглядом, однако промолчала, только подала торопливо на стол и сказала:
— Ешь.
Ее молчаливый укор, недовольно поджатые губы сердили Демида больше, нежели слова. Злишься — скажи, найдется что ответить, так нет же, молчит, оправданий ждет. Дождется... Врезать бы разок — живо развяжет язык. Барыня, вишь ты! И на стол сунула, как батраку,— «ешь». Зафиндилил бы эту сковородку, не будь голодным.
— Ну чего молчишь? — не выдержал он.
— А что толку пьяному перечить.
— Не перечь, верно. А других слов нету? Брезгуешь? Губы поджала... Ну, выпил — принудили, душа из них вон!
— Принудили,— криво усмехнулась она.— Прямо в рот налили, да столько, что еле на ногах стоишь.
— Э-э, баба! Что ты понимаешь в мужских делах.
— Где уж нам...
Ксюша заговорила, и злость от Демида отошла. В самом деле, зачем настроение портить. Никак, выходной сегодня.
— Ладно, давай-ка еще по чарке да поедим.— Он выставил бутылку и грузно опустился на табуретку.— Где наша не пропадала.
— Да куда же тебе больше? Поешь лучше — свалишься, совсем пьяный.
— С тобой хочу.— Демид чувствовал, что пьянеет с каждой минутой все больше, надо бы поесть, но теперь, когда уже выставил бутылку и предложил ей выпить, должен настоять на своем, иначе какой же он, к черту, хозяин в доме.
— Яне буду. Ешь — стынет.
— Будешь,—- повысил он голос.— Будешь, душа из меня вон! Я так хочу. Садись!
— Не могу я, дела у меня, идти надо. — Дай стаканы. Дела-а...
— Демид, я серьезно говорю, некогда мне, завтра отчет,— сказала Ксюша твердо.
— Стаканы дай! — загремел он на весь дом. «Барыня! Ты у меня шелковой будешь»,— подумал он,
глядя на Ксюшу. Она выставила стакан, крутнулась у печи, сдернула с крючка свою жакетку и заторопилась к выходу. Этого Демид не ожидал.
— Вернись! — крикнул он, вскакивая с табуретки, на Ксюша уже скрылась в сенцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148