— Я возьму с собой бутерброды и поем дорогой. Я еще не голоден.
Пауль тянет, хочет сам насадить два-три крючка. Но Яан торопит его:
— Иди же скорей, а то ребята из Тоомаса опередят и займут все места.
— Я все-таки немножко помогу тебе, долго ли мне поесть!— и Пауль насаживает еще десяток крючков. Потом моет руки в корыте у колодца и уходит в дом.
Ну и духота же здесь, и мух полно.
Матери в доме нет, Пауль берет хлеб с полки, приносит из кладовки мясо, кадочку с молоком и жадно, торопливо начинает есть.
Ест он недолго, оставляет посуду на столе, прихлопывает ногой двух прусаков на полу и спешит во двор.
Яану осталось наживить два десятка крючков. Приступает к делу и Пауль, и теперь брат может сходить в дом.
Вскоре Пауль завершает работу, черви в меньшей половине ящика присыпаны песком.
Но вот приходит из дома Яан, со старым шарфом в руке, связывает оба его конца и надевает, как ремень от барабана, через плечо, просовывает ящик под шарф — так легче нести его,— и они уходят.
Однако в воротах Яану вроде приходит в голову новая мысль. Он останавливается, смотрит на солнце, проверяет, куда дует ветер, и спрашивает у Пауля:
— Как ты думаешь, а если мы сегодня пойдем в залив Аллалахт? Старый Кульпер там много наловил. Если мы отвезем свои снасти на Лаурироог? Ветер в спину, хорошо идти, и время еще не позднее.
Пауль согласен: ведь можно будет переночевать в сарае на Лаурираху.
— Но тогда надо одеться получше и взять с собой побольше еды,— послушно говорит он.
— Можно взять, сходи позови мать.
Мать в хлеву, она разбрасывает подстилку для коров. Глаза вошедшего почти не видят ее в темном хлеву.
— Мама, мы пойдем сегодня на Аллалахт, дай нам с собой хлеба и одежду.
— Куда вас несет, на Аллалахт! Вы же не успеете добраться!
— Э, а ветер-то с правого борта!
— Что же вы возитесь, ступайте на мыс Какру, ночевать будете дома...
Яан услышал у ворот, что мать возражает, и громко кричит:
— Старый Кульпер прошлым летом поймал за ночь целый пуд. В такое же время. Вот и нынче натаскал много. Доберемся и мы, ветер не помешает!
— А по ночам-то холодно. Еще заболеете и...
— Мы возьмем с собой одежду. Разреши, мама!— канючит Пауль.
Мать выпускает из рук вилы и, хлопая деревянными башмаками, идет к двери хлева. На голове у нее ситцевый платок, она в замаранном пестром переднике, лицо ее красное, чуть опухшее. Паулю кажется, мать уже не такая красивая, какою он видел ее, когда был маленьким. Но мама и сейчас добрая и хорошая.
— Что поделаешь с вами, мужчинами! Когда вы только бросите свое упрямство?.. Смотрите не простудитесь,— говорит мать с деланной суровостью и уходит к дому.
Пауль радостно семенит впереди, а Яан говорит с уверенностью взрослого:
— Чего там — простудимся, в сарае сена полно, и ночи теплые!
Братья хорошо знают мать. Поворчит, правда, но с нею легко договориться. Уж конечно, легче, чем с учителями в школе. И если б был жив отец, разве он позволил бы говорить что-то себе наперекор. Яан-то знает, каково было спорить с отцом.
Мать скрывается в доме, и мальчишки усаживаются вдвоем на ступеньках — посоветоваться. Если идти на Аллалахт, то незачем так спешить, гнаться наперегонки, ведь мальчишки из Тоомаса сегодня туда не поплывут. Посовещаться есть о чем: сколько наживок забросить в Лаурироог, сколько на отмели Ласти, где утром можно вытянуть хороший улов, как переделать поплавки, чтобы их получше было видно в волнах.
Мать хлопочет в доме, собирает одежду, кладет еду в заплечный мешок.
Наконец все собрано.
Пауль берет краюху хлеба, Яан поправляет ящик со снастью, что висит у него на груди, и они уходят. Мать стоит на крыльце, прикладывает козырьком руку к глазам и кричит вслед сыновьям:
— Будьте осторожны в море, не простудитесь!
— Не простудимся, не бойся,— отвечает Яан, который давно уже не считает себя ребенком.
— Ну хорошо, дай вам бог удачи, помолитесь!
— Да, да!
Пауль так бы, пожалуй, и забыл помолиться, но сейчас, закрывая за собой калитку, он шепчет: «Боженька добрый, помоги нам, пусть большие рыбины попадутся на наши крючки!»
Старший брат тоже посерьезнел.
До сих пор все шло хорошо, теперь надо заметить первого встречного: если это женщина или старая, сгорбленная Лыука, лучше сразу же вернуться. Это давно уже замечено, и старый Кульпер твердит то же самое. Старый Кульпер вроде приметил и то, что рыбная ловля не удастся и в том случае, если старуха Лыука взглянет на тебя из окна своего дома. Но, конечно, это не так страшно, как если встретишься с ней на дороге.
По обе стороны каменная ограда, и за нею хлебные поля. Хотя почва здесь — сплошной щебень, зерно растет хорошо, если земля удобрена морским илом.
Э-э, бояться нечего, вон едет навстречу Михкель Лийва с мешками на телеге, он был в Тапурле на мельнице.
У мальчишек словно камень с сердца свалился: первый, кто встретился, мужчина с лошадью — теперь если и случится увидеть дорогой старуху Лыуку, не беда! Хороший улов теперь обеспечен.
Да и сам Михкель понимает это и кричит им издалека:
— Ого, мужики из Мяннику к морю навострились, мы с мерином сулим вам удачу!
— Да уж, вы первые нам встретились.
— Ну что ж, торопитесь, другие парни уже у причала, мы видели их. Ноо, Беляк!
Хороший человек этот Михкель Лийва. Борода длинная, рыжая, хитрые маленькие, но добрые глаза, чересчур длинные ноги на коротком туловище. И в разговоре лукав. Похваляется, что в молодые годы был матросом на яхте американского миллионера. Чего только не повидал на белом свете, кем не служил... Но разве можно верить каждому слову Михкеля, он и соврет, не дорого возьмет.
Братья шагают дальше друг подле друга.
С моря дует несильный северный ветер, везло подталкивая парней в спину. Морские птицы кричат над головой и на отдаленных островах, и летний вечер, покой нисходят на землю и воды: солнце вытягивает тени мальчишек, которые кажутся великанами, и даже отмель Безумного умеряет свой шум.
Сейчас, спустя двенадцать лет, при разыгравшемся сегодня шторме шум с отмели Безумного доносился даже сюда, до центра городка Хара, за десяток миль, в домишко звонаря Прийта, сквозь тонкие его стены.
Пауль Лайд снял пиджак и завернул рукав. Два розовых пятна на запястье, на одном из них лейкопластырь. С одного из пятен был взят срез и послан на исследование в таллинскую лабораторию. С тех пор как увезли в Ватку мать, врачи по крайней мере раз в год основательно осматривали его, но подобного исследования до сих пор, за эти двенадцать лет, еще не делали.
Пауль Лайд достал из кармана нож, открыл лезвие и дотронулся им до розового пятна. Он почувствовал укол — зачем нужна была эта проба на биопсию и гистологическое исследование?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34