он создает различные комбинации из цифр, фактов, событий, он решает задачи, связанные с судьбой города: складывает, вычитает, умножает, делит, меняет местами.
Сегодня Омар пришел на службу всего получасом позже, а приемная уже набита людьми; он ни на ком не останавливает взгляда, никому не уделяет особого внимания; это не зазнайство, нет, это лишь привычка, подсказанная многолетним опытом; если кого-либо выделить, отличить от других, случится беда, в этом смысле Омар суеверен,— полетят планы, нарушатся сами намерения; поэтому Омар знает: лучше кивнуть всем пройти мимо к себе в кабинет. Кто, откуда и по какому делу — и так доложит исполнительная девушка-секретарь. Омар надолго устраивается в кресле, начался рабочий день.
Дел много, исполнитель один. Сотни проблем возни кают перед Омаром в течение дня, и если ему удается решить хотя бы одну из них, он считает, что день прошел не напрасно. Первые полчаса Омар просматривает бумаги. Стоит раскрыть какую-нибудь — и она начинает говорить: одна пугает, угрожает, другая смешит; одна высказывает пожелания, другая пытается отвертеться от выполнения; одна хочет понравиться, другая бесится от злости; одна молит со слезами, другая глядит свысока; одна честна, другая хитрит—каждая имеет свой характер. А если не найдешь с бумагами общий язык — берегись: то ли возьмешь грех на душу, то ли бумаги, сплотясь, двинутся против тебя.
Необходимо быть внимательным, Омар внимателен к бумагам, они для него привычные противники, он находит приемы и умело борется с ними.
У председателя горсовета Омара есть уязвимое место— его сердце, мягковатое у него сердце, нельзя так, не такое бы нужно руководителю. Если кто придет к нему с просьбой, отказать для Омара — сущее мучение. Хорошо, когда можешь исполнить просьбу, утешить, а если нет? Если не можешь? Поэтому Омар и не любит дни приема посетителей.
Закончив с бумагами, Омар зовет секретаршу, говорит, какая судьба уготована каждой бумаге, узнает, кто ждет его у дверей, облегченно вздыхает, кажется, ни у кого не горит: двоих посетителей отправляет к заместителям, двоих— к начальникам отделов. Интересный все же народ пошел, считают, если падать, то с верблюда, идут ведь не куда-нибудь, а прямиком к председателю.
Назым, секретарь Омара,— красивая, воспитанная, но слишком уж тоненькая и изящная: ведь подуй только ветер, кажется, она и сломается. В Омара влюблена до смерти, он об этом знает, поэтому, разговаривая с ней, не смотрит прямо на нее, а при появлении Назым напускает на себя строгий вид: хоть и симпатичная девушка, хоть и приятна ему, а нельзя сокращать дистанцию, ведь, кажется, скажи он ласковое слово — Назым повиснет у него на шее. Надо перевести ее в другое место, думает он, а себе возьму кого-нибудь постарше, но каждый раз, увидев хорошенькое личико Назым, откладывает ее перевод.
Омар зовет девушку:
— Пригласи-ка ко мне Койшеке.
— Хорошо, агай.— Назым уже закрывает за собой дверь, но Омар, передумав, снова окликает ее:
— Погоди, ее зови... Сначала пусть зайдут Аблез Кенжеевич и Покатилов.
Аблез Кенжеевич — первый заместитель Омара — солидный, толстый человек; о его значительности говорит сама внешность Аблеза: и гордая посадка головы, и спокойный пристальный взгляд. Вот только волосы у него растут немного смешно, точно сосны в тундре: у корней густые, а кверху странно редеют. Аблез Кенжеевич с независимым видом вошел в кабинет, поздоровался с Омаром и с достоинством уселся в глубокое кресло.
— Что стряслось, Омар Балапанович?
За Аблезом следует Покатилов. Насколько высокомерно глядит Аблез из-под прикрытых век, настолько испуганно моргает слезящимися глазами Покатилов. Омар любит Покатилова. Крепкий, словно морской узел, Покати-
лов надежен в работе, однако есть у него недостаток — теряется перед начальством, в кабинет входит согнувшись. Покатилов чувствует хорошее отношение Омара к себе, уважает, гордится им, но робеет, и ничего с этим не поделаешь.
— Слушаю вас, Омар Балапанович.
— Садитесь, Иван Гаврилович!
— Спасибо...
— Я позвал вас сюда, потому что хочу наконец заняться Дикой улицей. Как мое задание?
Покатилов покраснел, стал рыться в папке, просматривать бумаги.
— Омар Балапанович,— докладывал он,— все подсчитано, Дикой улице необходима школа на шестьсот сорок мест, детский сад на четыреста. И средства необходимые тоже подсчитали... Искали где только можно... Аблез Кенжеевич,— Покатилов с уважением глянул на Аблеза,— тоже принимал участие... Но изыскать не смогли. Бюджет городской, сами знаете... В этой пятилетке, боюсь, ничего не выйдет. Комбинат тоже навстречу ни шагу не сделает, ведь жители Дикой улицы на комбинате не работают, а в основном скот держат. Поэтому при всем желании... Ничего не получится. Придется планировать на следующую пятилетку... Подождем еще три года.
— В том-то и дело, что эти три года ждать невозможно.
У Аблеза Кенжеевича от раздражения покраснел затылок. В разговор он не вступал, сидел молча, но по его лицу было видно, что разговор он находил праздным. В глубине души Аблез считал затею Омара детской забавой, не стоящей серьезного внимания. Он вообще критически относился к действиям Омара и не одобрял их. Когда, например, Омар строил свою дурацкую железную дорогу и все ждали, что он вот-вот слетит, Аблез говорил снисходительно: «Удивляюсь этому мальчику, качается, а с места не слетает». Омар удержался, видимо, помог Альберт Исаевич, и держится уже порядочно. Аблез не боялся Омара и не очень-то скрывал свое мнение о нем, а Омар, которому передавали слова Аблеза, сказанные в его адрес «где-то кому-то», хотя и не верил этим «где-то кому-то», но недолюбливал заместителя за самодовольство и уверенность в собственной непогрешимости.
Когда Аблез сердился на Омара, то переходил с ним на «ты»:
— Ты, Омар, оставил бы свою затею. Сколько раз обжигался на подобных делах! Ничего из этого не выйдет, послушай совета старшего. Я прожил подольше тебя, знаю, чем это кончится,— поверь, бесплодное дело. Ну где ты возьмешь средства, строителей и прочее, и прочее..» В наших условиях дай бог справиться с запланированными объектами. Не будь ребенком, смотри на вещи реально. Оставь, опять накличешь беду на свою голову.
Омар еле сдерживался. Вот бы стукнуть по столу кулаком, вот бы заорать, выругать обоих как следует, чтобы небу стало жарко, может, было бы легче.
— Аблез Кенжеевич, Иван Гаврилович,— начал Омар, словно натянутая струна,— повторяю вам в сотый раз, что это дело я затеял не от скуки. Хоть улица и называется Дикой, там живут не звери, а советские люди, такие, как мы с вами. Дети вынуждены каждый день спускаться с гор, ехать в школу в Новый город, около четверти своей жизни они тратят на дорогу, а ведь на Дикой улице много школьников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Сегодня Омар пришел на службу всего получасом позже, а приемная уже набита людьми; он ни на ком не останавливает взгляда, никому не уделяет особого внимания; это не зазнайство, нет, это лишь привычка, подсказанная многолетним опытом; если кого-либо выделить, отличить от других, случится беда, в этом смысле Омар суеверен,— полетят планы, нарушатся сами намерения; поэтому Омар знает: лучше кивнуть всем пройти мимо к себе в кабинет. Кто, откуда и по какому делу — и так доложит исполнительная девушка-секретарь. Омар надолго устраивается в кресле, начался рабочий день.
Дел много, исполнитель один. Сотни проблем возни кают перед Омаром в течение дня, и если ему удается решить хотя бы одну из них, он считает, что день прошел не напрасно. Первые полчаса Омар просматривает бумаги. Стоит раскрыть какую-нибудь — и она начинает говорить: одна пугает, угрожает, другая смешит; одна высказывает пожелания, другая пытается отвертеться от выполнения; одна хочет понравиться, другая бесится от злости; одна молит со слезами, другая глядит свысока; одна честна, другая хитрит—каждая имеет свой характер. А если не найдешь с бумагами общий язык — берегись: то ли возьмешь грех на душу, то ли бумаги, сплотясь, двинутся против тебя.
Необходимо быть внимательным, Омар внимателен к бумагам, они для него привычные противники, он находит приемы и умело борется с ними.
У председателя горсовета Омара есть уязвимое место— его сердце, мягковатое у него сердце, нельзя так, не такое бы нужно руководителю. Если кто придет к нему с просьбой, отказать для Омара — сущее мучение. Хорошо, когда можешь исполнить просьбу, утешить, а если нет? Если не можешь? Поэтому Омар и не любит дни приема посетителей.
Закончив с бумагами, Омар зовет секретаршу, говорит, какая судьба уготована каждой бумаге, узнает, кто ждет его у дверей, облегченно вздыхает, кажется, ни у кого не горит: двоих посетителей отправляет к заместителям, двоих— к начальникам отделов. Интересный все же народ пошел, считают, если падать, то с верблюда, идут ведь не куда-нибудь, а прямиком к председателю.
Назым, секретарь Омара,— красивая, воспитанная, но слишком уж тоненькая и изящная: ведь подуй только ветер, кажется, она и сломается. В Омара влюблена до смерти, он об этом знает, поэтому, разговаривая с ней, не смотрит прямо на нее, а при появлении Назым напускает на себя строгий вид: хоть и симпатичная девушка, хоть и приятна ему, а нельзя сокращать дистанцию, ведь, кажется, скажи он ласковое слово — Назым повиснет у него на шее. Надо перевести ее в другое место, думает он, а себе возьму кого-нибудь постарше, но каждый раз, увидев хорошенькое личико Назым, откладывает ее перевод.
Омар зовет девушку:
— Пригласи-ка ко мне Койшеке.
— Хорошо, агай.— Назым уже закрывает за собой дверь, но Омар, передумав, снова окликает ее:
— Погоди, ее зови... Сначала пусть зайдут Аблез Кенжеевич и Покатилов.
Аблез Кенжеевич — первый заместитель Омара — солидный, толстый человек; о его значительности говорит сама внешность Аблеза: и гордая посадка головы, и спокойный пристальный взгляд. Вот только волосы у него растут немного смешно, точно сосны в тундре: у корней густые, а кверху странно редеют. Аблез Кенжеевич с независимым видом вошел в кабинет, поздоровался с Омаром и с достоинством уселся в глубокое кресло.
— Что стряслось, Омар Балапанович?
За Аблезом следует Покатилов. Насколько высокомерно глядит Аблез из-под прикрытых век, настолько испуганно моргает слезящимися глазами Покатилов. Омар любит Покатилова. Крепкий, словно морской узел, Покати-
лов надежен в работе, однако есть у него недостаток — теряется перед начальством, в кабинет входит согнувшись. Покатилов чувствует хорошее отношение Омара к себе, уважает, гордится им, но робеет, и ничего с этим не поделаешь.
— Слушаю вас, Омар Балапанович.
— Садитесь, Иван Гаврилович!
— Спасибо...
— Я позвал вас сюда, потому что хочу наконец заняться Дикой улицей. Как мое задание?
Покатилов покраснел, стал рыться в папке, просматривать бумаги.
— Омар Балапанович,— докладывал он,— все подсчитано, Дикой улице необходима школа на шестьсот сорок мест, детский сад на четыреста. И средства необходимые тоже подсчитали... Искали где только можно... Аблез Кенжеевич,— Покатилов с уважением глянул на Аблеза,— тоже принимал участие... Но изыскать не смогли. Бюджет городской, сами знаете... В этой пятилетке, боюсь, ничего не выйдет. Комбинат тоже навстречу ни шагу не сделает, ведь жители Дикой улицы на комбинате не работают, а в основном скот держат. Поэтому при всем желании... Ничего не получится. Придется планировать на следующую пятилетку... Подождем еще три года.
— В том-то и дело, что эти три года ждать невозможно.
У Аблеза Кенжеевича от раздражения покраснел затылок. В разговор он не вступал, сидел молча, но по его лицу было видно, что разговор он находил праздным. В глубине души Аблез считал затею Омара детской забавой, не стоящей серьезного внимания. Он вообще критически относился к действиям Омара и не одобрял их. Когда, например, Омар строил свою дурацкую железную дорогу и все ждали, что он вот-вот слетит, Аблез говорил снисходительно: «Удивляюсь этому мальчику, качается, а с места не слетает». Омар удержался, видимо, помог Альберт Исаевич, и держится уже порядочно. Аблез не боялся Омара и не очень-то скрывал свое мнение о нем, а Омар, которому передавали слова Аблеза, сказанные в его адрес «где-то кому-то», хотя и не верил этим «где-то кому-то», но недолюбливал заместителя за самодовольство и уверенность в собственной непогрешимости.
Когда Аблез сердился на Омара, то переходил с ним на «ты»:
— Ты, Омар, оставил бы свою затею. Сколько раз обжигался на подобных делах! Ничего из этого не выйдет, послушай совета старшего. Я прожил подольше тебя, знаю, чем это кончится,— поверь, бесплодное дело. Ну где ты возьмешь средства, строителей и прочее, и прочее..» В наших условиях дай бог справиться с запланированными объектами. Не будь ребенком, смотри на вещи реально. Оставь, опять накличешь беду на свою голову.
Омар еле сдерживался. Вот бы стукнуть по столу кулаком, вот бы заорать, выругать обоих как следует, чтобы небу стало жарко, может, было бы легче.
— Аблез Кенжеевич, Иван Гаврилович,— начал Омар, словно натянутая струна,— повторяю вам в сотый раз, что это дело я затеял не от скуки. Хоть улица и называется Дикой, там живут не звери, а советские люди, такие, как мы с вами. Дети вынуждены каждый день спускаться с гор, ехать в школу в Новый город, около четверти своей жизни они тратят на дорогу, а ведь на Дикой улице много школьников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137