Дочь Земли, она была воспитана на гармонии в природе, не сомневалась, что понимала отношения мужского и женского, движения солнца и луны, моря и суши, неба и земли.
Но когда губы Симона жадно впились в нее, а руки стали изучать каждый изгиб, каждую ложбинку ее тела, а его чресла плотно прижались к ее бедрам и она открыла их, то поняла, что ничего не знала о магии любви.
Любви…
Именно этим занялся Симон с ней теперь, наполняя каждую клеточку ее тела страстью, которую он так долго не признавал, рассказывая ей руками и губами, как голоден он был, как жаждал ее аромата, жаждал той ласки, которую ее тело могло дать ему.
Губы Симона сомкнулись на ее губах, и Мири задохнулась от того, как настойчиво проник он в нее. Она жадно приняла его, и Симон зарычал, изогнувшись над ней, дав ей почувствовать свою возмущенную плоть.
Она провела руками по широкой спине, пытаясь слиться с ним воедино, добраться до самых глубин его сердца, которое он так долго скрывал от нее. Она прикусила его нижнюю губу, дразня и повинуясь женскому инстинкту, такому же древнему, как первая Дочь Земли, отдавшаяся мужчине в тени каменных столбов в вихре ритуала плодородия, торжества жизни и обновления самой земли.
Симон рассыпал поцелуи по шее до самых грудей, жарко дыша, влажными жадными губами впившись в сосок. Раздался нежный стон, когда он начал сосать его, ввергая ее в неистовый вихрь эмоций, пока все ее тело не воспламенилось огнем, который только он мог погасить.
– Симон… – взмолилась Мири. – Симон, умоляю…
Он запечатал ее губы своими, ворвавшись в нее до самого дна, сокрушая ее девственность, и крик боли сорвался с губ Мири, но она тут же рассмеялась. От этого звука Симон вздрогнул и замер в нерешительности, отпрянул и заглянул ей в глаза.
– Ты в порядке?
– Ужасно рада, что избавилась от нее… – сказала она, с улыбкой глядя в его глаза. – Ты заставил меня ждать… долго ждать… Симон Аристид.
– Постараюсь, чтобы эта ночь стоила того, Мири. Если это в моей власти…
ГЛАВА 20
Темнота была такой беспросветной, такой тяжелой, что казалось, будто она давит Мартину на глаза. Он почувствовал спиной холодную каменную стену, к которой был прикован цепями, и пошевелился в кандалах, стиснув зубы от отчаяния, пытаясь выдернуть их из стены. Он знал, что его заперли в каком-то тайном каземате под домом. Из того немногого, что он успел заметить, перед тем как ведьмы приковали его в темноте, стены выглядели старыми и потрескавшимися, готовыми упасть в любой момент. Кроме, конечно, той, к которой они его приковали, и она казалась крепкой, словно монолитная колонна.
Он напряг мышцы и стал дергать кандалы, пока запястья не заболели, но все оказалось безрезультатно. Он прислонился к стене, тяжело дыша, стараясь не паниковать.
– Ты бывал в ситуация и похуже, Мартин Ле Луп, – прошептал он.
К сожалению, в тот момент он не мог вспомнить, когда именно.
Он был закован и находился в распоряжении сумасшедшей колдуньи, которая десять лет вынашивала план мести. Он сбежал с фермы, оставив Мири наедине с охотником на ведьм, который снова готов был предать ее. Единственным, кто имел представление о том, где он, был Ив, но юноша так обрадовался шляпе с перьями, которую Мартин подарил ему за помощь с лошадью, что, скорее всего, ничего не запомнил.
Трудно придумать, как можно сбежать, когда невозможно разглядеть даже собственные руки и определить, насколько он преуспел в своем освобождении. Если бы у него был хотя бы маленький свет, хотя бы одна свеча…
Как ему нужен теперь его старый друг Пьер, который часто предупреждал Мартина быть осторожнее в своих желаниях. Но в этот момент дверь на верху лестницы скрипнула и появился мерцающий свет. Мартин не знал, радоваться ли этому свету, потому что понятия не имел, какая пытка последует за ним.
Он насторожился, отведя взгляд от света, отбрасывавшего дрожащие тени на стенах, и услышал легкие шаги, украдкой спускавшиеся по ступеням. Он приготовился бог знает к чему, когда разглядел прелестную белую ночную сорочку и маленькую босую ножку.
Это был ребенок колдуньи. Волк все еще не допускал мысли, что это мог быть и его ребенок. Он разглядел ее только мельком, когда Кассандра объявила его отцом и быстро увела с кухни. Девочка казалась маленьким диким существом с волшебными зелеными глазами.
Казалось, что она и напугана, и восторгается им. Он удивился, что она отважилась спуститься сюда к нему одна, чтобы успокоить его. Не меньше он удивился тому, как сильно забилось его сердце при ее появлении. Когда она спустилась с лестницы, то на миг замерла, держа свечу в руке. После кромешной мглы он сощурился от непривычного света.
Как только его глаза привыкли к свету, он увидел, что она поставила свечу на грубый деревянный стол. Свет озарил ее серьезное худенькое личико. Но волосы ее не были такими нечесаными, как прежде. Казалось, что она постаралась причесать их и уложить сзади, подвязав розовой ленточкой.
Она подошла ближе, молча уставившись на него своими дикими глазами. И впервые в жизни Мартин, обычно говорливый с любой женщиной, не смог придумать, что сказать этому крошечному существу, которое вполне могло быть его дочерью.
Наконец она взялась за край ночной рубашки и сделала маленький реверанс.
– Добрый… вечер, месье Волк, – произнесла она, запнувшись.
Растерявшись, Мартин ответил:
– Добрый вечер, э-э… мадемуазель Серебряная роза.
Малышка нахмурилась.
– Мое имя Мэг, – сказала она.
– Имя весьма особенное для француженки, если позволите так выразиться.
Она поджала одну ножку, потерев пальцы о лодыжку второй ноги.
– В общем, меня зовут Мегера. Но это ничуть не лучше. Мама говорит, что я названа так в честь мстительной фурии, богини со змеями вместо волос. Не люблю змей, – призналась она.
– Я тоже не очень-то их обожаю, – согласился Мартин.
Его слова вызвали слабую улыбку на ее слишком серьезном для ребенка лице. Она осмелилась подойти ближе.
– Это правда? Вы действительно мой папа?
– Твоя мама это утверждает.
– Но… вы не хотите в это поверить. – Она вздохнула, печально опустив маленькие плечи. – Я не виню вас. Мне тоже трудно поверить.
– Почему? – удивился Мартин.
Она протянула руку и осторожно коснулась рукава его бархатного камзола.
– Потому что вы красивый, а я уродина, тощая и костлявая, а волосы у меня мышиного цвета. Я ушла наверх и пыталась причесаться, хотя бы немного, но все бесполезно.
Мартина невольно растрогало несчастное выражение ее лица.
– Нет, ты совершенно не права. Эта ленточка… очень тебе идет. И волосы у тебя не мышиного цвета, скорее похожи на корицу. А твоя худоба… я сам был костлявый в твоем возрасте, но вырос.
Возможно, было не совсем осмотрительно делать такое сравнение, как-то успокаивать ребенка и обнадеживать, что она его дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100