– Посмотри на ленту, – рассмеялся Дионисо, – и скажи мне, что ты там видишь! Рафейо взглянул.
– Верхний край у нее серебряный, нижний – золотой.., завязана тройным узлом.., но тени все не правильные!
– Возможно, потому, что это не тени, – сухо ответил Дионисо. – Это руны, лингва оскурра, просто они едва заметны. Я переведу – их нет в обычном словаре.
Трижды сказано,
Прочно связано,
Где лента достала,
Там все пропало.
– Заметь, лента окружает голову Энрея, и концы ее падают ему на плечи.
– То есть… – Рафейо нахмурился, – вы хотите сказать, что пропадут нарисованные здесь богатство и многодетность?
– Во всяком случае, ему будет очень трудно их достичь. Дионисо не стал объяснять Рафейо, что, попытавшись нарисовать Энрея стерильным (не имея под рукой необходимых материалов, он не мог дать твердой гарантии), он сделал все возможное, чтобы дети Мечеллы стали единственными законными наследниками гхийасского престола. Трудно будет переоценить ту выгоду, которую принесет Тайра-Вирте до'Веррада в роли нового короля Гхийаса. Но Рафейо ненавидит Мечеллу и не поймет этого. Он слишком молод и слишком плохо разбирается в политике, чтобы видеть что-нибудь, кроме своей ненависти к женщине, попытавшейся занять место его обожаемой матери.
Лицо Рафейо вспыхнуло от радости.
– Вы не просто мастер, вы – гений!
Эн верро, ему будет не хватать этого мальчика…
* * *
– Племянник Хонино зарывает свои таланты в землю, занимаясь бухгалтерией на шахтах своего дяди.
Лейла нацарапала очередное примечание в списке кандидатур, из которых Мечелла будет набирать своих людей.
– Хонино? – спросил Северин. – Ах, да, твой отчим. Как он отнесется к появлению в своей семье Грихальва?
– Он женился на одной из нас, разве нет? Так почему же мне нельзя выйти за тебя замуж? – Она сунула в рот ручку и усмехнулась. – Ты что, боишься встречи с моими родителями?
– Ни капельки.
– Лгунишка. Племянник.., как же его звали? Эйха, не важно. Он играет на виоле, а его жена – на кифаре, насколько я помню. Вот тебе и учитель математики, и бухгалтер для этого поместья, а заодно пара учителей музыки! Что еще осталось?
– Языки и религия.
Северин постучал ногтем по столу и улыбнулся, глядя в окно: он увидел, как Кабрал и Мечелла отправились на свою обычную прогулку, и шли они гораздо ближе друг к другу, чем раньше.
– Кажется, я знаю, где мы можем найти человека на обе эти должности! Помнишь старого Давино?
– Смотрителя парка в Палассо Грихальва? Только не говори мне, что он санкто или полиглот!
– Нет, но его внук – и то, и другое. Вообще-то санкто Лео – мой хороший друг. Иногда мы с ним даже обсуждаем проклятие, лежащее на семье Грихальва.
Лейла отпрянула, как будто ее ужалили.
– И ты собираешься позвать в Корассон этого болтливого, самоуверенного санкто, который в придачу ненавидит Грихальва?
– Ты не поняла, – рассмеялся Северин. – Это я занимаю высокоморальную позицию, а юный Лео защищает нас, презренных Грихальва. И неплохо защищает, кстати. Я познакомлю вас, когда мы в следующий раз будем в Мейа-Суэрте. Полагаю, это будет в Пенитенссию, если Мечелла не собирается прожить всю зиму здесь.
Именно это Мечелла и собиралась сделать, если только Коссимио не прикажет ей приехать. Так она сказала Кабралу, когда они возвращались домой с прогулки.
Вокруг них простирались голые поля окрестных ферм. Скоро наступит праздник Иллюминарес, на полях разожгут костры, призывая дождь, который подготовит почву для следующего урожая. Дни станут короче, ветер холоднее, но им всегда будет куда вернуться. На холме перед ними уже виднелся Корассон. Их дом.
– Надеюсь, графиня Лиссия остановится здесь на недельку-другую, когда поедет на юг, – сказала Мечелла. – И Брендисиа обещали заехать, надо будет придумать что-нибудь интересное. – Она замолчала. Перед ними была ограда Корассона. – Почему ты улыбаешься?
– Потому что вы улыбаетесь. Разве вы не чувствуете этого?
– Иногда мне кажется, но… – Мечелла пожала плечами. – Подсади меня.
Кабрал помог ей взобраться на ограду. Она развернулась лицом к Корассону, позволив ему на миг увидеть шерстяные чулки и крепкие, измазанные землей башмаки. Он устроился рядом с ней, вспоминая о тонких шелках и роскошном бархате ее придворных нарядов. Вытащив из кармана блокнот и карандаш, с которыми ни один Грихальва не расстался бы ни при каких обстоятельствах, он начал рисовать Корассон, освещенный лучами заходящего солнца.
Они долго сидели молча, тишину нарушало лишь шуршание карандаша, тихое ржание лошадей в загоне и, временами, щебетание птиц. Наконец он искоса взглянул на нее и усмехнулся.
– Почему люди, не умеющие рисовать, всегда так смотрят на художников?
– Я смотрела? – спросила она. – А как?
– Как будто все вы ищете в наших лицах нечто, способное объяснить вам, почему мы можем делать то, что делаем. Что-то должно скрываться в наших глазах, в форме губ, может, мы как-то не так расчесываем волосы – да откуда я знаю! Как будто существует какой-то внешний признак, который может объяснить природный талант. – Он углубил тень на рисунке. – А еще вы нас слушаете. Слушаете, даже если мы говорим о погоде или интересуемся, что будет сегодня на обед.
– Чиева до'Орро, – ответила Мечелла, – этот Золотой Ключ, который носят все иллюстраторы. Именно его мы и пытаемся увидеть и услышать.
– Эйха, но ведь на самом деле никакого секрета не существует. А если бы кто-нибудь и нашел его, неужели он стал бы о нем говорить! Я бы не стал, будь я иллюстратором.
– Никто из вас не станет, даже Северин. – Она повертела в руках щепку, отколовшуюся от деревянной ограды. – А что, Лейла действительно собирается – как она это назвала, “за покупками” – искать человека, от которого родит детей?
– Да, они с Севи хотят быть родителями, это их право.
– Странно. Но не более странно, чем все остальное, связанное с вами, Грихальва. – Она улыбнулась. – Если я буду глядеть в твои глаза и внимать каждому твоему слову в течение пятидесяти лет подряд, разве я смогу понять, как это у тебя получается, – нанести на бумагу несколько карандашных штрихов и заставить их выглядеть как Корассон?
– Боюсь, вам станет скучно уже через несколько минут, донья Мечелла. Что бы ни делало меня художником, я все равно не смогу ни показать вам этого, ни объяснить.
– С тобой мне никогда не будет скучно, Кабрал, – улыбнулась она и прибавила:
– Да и нет у меня времени для скуки. Меквель советовал мне работать, чтобы забыть о болезни, и от горя это тоже помогает. Если жизнь моя будет заполнена разными делами, мне некогда будет горевать.
– Но я вижу грусть – здесь и здесь.
Кончик его пальца остановился в воздухе всего в дюйме от ее лба, а потом губ.
В течение бесконечно долгой минуты она молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93