— Присаживайтесь… Старый друг? — мягко спросил он.
— Не старый, но друг. Франк встречал в Ростоке наш танкер от имени Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем.
— Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город — не твой проспект без товарища.
— Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык.
— Гут! — Лоту сразу же стало легко. Он теперь мог точно выразить свою мысль, он получил свободу маневра, возможность тоньше плести словесную паутину, хотя были в связи с этим и свои потери из-за необходимости разговаривать на равных. Теперь уже не отмолчишься, не спрячешься за частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что Эн-Эн-Эн говорит по-немецки.
— У вас курят? — поинтересовался Лот.
— Пожалуйста, — Николай Николаевич придвинул пепельницу.
Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина.
— Простите, вы воевали? — неожиданно спросил Николай Николаевич.
— Я почти всю войну просидел в Заксенхаузене… Вы не слыхали про студенческие волнения в сорок первом?
— В Мюнхене, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать выбор. Мой отец — друг Тельмана. Я не мог поступить иначе.
— Это естественно, — задумчиво произнес Николай Николаевич. — Помните у Гейне: «Ранние зимние дороги отцов — они нас выбирают».
— Я люблю прозу Гейне, — сказал Лот. — Особенно «La Grande». Печальное обращение «madame» долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов. Маркс и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф, Гейне и Карл Мей с прародителями типа Освальда Шпенглера.
— Я читал его «Закат Европы».
— Это наш позор… — вздохнул Лот.
— А Эрнста Буша вы любите? Я помню его песни. Особенно «Болотные солдаты»…
Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух:
— «Беккер»!.. Можно?
— Бога ради.
Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел:
Заводы, вставайте,
Шеренги смыкайте.
На битву шагайте…
Шагайте, шагайте…
Проверьте прицел,
Заряжайте ружье.
На бой, пролетарий,
За дело свое.
Джин открыл рот от изумления.
— Вы молодец!
Николай Николаевич подошел к роялю.
— Видимо, есть у нас всех что-то такое, что не истребить и не унизить.
Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым.
— Куда же оно денется, наше прошлое! — Лот встал. — Мой отец был спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной.
— Чем вы теперь занимаетесь, товарищ Рунке? — поинтересовался Николай Николаевич.
— Я по профессии переводчик, а по призванию — петрограф.
— Ваше призвание — моя любимая наука. Я ведь коллекционирую камни. Не будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы…
Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер их рукавом пиджака.
— Они точь-в-точь коктебельские!
Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них поочередно поднес поближе к глазам.
— Обработаны по первому классу, — сказал он. — Что ж, раз так — пойдемте. — И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет.
— Обед готов! — послышался из столовой голос Инги.
Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты, сердолики, фернанпиксы самых разнообразных форм и расцветок.
Лот обшарил глазами кабинет.
Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были книги по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике. Много словарей — немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол из красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только впереди и сзади, но и с боков. Над столом возвышалась старинная лампа с куполообразным абажуром. На стене висел портрет молодого Эйнштейна, играющего на скрипке.
— У вас, по-видимому, в кабинете не курят? — предупредительно спросил Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачный как слезинка сердолик.
— Я не курю, — как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, — и у меня в кабинете друзья стараются тоже не курить.
— Я, я, натюрлих!..
— Вы знаете, что меня в свободное время больше всего занимает? — после небольшой паузы спросил Николай Николаевич. — Обтачивание камней… Как это интересно, пытаться каждому камню найти свойственную только его сущности форму! Эта работа близка к искусству… Не так ли?
— Все сущее ждет формы своего выражения. Только человек мечется и враждует с себе подобным. У меня был друг детства, почти двойник. — Лот отошел от окна. — Но нас развела судьба. Я стал антифашистом, он — гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он участвовал в корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них в разведке, — Лот повернулся к Джину. — Я тебе рассказывал, Марк, про этого человека…
Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы непринужденный, но тонко нацеленный разговор.
— Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо!
Лот протянул Николаеву японский камень.
— Это из породы красных камней, которые добывают на острове Садо в Японском море, — пояснил он. — Поглядите. — Лот вынул зажигалку и, взяв у Николая Николаевича камень, начал коптить его. — Теперь он заиграет! — воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака.
— Что вы делаете! Инга! — крикнул Николай Николаевич. — Инга, принеси, пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака.
— Чепуха!
Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой.
Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках научной литературы на русском языке.
Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного, но шутили, смеялись.
После обеда по просьбе Тони Джин сыграл «Прелюд» Рахманинова. Николай Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному «судовому врачу».
Лот сфотографировал братьев и подумал:
«Кажется, голос крови возьмет свое».
На этот раз Рубинчик шел в Комитет госбезопасности, твердо зная, что новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым.
«Невероятно, но факт, — думал он, — должно быть, этот тип — чистой воды шпион и теперь уже, по-видимому, пойман».
Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда холеного, самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук, сломленную складку рта. И вдруг…
— Кино посмотреть хотите?
На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен.
— Кино? Почему же нет? — растерялся Марк.
— Ну вот и отлично… Будьте любезны, — обратился чекист к своему помощнику — совсем молодому парню, почти ровеснику Марка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175