Гид пояснения публике давал, брюхоногие развлекались, как в цирке. Может, из здешних вилл жители.
– Так кем же ты сейчас числишься у немцев? – спросил Вайс.
– Видел же, – неохотно процедил Зубов. – Командую по линии «Тодта» спасательными отрядами из немцев, но главным образом – заключенными.
– Ну и как?
Зубов сказал сконфуженно:
– Наши вначале договорились убить меня. Народ организованный, понимаешь, постановление вынесли. Один подлец мне об этом донес. Ну, я, конечно, разволновался: от своих смерть принять – это же ни к чему. А поом решение принял: пристрелил под каким-то предлогом при всех заключенных этого гада во время спасалки, но чтобы все поняли, что к чему. Как шлепнул – сказал: «Это был весьма хорошего языка человек». Ну, видимо, они сами на этого подлеца уже глаза щурили. Спустя день старшина подходит и спрашивает: «Герр комиссар, вы застрелили нашего товарища – он хотел сделать вам плохое?» – «Не мне, а вам», – это я так ему сказал. Поглядели мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого свое решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.
– А есть случае бегства?
– Обязательно. Бегут, да еще как! – ухмыльнулся Зубов.
– Но ведь это может на тебе отразиться.
– Почему? Составляю акт по форме – и всех делов: мол, поймал и расстрелял на месте – за мной все права на это. А некоторых заношу в списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у меня на такие дела чистенькая. – Сказал завистливо: – Чувствую по всему: у них партийная и другая организация имеются, они решают, кому и когда бежать. Живут коллективом. А я для них вроде как пешка – не человек, одна фигура.
– Слушай, а почему они так здорово работают?
– Так ведь людей спасают.
– Немцев, – напомнил Вайс.
– Да ты что! – возмутился Зубов. – Знаешь, когда детей задавленных из рухнувшего бомбоубежища выносят, смотреть невозможно: будто они их собственые, эти ребятишки. – Вздохнул: – Вот, значит, какая конструкция души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...
– А ты как считаешь?
– Как? А вот так и считаю.
Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес кофе, булочки, искусственный мед и крохотные, величиной в десятипфенниговую монету, порции натурального масла.
Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:
– Надоело это пойло, лучше закажу пива.
– Да ты что? Пиво – утром? Здесь не принято.
– Ну, тогда щи суточные.
– Ладно, не дури, – сказал Вайс.
Зубов посмотрел на грязное от дымных пожарищ, все в багровых отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито:
– Ты вот что мне объясни. Союзники бомбят Германию. А почему немецкая промышленность не только не снизила выпуск продукции, но, наоборот, постоянно его увеличивает и кульминационная точка производства самолетов приходится как раз на время самых сильных бомбежек? И все это вооружение гонится против нас.
– А союзники лупят не по объектам, а только по немецкому населению – с целью терроризировать его и вызвать панику, – продолжил его мысль Вайс.
– Но гестапо так терроризировало население, что куда там бомбежки! – сказал Зубов. – Недавно репрессировали более трехсот тысяч человек. И, понимаешь, вчера ночью я видел, как на молочных цистернах фирмы «Болле» и автомашинах берлинской пожарной охраны вывозили на Восточный фронт стационарные батареи, входящие в систему ПВО Берлина. А раньше туда отправили много зенитных железнодорожных установок. Я уж не говорю об эскадрильях ночных истребителей, снятых с берлинской ПВО для той же цели. Выходит, союзники должны сказать гитлеровцам: «Мерси, услуга немалая». – Поморщился, словно от зубной боли. – Похабная эта стратегия, вот что я тебе скажу! Вместо того чтобы сломать хребет военной промышленности Германии, бьют вкупе с гестаповцами гражданское население. Союзники усиливают воздушный террор, а гестаповцы – полицейский. И немцу от всего этого податься некуда, разве только на фронт. Всех и сметают подчистую тоталкой. И тоже на Восточный фронт гонят. – Сказал со злостью: – Был я тут на одном военном заводишке, смотрел. Вкалывают немцы, отбывающие трудовую повинность, по двенадцать часов в сутки. Началась воздушная тревога – работают. Вот, думаю, народ! А что оказалось? Бомбоубежища нет, а кто оставит станок – саботажник, ему прямой путь в концлагерь. В заводских зонах дежурят не зенитчики, а наряды гестапо. Вот и вся механика. Самые же крупные военные заводы находятся за пределами городов, и союзники их не бомбят – не та мишень. – Помолчал. Вздохнул: – Занимаюсь кое-чем в свободное от спасательных работ время.
– Чем же именно? – спросил Вайс.
– Да так, мелочи, – устало сказал Зубов. – Со стройки бомбоубежищ для высокого начальства воруем взрывчатку, ну и используем по назначению.
– У тебя что, снова группа?
– Так, скромненькая, – уклончиво сказал Зубов. – Но ребята отважные. Воспитываю, конечно, чтобы без излишней самодеятельности. Недавно одного агента из вашего «штаба Вали» пришибли.
– Как вы разузнали об агенте?
– Есть человек наш, связной, – дал приметы, сообщил, что этот агент прибудет в Берлин на поезде, с одним сопровождающим. Встретили обоих с почетом, на машине. Повезли. Как всегда, бомбежка. Ну, и остановились у бомбоубежища, которое я по особому заказу построил, но клиенту еще не сдал. Ну, входит. Допросили. Приговорили. Все по закону, как полагается. – Зубов поднял глаза, спросил: – А ты, значит, без передышки, все время немец? – Покачал головой. – Я бы не смог. Душа присохла бы. Железный ты, что ли, – такую нагрузку выдерживать? – Пожал плечами. – Одного не могу понять: на черта тебе было в тюрьме из себя благородного немца корчить? Ну, настучал бы Мюллеру на своего Шелленберга, и пусть цапаются. Ради чего в петлю лез?
Вайс сказал:
– В прошлом году гестапо арестовало агентов Гиммлера, возвратившихся после тайных дипломатических переговоров с представителями английских и американских разведок, и предъявило им обвинение в незаконном ввозе иностранной валюты. И Гиммлер подписал им смертный приговор лишь потому, что они настаивали, чтобы его уведомили об их аресте.
– Дисциплина! – усмехнулся Зубов.
– Нет, – сказал Вайс, – не только. Это метод их секретной службы: не обременять себя людьми, допустившими оплошность. Есть и другие, более скоростные способы. Сотруднику не делают замечаний, если он допустил ошибку. Его посылают к врачу. Тот делает прививку – и все.
– Понятно. – Зубов погладил руку Иоганна. – Ты уж там у них старайся на полную железку. – Добавил печально: – И не надо нам с тобой больше видеться. Я человек не совсем аккуратный, иногда грубо работаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
– Так кем же ты сейчас числишься у немцев? – спросил Вайс.
– Видел же, – неохотно процедил Зубов. – Командую по линии «Тодта» спасательными отрядами из немцев, но главным образом – заключенными.
– Ну и как?
Зубов сказал сконфуженно:
– Наши вначале договорились убить меня. Народ организованный, понимаешь, постановление вынесли. Один подлец мне об этом донес. Ну, я, конечно, разволновался: от своих смерть принять – это же ни к чему. А поом решение принял: пристрелил под каким-то предлогом при всех заключенных этого гада во время спасалки, но чтобы все поняли, что к чему. Как шлепнул – сказал: «Это был весьма хорошего языка человек». Ну, видимо, они сами на этого подлеца уже глаза щурили. Спустя день старшина подходит и спрашивает: «Герр комиссар, вы застрелили нашего товарища – он хотел сделать вам плохое?» – «Не мне, а вам», – это я так ему сказал. Поглядели мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого свое решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.
– А есть случае бегства?
– Обязательно. Бегут, да еще как! – ухмыльнулся Зубов.
– Но ведь это может на тебе отразиться.
– Почему? Составляю акт по форме – и всех делов: мол, поймал и расстрелял на месте – за мной все права на это. А некоторых заношу в списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у меня на такие дела чистенькая. – Сказал завистливо: – Чувствую по всему: у них партийная и другая организация имеются, они решают, кому и когда бежать. Живут коллективом. А я для них вроде как пешка – не человек, одна фигура.
– Слушай, а почему они так здорово работают?
– Так ведь людей спасают.
– Немцев, – напомнил Вайс.
– Да ты что! – возмутился Зубов. – Знаешь, когда детей задавленных из рухнувшего бомбоубежища выносят, смотреть невозможно: будто они их собственые, эти ребятишки. – Вздохнул: – Вот, значит, какая конструкция души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...
– А ты как считаешь?
– Как? А вот так и считаю.
Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес кофе, булочки, искусственный мед и крохотные, величиной в десятипфенниговую монету, порции натурального масла.
Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:
– Надоело это пойло, лучше закажу пива.
– Да ты что? Пиво – утром? Здесь не принято.
– Ну, тогда щи суточные.
– Ладно, не дури, – сказал Вайс.
Зубов посмотрел на грязное от дымных пожарищ, все в багровых отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито:
– Ты вот что мне объясни. Союзники бомбят Германию. А почему немецкая промышленность не только не снизила выпуск продукции, но, наоборот, постоянно его увеличивает и кульминационная точка производства самолетов приходится как раз на время самых сильных бомбежек? И все это вооружение гонится против нас.
– А союзники лупят не по объектам, а только по немецкому населению – с целью терроризировать его и вызвать панику, – продолжил его мысль Вайс.
– Но гестапо так терроризировало население, что куда там бомбежки! – сказал Зубов. – Недавно репрессировали более трехсот тысяч человек. И, понимаешь, вчера ночью я видел, как на молочных цистернах фирмы «Болле» и автомашинах берлинской пожарной охраны вывозили на Восточный фронт стационарные батареи, входящие в систему ПВО Берлина. А раньше туда отправили много зенитных железнодорожных установок. Я уж не говорю об эскадрильях ночных истребителей, снятых с берлинской ПВО для той же цели. Выходит, союзники должны сказать гитлеровцам: «Мерси, услуга немалая». – Поморщился, словно от зубной боли. – Похабная эта стратегия, вот что я тебе скажу! Вместо того чтобы сломать хребет военной промышленности Германии, бьют вкупе с гестаповцами гражданское население. Союзники усиливают воздушный террор, а гестаповцы – полицейский. И немцу от всего этого податься некуда, разве только на фронт. Всех и сметают подчистую тоталкой. И тоже на Восточный фронт гонят. – Сказал со злостью: – Был я тут на одном военном заводишке, смотрел. Вкалывают немцы, отбывающие трудовую повинность, по двенадцать часов в сутки. Началась воздушная тревога – работают. Вот, думаю, народ! А что оказалось? Бомбоубежища нет, а кто оставит станок – саботажник, ему прямой путь в концлагерь. В заводских зонах дежурят не зенитчики, а наряды гестапо. Вот и вся механика. Самые же крупные военные заводы находятся за пределами городов, и союзники их не бомбят – не та мишень. – Помолчал. Вздохнул: – Занимаюсь кое-чем в свободное от спасательных работ время.
– Чем же именно? – спросил Вайс.
– Да так, мелочи, – устало сказал Зубов. – Со стройки бомбоубежищ для высокого начальства воруем взрывчатку, ну и используем по назначению.
– У тебя что, снова группа?
– Так, скромненькая, – уклончиво сказал Зубов. – Но ребята отважные. Воспитываю, конечно, чтобы без излишней самодеятельности. Недавно одного агента из вашего «штаба Вали» пришибли.
– Как вы разузнали об агенте?
– Есть человек наш, связной, – дал приметы, сообщил, что этот агент прибудет в Берлин на поезде, с одним сопровождающим. Встретили обоих с почетом, на машине. Повезли. Как всегда, бомбежка. Ну, и остановились у бомбоубежища, которое я по особому заказу построил, но клиенту еще не сдал. Ну, входит. Допросили. Приговорили. Все по закону, как полагается. – Зубов поднял глаза, спросил: – А ты, значит, без передышки, все время немец? – Покачал головой. – Я бы не смог. Душа присохла бы. Железный ты, что ли, – такую нагрузку выдерживать? – Пожал плечами. – Одного не могу понять: на черта тебе было в тюрьме из себя благородного немца корчить? Ну, настучал бы Мюллеру на своего Шелленберга, и пусть цапаются. Ради чего в петлю лез?
Вайс сказал:
– В прошлом году гестапо арестовало агентов Гиммлера, возвратившихся после тайных дипломатических переговоров с представителями английских и американских разведок, и предъявило им обвинение в незаконном ввозе иностранной валюты. И Гиммлер подписал им смертный приговор лишь потому, что они настаивали, чтобы его уведомили об их аресте.
– Дисциплина! – усмехнулся Зубов.
– Нет, – сказал Вайс, – не только. Это метод их секретной службы: не обременять себя людьми, допустившими оплошность. Есть и другие, более скоростные способы. Сотруднику не делают замечаний, если он допустил ошибку. Его посылают к врачу. Тот делает прививку – и все.
– Понятно. – Зубов погладил руку Иоганна. – Ты уж там у них старайся на полную железку. – Добавил печально: – И не надо нам с тобой больше видеться. Я человек не совсем аккуратный, иногда грубо работаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147