Не иначе у подельника крыша поехала! Ну уж пусть не надеется! Железные калганы до него не доберутся!..
… Так вот, по поводу спасения гитары. В последствии окажется, что поймало ее примерно столько же человек, сколько несло бревно вместе с В.И.Лениным на знаменитом коммунистическом субботнике. Правда, если в случае с бревном, все и каждый спешили донести до окружающих свое участие в легендарном событии, в ситуации с кунгур-табуреткой — народ безмолвствовал. Что еще интересно: если бы в баронстве существовало что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее презумпцию невиновности, оказалось бы, что все подозреваемые имеют неоспоримое алиби. Ведь они в действительности находились в знаменательный момент времени совершенно в другом месте.
Собственно родную «табуретку»поймала Битька. Именно ей и принадлежал вопль «Кидай!». И именно у нее теперь на лбу красовалась набитая неприцельно приземлившейся гитарой шишка, а под глазом, оставленные грифом царапины. Однако, благодаря магии Флая, люди вокруг видели кого угодно, только не незнакомцев. Вплоть до стражи.
Единственными, кого эта довольно удачная маскировка обмануть не могла, оказались Рэн О' Ди Мэй и барон Амбр.
ГЛАВА 49
В комнате было темно. Не так, чтобы совсем ничего не видно было, например, гобелены на стенах вполне было видно, даже ощущение создавалось, что люди, звери и чудовища на коврах посверкивают глазами, следят за каждым движением Рэна, жадно впитывают его отчаянье. В общем, в комнате было далеко не так темно, как внутри у оруженосца. Вот там царила неподвижная плотная чернота. Рэн забился в угол и надзирал за темнотой. От любой мысли, от любого чувства темнота начинала колыхаться, кружиться, бесноваться угольной взвесью, потревоженным пеплом. И тогда… и что тогда? Тогда он не будет сильным, не будет спокойным, тогда он не сможет убить барона.
В принципе, даже убийство барона не имело сейчас уже никакого смысла. Но было необходимо. Это было единственное нормальное действие в этой ситуации. Ситуации.
В другом углу комнаты покрытые мешковиной лежали несколько тел. В темноте белели ноги. В этом направлении Рэн не сделал и шагу. И даже старался не смотреть. Он был уверен, а точнее надеялся, что посмотри он — и крыша съедет, тихо шифером шурша, как говорила… Рэн глубоко вздохнул и стиснул виски. Нет смысла смотреть, он и так прекрасно знает, кто под мешками. Казнь происходила прямо на его глазах. Он даже знает, что там нет Бэта. Но, что самое ужасное, может он как раз там и есть. Да вот все закончилось, а он, Рэнделл О' Ди Мэй, еще жив. Рок-энд-ролл мертв, а я еще нет.
Впрочем, ненадолго. После всего, что ему пришлось увидеть и услышать сегодня, вряд ли он сумеет прожить долго. Господь не может быть так жесток со своим рабом. Впрочем… А убивать барона можно только наверняка. Если шанс представится, то он будет единственным.
И вот ведь как глупо. Ведь он видел все собственными, почерневшими и потрескавшимися от горя глазами, но все равно где-то в глубине его души под слоем черноты — надежда. И он молится, уповая на то, что, господь-то всемогущ, и что ему стоит даже и время вспять повернуть. Сделать так, будто ничего и не было. Будто просто приснился Рэну О' Ди Мэю кошмар.
Впрочем, продолжает сниться.
В тишине по ковру прошуршали чьи-то голые ноги. От этого звука у Рэна похолодели руки, и даже волосы зашевелились на голове. Он машинально схватился за крестик. Потеплел, засветился сквозь кулак. Ноги остановились рядышком, маленькие, беленькие, на подобие как у трупов в дальнем углу. Обладатель ног тихонько всхлипнул и присел на корточки. Теперь перед носом Рэна светились две круглые коленки. Рэн, сжал зубы и, пересилив страх, рывком вскинул голову. Если бы сейчас перед его лицом возникла жуткая вампирская харя с оскаленными клыками, он бы, пожалуй, завопил. Или сердце бы у него разорвалось. Впрочем, он же пытается убедить себя, что все это — сон. По крайней мере, сон то, что он видит перед собой. Ведь это Бэт.
— Это я, — тихонько говорит Бэт и, протянув к лицу Рэна руку, убирает с него волосы. Рука холодная. Потому, что Бэт — это призрак или оттого, что она (он?) одет(а) лишь в грязненькую набедренную повязочку, а ведь холодно? Рэн помимо воли приглядывается к шее — следа от веревки нет. Впрочем, в отличие от Санди, Бэта не повесили на глазах у оруженосца.
— Я с тобой. Ты не рад меня видеть? — Бэт хлопает огромными глазами и подныривает под руку Рэна, прижимаясь к его груди. — Холодно, — жалуется из-под-мышки.
— Санди повесили сегодня утром. И еще двоих мужчин, старуху и подростка. Якобы они прятали нашу гитару. Гитару и саксофон расколотили. В порошок стерли. Значит, ни Шеза, ни дядюшки Луи больше нет, — помимо своей воли говорит вдруг Рэн.
Бэт как-то непонятно всхлипывает в ребра оруженосцу, его тонкие пальчики старательно ищут дорогу под рубаху парня. Рэн вдруг понимает, что чувствует себя как-то странно: будто Бэт — кто-то чужой, не нужный, и одновременно Рэн стыдится своих ощущений: ведь это же его друг, да, скажем так: друг, а он не чувствует ни тепла, ни радости. Пальчики Бэт становятся все упорней и беззастенчивей, Рэн вдруг обращает на это внимание, и, недоумевая, твердо берет за плечи прижимающееся к нему существо и немного отстраняется.
— Бэт?
Вот именно что, Бэт. Бэт Рич Гарвей. А не Беатриче, как он сложил из двойного имени одно. Не девушка, а все-таки, парень. У девушек возраста Бэта в любом случае хоть какие-то намеки на грудь, да должны быть.
— Разочарован? — теперь уже Бэт хватает Рэна за плечи и старается повернуть лицом к себе. — Да, я — мужчина. И что теперь? Я ведь на самом деле люблю тебя!
Рэн вспоминает, что Шез что-то такое говорил, мол, в их мире на такие вещи смотрят легче.
— Ты ведь тоже любишь меня? Я тебе нравлюсь! Ты хочешь меня поцеловать! Ну, хочешь, я для тебя всегда буду бабские тряпки носить, как там, в лесу?
Вспомнив о лесе, Рэн машинально вытер губы, внутренне содрогнувшись. Но вместе с отвращением, он чувствовал и жалость, и нежность, да и остатки чего-то большего. Поэтому совсем оттолкнуть Бэта не мог.
— Вот видишь, Бэт, что мы с тобой натворили: ты со своей полуправдой, я со своей близорукостью и греховными помыслами — все друзья погибли из-за нас. Боюсь, нам и не отмолиться.
— Любовь требует жертв.
— Неправда. Любовь не требует жертв, Бэт, перестань.
— Ты не можешь! Не можешь так просто от меня отделаться! Если тебе мешают какие-то идиотские убеждения, то мне — нет! — мальчишка взвизгнул и изо всех сил обвил руками шею оруженосца, осыпая его скулу и волосы поцелуями. Рэн с досадой отбросил его от себя. Повязка на бедрах мальчишки сбилась, и у Рэна вдруг перехватило дыхание. При всей пошлости возможных прочтений ситуации, в действительности потрясла оруженосца вещь совершенно невинная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
… Так вот, по поводу спасения гитары. В последствии окажется, что поймало ее примерно столько же человек, сколько несло бревно вместе с В.И.Лениным на знаменитом коммунистическом субботнике. Правда, если в случае с бревном, все и каждый спешили донести до окружающих свое участие в легендарном событии, в ситуации с кунгур-табуреткой — народ безмолвствовал. Что еще интересно: если бы в баронстве существовало что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее презумпцию невиновности, оказалось бы, что все подозреваемые имеют неоспоримое алиби. Ведь они в действительности находились в знаменательный момент времени совершенно в другом месте.
Собственно родную «табуретку»поймала Битька. Именно ей и принадлежал вопль «Кидай!». И именно у нее теперь на лбу красовалась набитая неприцельно приземлившейся гитарой шишка, а под глазом, оставленные грифом царапины. Однако, благодаря магии Флая, люди вокруг видели кого угодно, только не незнакомцев. Вплоть до стражи.
Единственными, кого эта довольно удачная маскировка обмануть не могла, оказались Рэн О' Ди Мэй и барон Амбр.
ГЛАВА 49
В комнате было темно. Не так, чтобы совсем ничего не видно было, например, гобелены на стенах вполне было видно, даже ощущение создавалось, что люди, звери и чудовища на коврах посверкивают глазами, следят за каждым движением Рэна, жадно впитывают его отчаянье. В общем, в комнате было далеко не так темно, как внутри у оруженосца. Вот там царила неподвижная плотная чернота. Рэн забился в угол и надзирал за темнотой. От любой мысли, от любого чувства темнота начинала колыхаться, кружиться, бесноваться угольной взвесью, потревоженным пеплом. И тогда… и что тогда? Тогда он не будет сильным, не будет спокойным, тогда он не сможет убить барона.
В принципе, даже убийство барона не имело сейчас уже никакого смысла. Но было необходимо. Это было единственное нормальное действие в этой ситуации. Ситуации.
В другом углу комнаты покрытые мешковиной лежали несколько тел. В темноте белели ноги. В этом направлении Рэн не сделал и шагу. И даже старался не смотреть. Он был уверен, а точнее надеялся, что посмотри он — и крыша съедет, тихо шифером шурша, как говорила… Рэн глубоко вздохнул и стиснул виски. Нет смысла смотреть, он и так прекрасно знает, кто под мешками. Казнь происходила прямо на его глазах. Он даже знает, что там нет Бэта. Но, что самое ужасное, может он как раз там и есть. Да вот все закончилось, а он, Рэнделл О' Ди Мэй, еще жив. Рок-энд-ролл мертв, а я еще нет.
Впрочем, ненадолго. После всего, что ему пришлось увидеть и услышать сегодня, вряд ли он сумеет прожить долго. Господь не может быть так жесток со своим рабом. Впрочем… А убивать барона можно только наверняка. Если шанс представится, то он будет единственным.
И вот ведь как глупо. Ведь он видел все собственными, почерневшими и потрескавшимися от горя глазами, но все равно где-то в глубине его души под слоем черноты — надежда. И он молится, уповая на то, что, господь-то всемогущ, и что ему стоит даже и время вспять повернуть. Сделать так, будто ничего и не было. Будто просто приснился Рэну О' Ди Мэю кошмар.
Впрочем, продолжает сниться.
В тишине по ковру прошуршали чьи-то голые ноги. От этого звука у Рэна похолодели руки, и даже волосы зашевелились на голове. Он машинально схватился за крестик. Потеплел, засветился сквозь кулак. Ноги остановились рядышком, маленькие, беленькие, на подобие как у трупов в дальнем углу. Обладатель ног тихонько всхлипнул и присел на корточки. Теперь перед носом Рэна светились две круглые коленки. Рэн, сжал зубы и, пересилив страх, рывком вскинул голову. Если бы сейчас перед его лицом возникла жуткая вампирская харя с оскаленными клыками, он бы, пожалуй, завопил. Или сердце бы у него разорвалось. Впрочем, он же пытается убедить себя, что все это — сон. По крайней мере, сон то, что он видит перед собой. Ведь это Бэт.
— Это я, — тихонько говорит Бэт и, протянув к лицу Рэна руку, убирает с него волосы. Рука холодная. Потому, что Бэт — это призрак или оттого, что она (он?) одет(а) лишь в грязненькую набедренную повязочку, а ведь холодно? Рэн помимо воли приглядывается к шее — следа от веревки нет. Впрочем, в отличие от Санди, Бэта не повесили на глазах у оруженосца.
— Я с тобой. Ты не рад меня видеть? — Бэт хлопает огромными глазами и подныривает под руку Рэна, прижимаясь к его груди. — Холодно, — жалуется из-под-мышки.
— Санди повесили сегодня утром. И еще двоих мужчин, старуху и подростка. Якобы они прятали нашу гитару. Гитару и саксофон расколотили. В порошок стерли. Значит, ни Шеза, ни дядюшки Луи больше нет, — помимо своей воли говорит вдруг Рэн.
Бэт как-то непонятно всхлипывает в ребра оруженосцу, его тонкие пальчики старательно ищут дорогу под рубаху парня. Рэн вдруг понимает, что чувствует себя как-то странно: будто Бэт — кто-то чужой, не нужный, и одновременно Рэн стыдится своих ощущений: ведь это же его друг, да, скажем так: друг, а он не чувствует ни тепла, ни радости. Пальчики Бэт становятся все упорней и беззастенчивей, Рэн вдруг обращает на это внимание, и, недоумевая, твердо берет за плечи прижимающееся к нему существо и немного отстраняется.
— Бэт?
Вот именно что, Бэт. Бэт Рич Гарвей. А не Беатриче, как он сложил из двойного имени одно. Не девушка, а все-таки, парень. У девушек возраста Бэта в любом случае хоть какие-то намеки на грудь, да должны быть.
— Разочарован? — теперь уже Бэт хватает Рэна за плечи и старается повернуть лицом к себе. — Да, я — мужчина. И что теперь? Я ведь на самом деле люблю тебя!
Рэн вспоминает, что Шез что-то такое говорил, мол, в их мире на такие вещи смотрят легче.
— Ты ведь тоже любишь меня? Я тебе нравлюсь! Ты хочешь меня поцеловать! Ну, хочешь, я для тебя всегда буду бабские тряпки носить, как там, в лесу?
Вспомнив о лесе, Рэн машинально вытер губы, внутренне содрогнувшись. Но вместе с отвращением, он чувствовал и жалость, и нежность, да и остатки чего-то большего. Поэтому совсем оттолкнуть Бэта не мог.
— Вот видишь, Бэт, что мы с тобой натворили: ты со своей полуправдой, я со своей близорукостью и греховными помыслами — все друзья погибли из-за нас. Боюсь, нам и не отмолиться.
— Любовь требует жертв.
— Неправда. Любовь не требует жертв, Бэт, перестань.
— Ты не можешь! Не можешь так просто от меня отделаться! Если тебе мешают какие-то идиотские убеждения, то мне — нет! — мальчишка взвизгнул и изо всех сил обвил руками шею оруженосца, осыпая его скулу и волосы поцелуями. Рэн с досадой отбросил его от себя. Повязка на бедрах мальчишки сбилась, и у Рэна вдруг перехватило дыхание. При всей пошлости возможных прочтений ситуации, в действительности потрясла оруженосца вещь совершенно невинная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125