Спросивший вздыхает и обычно говорит: «Да, что еще оставалось вашей матери, бедняжке. Слава богу, что он призвал ее к себе».
Потом он жалеет бедняжек братьев, а сам с опаской приглядывается, нет ли и у них каких-нибудь следов болезни. И когда сострадатель попадается любвеобильный и двуличный, он даже пускает слезу. И даже когда дает понять, что разговор окончен, произносит имя Христа и самого Саваофа. Вскоре и он, и Лаэс с ребятами скрываются в тумане, и только по звуку шагов можно предположить, как далеко сейчас недавний встречный.
Вскоре после деревни Палунымме начинается большой Ваткуский лес, где встретишь и болота, и трясины, однако на буграх хороший вековой лес, весь седой сейчас от тумана. От легкого дуновения на узкую дорогу с сосен и елей срываются капли. Здесь шагают, спеша на похороны, трое наших знакомых.
С кажущейся медлительностью широко вышагивает Лаэс из Нээме, в высоких болотных сапогах, в красном шарфе вокруг шеи; серое пальто болтается на его длинном сухощавом туловище. За ним, на шаг-другой отставая, в пестрых фуражках и толстых синих полупальто, плетутся братья. Очень многое изменилось в жизни братьев с того дня, когда врач из Хары послал их мать в Ватку. Если сейчас оглянуться назад, можно сказать, что до этого они жили будто на какой-то высокой горе, где много веселья и солнца, сейчас же — как бы в глубокой пропасти.
Яану, правда, все равно не надо в эту осень ходить в гимназию — весной он закончил обязательную начальную школу, шестой класс. После приезда констебля в Весилоо соседи из Нээме взяли на себя хлопоты об усадебке Мяннику, и у Яана было твердое намерение поступить на корабль, он даже пытался этой осенью устроиться на один парусник юнгой. Но юнга был не нужен — корабли стояли в затоне, тут же у Весилоо, в заливе Хара. И хотя иные корабли и отправлялись в плаванье, его не захотели взять в команду вроде бы намеренно. «Молод, да и...»; что означало это «да и», ему не сказали. Яану было ясно и без слов.
Так что Яан сейчас пока дома, помогает семье Нээме в хлопотах и трудах, работает и у себя на участке. Ест в Нээме, а спит в Мяннику, нельзя же оставлять дом без присмотра.
Пауль этот год ходит в последний, шестой класс, в Харе. Из-за смерти матери его отпустили на несколько дней из школы, он приплыл вчера с почтовой лодкой.
Первые две школьные недели Пауль в эту осень жил в Харе на квартире, у самой старшей дочери Лаэса и Анны Нээме, чей муж держит в Харе сапожную мастерскую. Там же, конечно, живут и младшие дети Нээме — Альма, Лида и Оскар. Альма учится в пятом, Лида в четвертом и Оскар во втором классе. Вначале сапожник, то ли по доброте, то ли под воздействием жены своей, нашел в своем доме уголок и для Пауля, но спустя две недели сапожник пошел посоветоваться к звонарю Прийту и супруге его Маали. Не возьмет ли Прийт Пауля на квартиру и на этот год?.. Они- то сами ничего не боятся, но — люди... Работы стало меньше, все стали носить свою обувку на починку другому сапожнику, так что дело идет худо, хоть клади зубы на пол
ку. Так изливал он свою душу перед Прийтом и особенно перед Маали. И никто не гнал Пауля из дома сапожника, Маали пришла сама — позвала его жить у себя. Им с Притом, двум старичкам, дескать, скучно жить без Пауля, привыкли к нему.
Но Пауль и сам понимал, в чем дело, и вот он снова живет у Прийта и Маали.
Лаэс же из Нээме считает, что болезнь эта вовсе не так прилипчива и заразна, как боятся люди. Так это или иначе, но жизнь Пауля в школе сейчас столь же горестная, как и Сальме Юласе. Отец Арнольда Падрика страдает падучей, но никто не сторонится Арно. Мать Линды Кадакас в сумасшедшем доме, но никто не избегает ее. Мать Рудольфа Ныулика чахоточная, две сестры Рууди уже умерли от туберкулеза — никто не отказывается водить хоровод, когда со всеми вместе играет и он. А Пауль и близко не подходит к хороводу, он знает заранее, как будет — словно сама собой выскользнет из его ладони рука однокашника, будь то парень или девочка. В этот год он сидит за одной партой с самым обтрепанным учеником — с Вальдеком Лийвом. Никто не хотел садиться рядом с Вальдеком, а прошлогодний сосед Пауля еще до начала первого урока нашел себе другое место. Отца у Вальдека нет, мать работает где случится, пьет и — как говорят — спит с кем придется. Но даже между Паулем и Вальдеком, хотя они сидят за одной партой, словно бы какая-то стена. Вальдек подавлен тем, что ему приходится сидеть рядом с сыном прокаженной, хотя Пауль старается, чтобы ни его книга, ни карандаш, ни ручка не оказались на половине Вальдека.
Только учителя, особенно директор школы, как будто не делают различий между ним и другими учениками. Поэтому Пауль учится с гораздо большим усердием, чем в прошлые годы.
И вот теперь братья шагают в этот пасмурный октябрьский день сквозь лес и завесу мороси на похороны матери.
Смерть матери уже не подействовала слишком гнетуще на братьев, напротив, даже принесла какое-то облегчение, как бы оборвала связи с гнилым стволом. Куда легче думать, что мать была прокаженной, чем — мать прокаженная.
И все же ребята жалеют мать. Они вспоминают ее шершавые руки, жесткие руки труженицы, ее расторопность, рвение и заботливость, ее готовность пожертвовать всем, сквозившую в ее серых глазах, один взгляд которых действовал на сыновей, когда они, бывало, набедокурят. Ведь мать была им и за отца, даже когда отец еще был жив,— может ли моряк подолгу бывать дома? И все же мать редко брала розги, лишь в исключительных случаях, когда речь шла о тяжкой провинности. Но таким же наказанием для детей было увидеть на лице самой матери глубокую печаль. Видя, что мать вытирает слезы, мальчишки не могли долго копить обиду, они заходили в комнату к матери и просили прощения.
Вспоминая все это, они не могли понять, почему бог покарал именно ее, самую добрую и хорошую. Почему? Неужели мать заносилась и важничала перед богом, когда говорила им в поучение, что кто позаботится о себе сам, о том позаботится и бог. Теперь же бог показал им на примере матери и ее болезни, что власть человеческая слишком мизерна, чтобы сравнивать ее с властью божьей. Но этому учила их не только мать, так говорят все в Весилоо, почему же бог покарал одну только мать, а не других?! К тому же разве не правда, что человек должен заботиться о себе,— вот, скажем, при сильном ветре перевернется лодка и человек не ухватится за что-то и не сможет плыть. Если он не умеет, утонет... И бог не бросит беспомощному спасательный круг...
Но, может быть, и эта, последняя мысль, только что пришедшая в голову, с помощью которой он пытался оправдать перед богом свою мать, греховна? И Пауль поспешил рассеять ее.
И вот они идут втроем, молча, и Лаэс, и братья, каждый со своими мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34