«Вязанка» составлялась из охапки плетеной соломы толщиной в шею человека, плотно стянутой посередине. Хороший фехтовальщик был способен разрубить ее с одного удара.
– Я же вымажусь грязью с головы до ног, – запротестовал Бардас, глядя, как помощник наполняет мешок глиной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, просто констатирую факт, – пробурчал в ответ Лордан. – По-твоему, у меня целый гардероб рубашек?
Адвокат нанес дюжину ударов, когда Босмар наткнулся на что-то твердое, чего в этом мешке быть никак не должно. Клинок изогнулся, как мокрая соломина, и сломался на расстоянии фута от острия. Фехтовальщик угрюмо посмотрел на оставшийся в руке обломок и грубо выругался. Эйтли сочла разумным воздержаться от комментариев.
– Ну, вот и все, – сказал Лордан, швырнув клинок на пол. – За десять дней до поединка я потерял свой лучший меч. По-моему, все ясно.
Не глядя по сторонам, адвокат направился к выходу. Возле клетки с птицами его встретила плотная толпа. Пробираясь сквозь нее, Лордан неожиданно узнал виновника сборища и остановился посмотреть. Внутри высокой узкой клетки находился его оппонент в грядущем процессе, знаменитый адвокат Зиани Олвис. Пространство у его ног было усеяно трупиками колибри, и помощник как раз собирался запустить следующую партию птичек. Обычно для этих целей использовались воробьи – убить колибри значительно труднее.
В момент, когда помощник закрывал клетку, сквозь прутья решетки, справа от Олвиса, влетела муха. Не поворачивая головы, тот взмахнул клинком, рассек муху на две половинки и опустил клинок как раз вовремя, чтобы лишить жизни первую колибри из новой серии.
Остаток дня Лордан провел в кабаке, приводя себя в состояние полного бесчувствия.
Перимадея, Тройственный Город, невеста моря и владычица мира, пребывала в упадке. Периоды депрессии с ней случались и раньше, но никогда не было так плохо, как сейчас. Еще семьдесят пять лет назад ее владения простирались от Зимики в отрогах далеких гор до Таядрии у подножия двуглавой горы, охранявшей вход в Серединное море. Теперь на существование Зимики указывали лишь конские следы в высокой степной траве да развалины каменного кремля, а обе крепости Тандрии заняли враждующие бароны, каждый из которых провозгласил себя истинным императором и управлял группкой скалистых островов и населяющими их пиратами.
Кания, последнее морское владение Империи, в сущности, являлась независимым государством; ее флот, бороздящий священные воды, наносил в сто раз больший урон торговым кораблям Перимадеи, чем символическая дань, ежегодно вносимая в имперскую казну. При всем своем великолепии, «невеста моря» фактически владела лишь землей, на которой стояла: ее границы сузились до клочка земли, со всех сторон окруженного водой.
Нельзя сказать, что это никого не беспокоило, просто граждане твердо знали, что стены города несокрушимы. Пять сотен воинов могут удержать город, даже если все армии мира будут осаждать его, как это случилось при Императоре Теогене, два с половиной века назад. Так было всегда. Внешнее влияние Перимадеи могло возрастать и падать, как волны прилива: в одну эпоху территория Империи простирается до пределов известного мира, в другую – замыкается в окружении городских стен, как птица в клетке, а сотню лет спустя на островах и на равнинах вновь правят наместники императора.
К такому положению дел привыкли; это никого не волновало. Торговля, а не земли и крепости, имела истинную ценность в Перимадее, а сейчас город достиг невиданного роста торговли и прибылей. В этом была своя логика: военные походы и захват территорий стоили денег и людских ресурсов. Когда нет колоний, не нужно платить военные подати и снаряжать армию, множество здоровых молодых людей остаются работать в литейных, гончарнях, верфях, кожевнях, мельницах и пекарнях вместо того, чтобы гибнуть на полях сражений. В мирное время развивается производство. На протяжении тысячи лет перимадейцы хвастались, что каждый третий предмет, продаваемый в мире, сделан в шуме и духоте мастерских Нижнего города; сейчас, впервые за всю историю «владычицы мира», это стало правдой.
Не веря в богов, которые могли бы обесценить их труд или завладеть вниманием, перимадейцы любили товары, как ни один другой народ в мире. Жители Тройственного Города относились к жизни как к восхитительному, хотя и короткому промежутку времени между рождением и смертью, за который надо успеть сделать как можно больше. А если богатые торговцы изредка и покупали землю или строили замок, так это потому, что не оставалось ничего, на что они могли бы потратить деньги.
При условии, что стены останутся на месте, но в этом вряд ли кто сомневался. Что касается пиратов, они являлись не более чем досадным недоразумением. Их наличие означало, что вместо того, чтобы экспортировать товары в другие страны, перимадейцы подождут, когда покупатели приплывут сами, беря на себя ответственность за сохранность груза в пути. Раньше или позже какой-нибудь заморский принц устанет от бесконечных потерь и очистит море от этого сброда. Так зачем тратить деньги и силы на то, что другие с радостью сделают за них? То же относилось и к сухопутным врагам. Поговаривали даже о роспуске флота и гарнизона: зачем содержать дорогостоящую армию, которая не понадобится, какой бы ни была обстановка за стенами города?
Поэтому, когда до Перимадеи докатился слух, будто варвары наводнили долину Эйнакс – широкую плодородную равнину, которая на две трети обеспечивала город продовольствием и защищала от угрозы со стороны степи, – никто и ухом не повел. Стоит ли паниковать из-за того, что племя Белого Медведя заключило союз с племенем Огненного дракона и их вождем стал некто с непроизносимым именем Сосурай? Цены на рынке от этого не стали ниже. А если кочевники, обитающие в городе, ожидают бесчинств и жестокой расправы, они лишний раз убедятся в терпимости и благородстве своих космополитичных хозяев.
Примером тому может послужить юный Темрай. Утром следующего дня после того, как новость разнеслась по городу, он пришел в арсенал, и, обменявшись дружелюбными кивками с коллегами, приступил к работе; тема нашествия осталась не тронутой ни тогда, ни позднее. Хотя трудно предположить, как бы реагировали его соратники по цеху, знай они, что молодой варвар приходится Сосураю сыном.
Патриарх Алексий и Архимандрит Геннадий стояли в 3 суда, глядя на мужчину и девушку в центре зала.
Иерархи прорывались сюда в течение двух суток и были совершенно вымотаны. По иронии судьбы именно утомление позволило им оказаться здесь, когда оба уснули в апартаментах Архимандрита, и здание суда было лишь фоном в их общем сновидении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
– Я же вымажусь грязью с головы до ног, – запротестовал Бардас, глядя, как помощник наполняет мешок глиной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, просто констатирую факт, – пробурчал в ответ Лордан. – По-твоему, у меня целый гардероб рубашек?
Адвокат нанес дюжину ударов, когда Босмар наткнулся на что-то твердое, чего в этом мешке быть никак не должно. Клинок изогнулся, как мокрая соломина, и сломался на расстоянии фута от острия. Фехтовальщик угрюмо посмотрел на оставшийся в руке обломок и грубо выругался. Эйтли сочла разумным воздержаться от комментариев.
– Ну, вот и все, – сказал Лордан, швырнув клинок на пол. – За десять дней до поединка я потерял свой лучший меч. По-моему, все ясно.
Не глядя по сторонам, адвокат направился к выходу. Возле клетки с птицами его встретила плотная толпа. Пробираясь сквозь нее, Лордан неожиданно узнал виновника сборища и остановился посмотреть. Внутри высокой узкой клетки находился его оппонент в грядущем процессе, знаменитый адвокат Зиани Олвис. Пространство у его ног было усеяно трупиками колибри, и помощник как раз собирался запустить следующую партию птичек. Обычно для этих целей использовались воробьи – убить колибри значительно труднее.
В момент, когда помощник закрывал клетку, сквозь прутья решетки, справа от Олвиса, влетела муха. Не поворачивая головы, тот взмахнул клинком, рассек муху на две половинки и опустил клинок как раз вовремя, чтобы лишить жизни первую колибри из новой серии.
Остаток дня Лордан провел в кабаке, приводя себя в состояние полного бесчувствия.
Перимадея, Тройственный Город, невеста моря и владычица мира, пребывала в упадке. Периоды депрессии с ней случались и раньше, но никогда не было так плохо, как сейчас. Еще семьдесят пять лет назад ее владения простирались от Зимики в отрогах далеких гор до Таядрии у подножия двуглавой горы, охранявшей вход в Серединное море. Теперь на существование Зимики указывали лишь конские следы в высокой степной траве да развалины каменного кремля, а обе крепости Тандрии заняли враждующие бароны, каждый из которых провозгласил себя истинным императором и управлял группкой скалистых островов и населяющими их пиратами.
Кания, последнее морское владение Империи, в сущности, являлась независимым государством; ее флот, бороздящий священные воды, наносил в сто раз больший урон торговым кораблям Перимадеи, чем символическая дань, ежегодно вносимая в имперскую казну. При всем своем великолепии, «невеста моря» фактически владела лишь землей, на которой стояла: ее границы сузились до клочка земли, со всех сторон окруженного водой.
Нельзя сказать, что это никого не беспокоило, просто граждане твердо знали, что стены города несокрушимы. Пять сотен воинов могут удержать город, даже если все армии мира будут осаждать его, как это случилось при Императоре Теогене, два с половиной века назад. Так было всегда. Внешнее влияние Перимадеи могло возрастать и падать, как волны прилива: в одну эпоху территория Империи простирается до пределов известного мира, в другую – замыкается в окружении городских стен, как птица в клетке, а сотню лет спустя на островах и на равнинах вновь правят наместники императора.
К такому положению дел привыкли; это никого не волновало. Торговля, а не земли и крепости, имела истинную ценность в Перимадее, а сейчас город достиг невиданного роста торговли и прибылей. В этом была своя логика: военные походы и захват территорий стоили денег и людских ресурсов. Когда нет колоний, не нужно платить военные подати и снаряжать армию, множество здоровых молодых людей остаются работать в литейных, гончарнях, верфях, кожевнях, мельницах и пекарнях вместо того, чтобы гибнуть на полях сражений. В мирное время развивается производство. На протяжении тысячи лет перимадейцы хвастались, что каждый третий предмет, продаваемый в мире, сделан в шуме и духоте мастерских Нижнего города; сейчас, впервые за всю историю «владычицы мира», это стало правдой.
Не веря в богов, которые могли бы обесценить их труд или завладеть вниманием, перимадейцы любили товары, как ни один другой народ в мире. Жители Тройственного Города относились к жизни как к восхитительному, хотя и короткому промежутку времени между рождением и смертью, за который надо успеть сделать как можно больше. А если богатые торговцы изредка и покупали землю или строили замок, так это потому, что не оставалось ничего, на что они могли бы потратить деньги.
При условии, что стены останутся на месте, но в этом вряд ли кто сомневался. Что касается пиратов, они являлись не более чем досадным недоразумением. Их наличие означало, что вместо того, чтобы экспортировать товары в другие страны, перимадейцы подождут, когда покупатели приплывут сами, беря на себя ответственность за сохранность груза в пути. Раньше или позже какой-нибудь заморский принц устанет от бесконечных потерь и очистит море от этого сброда. Так зачем тратить деньги и силы на то, что другие с радостью сделают за них? То же относилось и к сухопутным врагам. Поговаривали даже о роспуске флота и гарнизона: зачем содержать дорогостоящую армию, которая не понадобится, какой бы ни была обстановка за стенами города?
Поэтому, когда до Перимадеи докатился слух, будто варвары наводнили долину Эйнакс – широкую плодородную равнину, которая на две трети обеспечивала город продовольствием и защищала от угрозы со стороны степи, – никто и ухом не повел. Стоит ли паниковать из-за того, что племя Белого Медведя заключило союз с племенем Огненного дракона и их вождем стал некто с непроизносимым именем Сосурай? Цены на рынке от этого не стали ниже. А если кочевники, обитающие в городе, ожидают бесчинств и жестокой расправы, они лишний раз убедятся в терпимости и благородстве своих космополитичных хозяев.
Примером тому может послужить юный Темрай. Утром следующего дня после того, как новость разнеслась по городу, он пришел в арсенал, и, обменявшись дружелюбными кивками с коллегами, приступил к работе; тема нашествия осталась не тронутой ни тогда, ни позднее. Хотя трудно предположить, как бы реагировали его соратники по цеху, знай они, что молодой варвар приходится Сосураю сыном.
Патриарх Алексий и Архимандрит Геннадий стояли в 3 суда, глядя на мужчину и девушку в центре зала.
Иерархи прорывались сюда в течение двух суток и были совершенно вымотаны. По иронии судьбы именно утомление позволило им оказаться здесь, когда оба уснули в апартаментах Архимандрита, и здание суда было лишь фоном в их общем сновидении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136