Голова моя буквально раскалывалась,
я испытывал такое чувство, будто кто-то со стороны пытается проникнуть в
самые глубины моего сознания.
Припадок как таковой начался около десяти часов двадцати минут утра, в
тот момент, когда я вел занятия по политической экономии - "история и
современные тенденции развития экономических учений" - для младшего курса и
нескольких присутствовавших в зале студентов постарше. Вдруг перед моими
глазами возникли какие-то странные образы, мне показалось, что я нахожусь не
в классной комнате, а в совершенно ином помещении самого необычного, даже
абсурдного вида. Мысли и речь помимо моей воли отдалились от обсуждаемого
предмета, и студенты тотчас заметили, что здесь творится что-то неладное.
Затем я, теряя сознание, тяжело рухнул на стул и погрузился в обморок, из
которого меня так и не смогли вывести. В свое нормальное состояние я
вернулся через пять лет четыре месяца и тринадцать дней.
Позднее мне рассказали, что со мной тогда происходило. Я почти не
подавал признаков жизни в течение шестнадцати с половиной часов, несмотря на
все усилия врачей, к тому времени уже перевезших меня в мой дом на
Крэйн-стрит, 16. В три часа утра 15 мая мои глаза открылись и я подал голос,
но очень скоро врачи и члены моей семьи пришли в сильнейшее смятение оттого,
что и как я говорил. Было ясно, что я не представляю себе, кто я такой, и не
помню ничего из собственного прошлого, хотя по какой-то причине я, как им
показалось, всячески старался скрыть этот пробел в своих знаниях. Взгляд
мой, останавливаясь на окружающих, явно их не узнавал, а движения лицевых
мышц резко отличались от моей обычной мимики.
Да и сама речь моя была сильно затруднена, скована и вообще казалась
речью иностранца. Я испытывал определенные сложности с управлением своими
речевыми органами, а моя манера выражаться имела тот
неестественно-выспренний оттенок, какой бывает характерен для людей, долго и
основательно изучавших английских язык по книгам и при этом полностью
лишенных живого языкового общения. Произношение было каким-то по-варварски
чужеядным, а словарь включал в себя как давно уже забытые архаизмы, так и
совершенно непостижимые новообразования.
В числе последних было одно выражение, впоследствии - спустя двадцать
дет - вспомнившееся самому молодому из врачей при обстоятельствах, глубоко
его поразивших. Ибо теперь он услышал это выражение вторично - на сей раз
уже как новый термин, получающий все большее распространение сначала в
Англии, а затем и в Соединенных Штатах. Несмотря на сложность и безусловную
новизну этого термина, он в мельчайших деталях воспроизводил те загадочные
слова, что были услышаны доктором в Аркхэме весной 1908 года.
На моем физическом состоянии болезнь практически не отразилась, хотя
мне потребовалось довольно много времени для того, чтобы вновь научиться
владеть всеми частями тела и выполнять даже самые простые и обыденные
операции. По этой и ряду иных причин, связанных с потерей памяти, я еще
долго находился под строгим медицинским наблюдением.
Когда я наконец понял, что все мои попытки утаить от окружающих провалы
в памяти оказываются тщетными, я открыто признал этот факт и начал с
удивительной жадностью заново накапливать всевозможную информацию. Вскоре
докторам начало казаться, что, едва убедившись в достаточно спокойном
отношении людей к постигшей меня болезни, я совсем перестал интересоваться
своим прошлым и собственной личностью вообще. Вместо этого я сосредоточил
основные усилия на изучении отдельных вопросов истории, естественных наук,
искусства, языка и фольклора - причем если некоторые из них были
чрезвычайно трудны для понимания, то другие были совершенно элементарны и
известны чуть ли не каждому ребенку, в то же время умудрившись каким-то
образом изгладиться из моей памяти.
Но зато, как вскоре выяснилось, я обладал обширными познаниями в
областях, недоступных для современной науки - познаниями, которые я не
только не стремился проявить, но по возможности тщательно скрывал. Так
однажды я имел неосторожность сослаться в разговоре на некоторые
исторические факты, относящиеся ко временам гораздо более древним, чем в
состоянии были представить себе наши ученые-историки - и тут же поспешил
обратить свои слова в шутку, заметив неподдельное изумление на лицах
собеседников. Кроме того, я имел весьма странную привычку рассуждать о
будущих событиях как об уже совершившихся, что два или три раза вызвало у
людей настоящий испуг.
Понемногу подобные необычные проявления случались все реже, а потом и
вовсе прекратились, хотя некоторые наблюдатели были склонны приписать их
исчезновение принятым мною мерам предосторожности, а отнюдь не утрате самих
этих сверхъестественных знаний. В самом деле, я выказывал поразительную
активность в изучении языков, обычаев и перспектив развития окружающей меня
цивилизации, напоминая при этом любознательного путешественника, прибывшего
сюда из каких-то далеких чужих краев.
Получив соответствующее разрешение, я целыми днями просиживал в
библиотеке колледжа, а еще какое-то время спустя предпринял ряд весьма
необычных экспедиций, в промежутке между которыми я прослушал специальные
курсы лекций в американских и европейских университетах - все это вызывало
множество разных толков на протяжении нескольких последующих лет.
В тот период временя мое уникальное заболевание принесло мне
определенную известность среди крупнейших светил психологии - известность,
которой я как мог пользовался для расширения своих контактов в научных
кругах. Неоднократно мне приходилось фигурировать на лекциях в роди
экспоната, демонстрируя в своем лице типичный экземпляр повторного
формирования личности - при этом я часто ставил лекторов в тупик своими
эксцентричными заявлениями и заставлял их подозревать во всем этом тщательно
скрываемую издевку.
Мне крайне редко случалось встречать по-настоящему дружелюбный прием.
Что-то в моем облике и речи отпугивало людей и пробуждало в них чувство
антипатии, словно я являлся существом бесконечно далеким от всего, что они
считали здоровым и естественным. Постепенно разговоры о темной и мрачной
бездне, заключенной в самой природе моего сознания и связанной с какой-то
непреодолимой отчужденностью меня от их мира, переросли в устойчивое и почти
единодушное мнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
я испытывал такое чувство, будто кто-то со стороны пытается проникнуть в
самые глубины моего сознания.
Припадок как таковой начался около десяти часов двадцати минут утра, в
тот момент, когда я вел занятия по политической экономии - "история и
современные тенденции развития экономических учений" - для младшего курса и
нескольких присутствовавших в зале студентов постарше. Вдруг перед моими
глазами возникли какие-то странные образы, мне показалось, что я нахожусь не
в классной комнате, а в совершенно ином помещении самого необычного, даже
абсурдного вида. Мысли и речь помимо моей воли отдалились от обсуждаемого
предмета, и студенты тотчас заметили, что здесь творится что-то неладное.
Затем я, теряя сознание, тяжело рухнул на стул и погрузился в обморок, из
которого меня так и не смогли вывести. В свое нормальное состояние я
вернулся через пять лет четыре месяца и тринадцать дней.
Позднее мне рассказали, что со мной тогда происходило. Я почти не
подавал признаков жизни в течение шестнадцати с половиной часов, несмотря на
все усилия врачей, к тому времени уже перевезших меня в мой дом на
Крэйн-стрит, 16. В три часа утра 15 мая мои глаза открылись и я подал голос,
но очень скоро врачи и члены моей семьи пришли в сильнейшее смятение оттого,
что и как я говорил. Было ясно, что я не представляю себе, кто я такой, и не
помню ничего из собственного прошлого, хотя по какой-то причине я, как им
показалось, всячески старался скрыть этот пробел в своих знаниях. Взгляд
мой, останавливаясь на окружающих, явно их не узнавал, а движения лицевых
мышц резко отличались от моей обычной мимики.
Да и сама речь моя была сильно затруднена, скована и вообще казалась
речью иностранца. Я испытывал определенные сложности с управлением своими
речевыми органами, а моя манера выражаться имела тот
неестественно-выспренний оттенок, какой бывает характерен для людей, долго и
основательно изучавших английских язык по книгам и при этом полностью
лишенных живого языкового общения. Произношение было каким-то по-варварски
чужеядным, а словарь включал в себя как давно уже забытые архаизмы, так и
совершенно непостижимые новообразования.
В числе последних было одно выражение, впоследствии - спустя двадцать
дет - вспомнившееся самому молодому из врачей при обстоятельствах, глубоко
его поразивших. Ибо теперь он услышал это выражение вторично - на сей раз
уже как новый термин, получающий все большее распространение сначала в
Англии, а затем и в Соединенных Штатах. Несмотря на сложность и безусловную
новизну этого термина, он в мельчайших деталях воспроизводил те загадочные
слова, что были услышаны доктором в Аркхэме весной 1908 года.
На моем физическом состоянии болезнь практически не отразилась, хотя
мне потребовалось довольно много времени для того, чтобы вновь научиться
владеть всеми частями тела и выполнять даже самые простые и обыденные
операции. По этой и ряду иных причин, связанных с потерей памяти, я еще
долго находился под строгим медицинским наблюдением.
Когда я наконец понял, что все мои попытки утаить от окружающих провалы
в памяти оказываются тщетными, я открыто признал этот факт и начал с
удивительной жадностью заново накапливать всевозможную информацию. Вскоре
докторам начало казаться, что, едва убедившись в достаточно спокойном
отношении людей к постигшей меня болезни, я совсем перестал интересоваться
своим прошлым и собственной личностью вообще. Вместо этого я сосредоточил
основные усилия на изучении отдельных вопросов истории, естественных наук,
искусства, языка и фольклора - причем если некоторые из них были
чрезвычайно трудны для понимания, то другие были совершенно элементарны и
известны чуть ли не каждому ребенку, в то же время умудрившись каким-то
образом изгладиться из моей памяти.
Но зато, как вскоре выяснилось, я обладал обширными познаниями в
областях, недоступных для современной науки - познаниями, которые я не
только не стремился проявить, но по возможности тщательно скрывал. Так
однажды я имел неосторожность сослаться в разговоре на некоторые
исторические факты, относящиеся ко временам гораздо более древним, чем в
состоянии были представить себе наши ученые-историки - и тут же поспешил
обратить свои слова в шутку, заметив неподдельное изумление на лицах
собеседников. Кроме того, я имел весьма странную привычку рассуждать о
будущих событиях как об уже совершившихся, что два или три раза вызвало у
людей настоящий испуг.
Понемногу подобные необычные проявления случались все реже, а потом и
вовсе прекратились, хотя некоторые наблюдатели были склонны приписать их
исчезновение принятым мною мерам предосторожности, а отнюдь не утрате самих
этих сверхъестественных знаний. В самом деле, я выказывал поразительную
активность в изучении языков, обычаев и перспектив развития окружающей меня
цивилизации, напоминая при этом любознательного путешественника, прибывшего
сюда из каких-то далеких чужих краев.
Получив соответствующее разрешение, я целыми днями просиживал в
библиотеке колледжа, а еще какое-то время спустя предпринял ряд весьма
необычных экспедиций, в промежутке между которыми я прослушал специальные
курсы лекций в американских и европейских университетах - все это вызывало
множество разных толков на протяжении нескольких последующих лет.
В тот период временя мое уникальное заболевание принесло мне
определенную известность среди крупнейших светил психологии - известность,
которой я как мог пользовался для расширения своих контактов в научных
кругах. Неоднократно мне приходилось фигурировать на лекциях в роди
экспоната, демонстрируя в своем лице типичный экземпляр повторного
формирования личности - при этом я часто ставил лекторов в тупик своими
эксцентричными заявлениями и заставлял их подозревать во всем этом тщательно
скрываемую издевку.
Мне крайне редко случалось встречать по-настоящему дружелюбный прием.
Что-то в моем облике и речи отпугивало людей и пробуждало в них чувство
антипатии, словно я являлся существом бесконечно далеким от всего, что они
считали здоровым и естественным. Постепенно разговоры о темной и мрачной
бездне, заключенной в самой природе моего сознания и связанной с какой-то
непреодолимой отчужденностью меня от их мира, переросли в устойчивое и почти
единодушное мнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27