Сильвия не стала продолжать разговор на эту тему. Первыми результатами своей тактики она была довольна. Франк был не прав, предполагая возражения со стороны ее родителей.
Через два дня приехал на муле негр с запиской от Франка и полным мешком перепелок. Он просил Сильвию принять от него этот подарок, так как она потеряла из-за него много времени, а ее товарищ по охоте, Чарли Пейтон, стрелок плохой и тоже, наверное, настрелял немного. Записка неприятно смутила Сильвию. Почерк был почти детский, слог нескладный. Она привыкла к изысканным листкам с золотой монограммой. Франк писал на клочке дешевенькой бумаги. И все, что произошло между ними, показалось ей вдруг неправдоподобным, показалось ей сном… Она старалась вспомнить его лицо и не могла.
Сильвия легла спать в смутном состоянии духа. На следующее утро, когда она ждала горничную с чашкой душистого кофе, она вдруг увидела его перед собою.
Увидела его таким же, какой он был в садовой беседке, почувствовала его горячее дыхание на своей щеке. И восторг вновь овладел ею, а вслед затем стыд при воспоминании о его поцелуях. О, отчего он не едет, отчего он мучит ее! Она не могла отделаться от мысли, что лишилась его уважения, бросившись ему на шею, позволив ему целовать себя.
На следующее утро тот же негр привез ей большой букет золотистых полевых цветов. Все удивились такому странному подарку. Но Сильвия поняла, почему он послал ей эти цветы, – это были такие же цветы, какие она собирала в то памятное утро. Она была счастлива.
– Это под цвет моих волос, – объяснила она, смеясь, и подумала, что он все-таки любит ее, несмотря на ее легкомыслие…
Франк писал, что приедет вечером того же дня. Так как ехать ему пришлось очень далеко, то его, конечно, оставили обедать.
Сильвия оделась очень просто, чтобы не обратить на себя внимания. У них гостили в это время дядя Мандевиль, две кузины из Луизвилля, двое сыновей епископа, а перед самым обедом приехал еще сын Барри Чайльтона. В усадьбе Кассельменов редко садилось за стол меньше двенадцати человек, и повар готовил всегда на двадцать персон. В это многочисленное общество Сильвия ввела своего странного избранника, делая вид, что не замечает любопытных взглядов, и отражая лукавые намеки.
Во главе стола сидел майор с седыми волосами и седой эспаньолкой, в черном жилете, вырезанном так низко, что казалось, будто он во фраке. Верный обычаю, заведенному в доме его отцов, он сам разрезал жаркое для своей многочисленной семьи. В другом конце полная миссис Кассельмен в шелковом платье накладывала на тарелки салат и десерт. «Мисс Маргарет» после рождения своего наследника была в том возрасте, когда женщины обыкновенно отказываются от борьбы с упорно раздающейся вширь талией. Когда я познакомилась с нею несколько лет позднее, она весила двести восемь фунтов и была самым добрым, самым приятным существом в мире.
Дальше сидела тетя Варина Тьюис, скромная и неприметная, утомленная после целого дня беготни вверх и вниз по лестнице вслед за экономкой. У нее было так много дел: надо было убедиться, записаны ли все скатерти, отдававшиеся в прачечную, не осталось ли какой пылинки на мебели, вынесены ли из столовой увядшие цветы, убраны ли комнаты. Тоненький голосок миссис Тьюис редко был слышен за столом, разве только в тех случаях, когда у нее справлялись о какой-нибудь семейной истории: кто на ком женат, кто к кому сватался и правда ли, что дедушка такого-то соседа торговал когда-то бакалейным товаром?
Дядя Мандевиль обыкновенно приезжал в Кассельмен Холл освежиться после кутежа в Новом Орлеане – огромный, краснощекий, цветущий, с раскатистым смехом и неистощимым запасом острот. Рядом с ним сидела за столом вторая дочь Кассельменов, представлявшая собою любопытный контраст Сильвии, со своими быстрыми черными глазами, положительным характером и безукоризненной светскостью. Дальше – кузины из Луизвилля, здоровые, пышные девушки, двое сыновей Чайльтона, Клайв и Гарри, и сын Барри, такой же богатырь, как дядя Мандевиль. Всякий раз, когда он смеялся, в буфете звенел хрусталь.
Семья эта была крепко спаяна. Каждый знал все дела другого, принимал в них живейшее участие, и все стояли друг за друга горой… Это был гудящий улей. Все добродушные, беззаботные, вспыльчивые, несдержанные. И когда интересы их сталкивались и один наступал другому на ногу, они так же страстно враждовали, как прежде страстно любили друг друга. Разговоры их могли ошеломить постороннего человека, так как о вещах общих они говорили редко, а свои семейные дела обсуждали на языке и намеками, малодоступными человеку непосвященному. За этим обедом, например, часа полтора говорили о поступках Клайва, а также Гарри, который женился на дочери богатых родителей, но из гордости не стал брать у них ни одного гроша и заставил свою молодую жену жить в благородной бедности. Когда у них кончались съестные припасы, они ездили с визитами к епископу, к майору, к дяде Барри и возвращались в автомобиле, нагруженном окороками, колбасой, пикулями и другой снедью. Каждый вставлял какую-нибудь подробность об этом способе мирной экспроприации, и взрывы смеха поминутно оглашали огромную столовую.
Сильвия смотрела на всех этих сидевших вокруг стола беспечных оживленных людей. Мужчины были красивые, стройные, здоровые, чистоплотные. Женщины были изящные, нежные, холеные, прелестно одетые – это были восхитительные цветы утонченного общества. Стол, покрытый тонкой камчатой скатертью, был убран букетами роз, старинным серебром, изящным дорогим фарфором, мебель в столовой была из красного дерева, на стенах висели ценные художественные гобелены. Она наблюдала Франка в этой обстановке и вспоминала его дом, который Гарриет обстоятельно описала ей: подавленных, унылых людей, печать недостатка на каждой мелочи жизненного обихода. И ей отрадно было видеть, что он просто и непринужденно держал себя в кругу ее семьи, смеялся веселым шуткам и тем самым располагал к себе собеседников.
Поскольку в доме было много юных пар, искавших уединения, то Сильвии нетрудно было увести после обеда Франка в библиотеку. Она любила эту комнату с темной кожаной мебелью, уютным камином и оригинальными книжными шкафами с дверцами из ромбических стекол. Она любила мягкий свет ламп под абажурами, выгодно оттенявший ее красоту, потому что помнила твердо изречение Леди Ди: «Чтобы понравиться мужчине, надо принимать его дома, где вас окружают привычные вещи и где можно поставить свое кресло так, чтобы на вас падал самый выгодный свет».
Сильвия рассказывала об этом позднее со смехом, но она была одна из немногих женщин, имеющих смелость сознаваться в своих невинных женских уловках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61