А позавчера ты все провалил, пытаясь
вернуться к Началу в той временной линии, которую мы
исследовали. Если ты не будешь соблюдать правил, то дальше
путешествуй сам по себе.
Полный негодования, он исчез, забрав с собой
Флорануса. Нарриллиан вообще не появлялся; наверное, был сыт по
горло всей историей. Осталось только изображение Алистры,
печально глядящей сверху вниз на Элвина.
Элвин наклонил гравитационное поле, встал на ноги и
подошел к материализовавшемуся столику. На нем появилась чаша с
экзотическими фруктами. Это была отнюдь не та пища, которую он
намеревался вызвать, - сказывалось его смятенное состояние. Не
желая выдавать ошибку, он взял наименее опасно
выглядевший плод и осторожно надкусил его.
- Ну, - сказала Алистра наконец, - и как ты собираешься
поступить?
- Я ничего не могу поделать, - ответил он угрюмо. - Я
думаю, что эти правила - дурацкие. И как я могу помнить о них,
живя в саге? Я просто поступаю так, как кажется естественным. А
тебе разве не хотелось взглянуть на гору?
Глаза Алистры расширились от ужаса.
- Это же означало бы выйти наружу! - выдохнула она.
Элвин знал, что бессмысленно убеждать ее дальше. Здесь
лежал барьер, разделявший его и всех прочих людей его мира,
могущий обречь его на жизнь, полную тщетных надежд. Ему всегда
хотелось выйти наружу - и во сне, и наяву. А в Диаспаре слово
"наружу" для всех звучало невыразимым кошмаром. Его по
возможности старались даже не произносить; это было нечто
грязное и вредоносное. И даже Джезерак, наставник Элвина, не
объяснял ему причину этого.
Изумленные, но ласковые глаза Алистры все еще следили
за Элвином.
- Ты несчастлив, Элвин, - сказала она. - В Диаспаре не
должно быть несчастливых. Разреши мне придти и побеседовать с
тобой.
Элвин невежливо мотнул головой. Он знал, к чему это
приведет; сейчас же он хотел быть один. Алистра исчезла из
виду, вдвойне разочарованная.
"В городе, где живет десять миллионов человек, не с
кем поговорить понастоящему" - подумал Элвин. Конечно, Эристон
и Этания по-своему любили его. Но теперь срок их опекунства
заканчивался, и они были рады предоставить ему самому
устраивать свою жизнь и свои занятия. В последние годы, когда
его расхождение с обыденностью становилось все более очевидным,
он часто ощущал досаду своих родителей. Не на него - это бы он,
вероятно, перенес и поборол, - а на судьбу, пославшую из
миллионов горожан именно их встретить Элвина двадцать лет назад
при выходе из Зала Творения.
Двадцать лет. Он помнил первый миг и первые услышанные
им слова: "Добро пожаловать, Элвин. Я - Эристон, избранный
твоим отцом. Вот Этания, твоя мать". Слова эти тогда ничего не
означали, но в сознании отложились с безупречной четкостью. Он
помнил также, как оглядел тогда свое тело. Теперь оно было выше
на несколько сантиметров, но в остальном с момента рождения
почти не изменилось. Почти взрослым вступил он в мир и
практически таким же, не считая изменений в росте, останется
еще тысячу лет, пока не придет время уйти из мира.
Этим первым воспоминаниям предшествовала пустота.
Когда-нибудь, возможно, небытие настанет опять, но пока слишком
рано было размышлять об этом. Его беспокоило другое.
Он вновь обратился мыслями к тайне своего рождения.
Элвину не казалось странным, что он был создан в единый миг
теми силами, которые овеществляли все остальное в его обыденной
жизни. Нет, не это было тайной. Загадка, которую он не был в
состоянии разрешить, которой никто ему не объяснял, заключалась
в его необычности.
Особенный. Уникум. Слово было странным, печальным - и
сознавать свою уникальность было странно и печально. Когда так
говорили о нем - а ему часто доводилось слышать за своей спиной
это слово - оно приобретало еще более зловещие оттенки.
Родители, наставник, все знакомые старались защитить
его от правды, словно стремясь сохранить невинность его долгого
детства. Но этому скоро придет конец: через несколько дней
Элвин станет полноправным гражданином Диаспара, и все, что он
только пожелает узнать, будет непременно сообщено ему.
Почему, к примеру, он не вписывается в саги? Среди
тысяч форм развлечения, существовавших в городе, саги были
особенно популярны. Вход в сагу не делал из его пассивным
наблюдателем, как в несовершенных действах прежних времен,
которые Элвин иногда смотрел. Он был активным участником,
обладающим - по крайней мере так казалось - свободой выбора.
События и сцены, служившие исходным материалом для приключений,
могли быть подготовлены заранее давно забытыми художниками, но
оказывались достаточно гибкими, допускали всяческие изменения.
В эти призрачные миры в поисках отсутствующих в Диаспаре
приключений можно было отправляться и со своими друзьями. И,
пока длился сон, его нельзя было отличить от реальности. Кто,
впрочем, мог быть уверен, что и сам Диаспар - не сон?
Саги, задуманные и записанные со времени основания
города, были неисчерпаемы. Они затрагивали все чувства,
обладали бесконечно изменчивыми тонкостями. Одни, популярные
среди самых юных, были несложными повествованиями о
приключениях и открытиях, другие - исследованиями
психологических состояний, иные же - упражнениями в логике и
математике, способными доставить изысканные наслаждения
изощренным умам.
И тем не менее, вполне удовлетворяя друзей Элвина, у
него самого саги оставляли чувство незавершенности. В них
чего-то недоставало, несмотря на всю их многокрасочность,
увлекательность, разнообразие тематики и мест действия.
Саги, в сущности, никуда не вели, - подумал он. Они
всегда замыкались в узких рамках. В них отсутствовали широкие
перспективы, просторные ландшафты, по которым тосковала его
душа. И, главное, там никогда не было и намека на безмерность,
в которой действительно развертывались деяния древнего человека
- на светоносную бездну между звездами и планетами. Художники,
готовившие саги, были поражены той же странной фобией, что
царила среди прочих обитателей Диаспара. Даже эти подставные
приключения обязаны были происходить в уютных помещениях, в
глубоких подземельях или в изящных маленьких долинах, скрытых
горами от остального мира.
Тому было только одно объяснение. Когда-то
давным-давно, может быть, еще до основания Диаспара, произошло
нечто, не только подорвавшее любопытство и честолюбие Человека,
но и изгнавшее его со звезд обратно, домой, под прикрытие
крошечного замкнутого мирка в последнем городе Земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
вернуться к Началу в той временной линии, которую мы
исследовали. Если ты не будешь соблюдать правил, то дальше
путешествуй сам по себе.
Полный негодования, он исчез, забрав с собой
Флорануса. Нарриллиан вообще не появлялся; наверное, был сыт по
горло всей историей. Осталось только изображение Алистры,
печально глядящей сверху вниз на Элвина.
Элвин наклонил гравитационное поле, встал на ноги и
подошел к материализовавшемуся столику. На нем появилась чаша с
экзотическими фруктами. Это была отнюдь не та пища, которую он
намеревался вызвать, - сказывалось его смятенное состояние. Не
желая выдавать ошибку, он взял наименее опасно
выглядевший плод и осторожно надкусил его.
- Ну, - сказала Алистра наконец, - и как ты собираешься
поступить?
- Я ничего не могу поделать, - ответил он угрюмо. - Я
думаю, что эти правила - дурацкие. И как я могу помнить о них,
живя в саге? Я просто поступаю так, как кажется естественным. А
тебе разве не хотелось взглянуть на гору?
Глаза Алистры расширились от ужаса.
- Это же означало бы выйти наружу! - выдохнула она.
Элвин знал, что бессмысленно убеждать ее дальше. Здесь
лежал барьер, разделявший его и всех прочих людей его мира,
могущий обречь его на жизнь, полную тщетных надежд. Ему всегда
хотелось выйти наружу - и во сне, и наяву. А в Диаспаре слово
"наружу" для всех звучало невыразимым кошмаром. Его по
возможности старались даже не произносить; это было нечто
грязное и вредоносное. И даже Джезерак, наставник Элвина, не
объяснял ему причину этого.
Изумленные, но ласковые глаза Алистры все еще следили
за Элвином.
- Ты несчастлив, Элвин, - сказала она. - В Диаспаре не
должно быть несчастливых. Разреши мне придти и побеседовать с
тобой.
Элвин невежливо мотнул головой. Он знал, к чему это
приведет; сейчас же он хотел быть один. Алистра исчезла из
виду, вдвойне разочарованная.
"В городе, где живет десять миллионов человек, не с
кем поговорить понастоящему" - подумал Элвин. Конечно, Эристон
и Этания по-своему любили его. Но теперь срок их опекунства
заканчивался, и они были рады предоставить ему самому
устраивать свою жизнь и свои занятия. В последние годы, когда
его расхождение с обыденностью становилось все более очевидным,
он часто ощущал досаду своих родителей. Не на него - это бы он,
вероятно, перенес и поборол, - а на судьбу, пославшую из
миллионов горожан именно их встретить Элвина двадцать лет назад
при выходе из Зала Творения.
Двадцать лет. Он помнил первый миг и первые услышанные
им слова: "Добро пожаловать, Элвин. Я - Эристон, избранный
твоим отцом. Вот Этания, твоя мать". Слова эти тогда ничего не
означали, но в сознании отложились с безупречной четкостью. Он
помнил также, как оглядел тогда свое тело. Теперь оно было выше
на несколько сантиметров, но в остальном с момента рождения
почти не изменилось. Почти взрослым вступил он в мир и
практически таким же, не считая изменений в росте, останется
еще тысячу лет, пока не придет время уйти из мира.
Этим первым воспоминаниям предшествовала пустота.
Когда-нибудь, возможно, небытие настанет опять, но пока слишком
рано было размышлять об этом. Его беспокоило другое.
Он вновь обратился мыслями к тайне своего рождения.
Элвину не казалось странным, что он был создан в единый миг
теми силами, которые овеществляли все остальное в его обыденной
жизни. Нет, не это было тайной. Загадка, которую он не был в
состоянии разрешить, которой никто ему не объяснял, заключалась
в его необычности.
Особенный. Уникум. Слово было странным, печальным - и
сознавать свою уникальность было странно и печально. Когда так
говорили о нем - а ему часто доводилось слышать за своей спиной
это слово - оно приобретало еще более зловещие оттенки.
Родители, наставник, все знакомые старались защитить
его от правды, словно стремясь сохранить невинность его долгого
детства. Но этому скоро придет конец: через несколько дней
Элвин станет полноправным гражданином Диаспара, и все, что он
только пожелает узнать, будет непременно сообщено ему.
Почему, к примеру, он не вписывается в саги? Среди
тысяч форм развлечения, существовавших в городе, саги были
особенно популярны. Вход в сагу не делал из его пассивным
наблюдателем, как в несовершенных действах прежних времен,
которые Элвин иногда смотрел. Он был активным участником,
обладающим - по крайней мере так казалось - свободой выбора.
События и сцены, служившие исходным материалом для приключений,
могли быть подготовлены заранее давно забытыми художниками, но
оказывались достаточно гибкими, допускали всяческие изменения.
В эти призрачные миры в поисках отсутствующих в Диаспаре
приключений можно было отправляться и со своими друзьями. И,
пока длился сон, его нельзя было отличить от реальности. Кто,
впрочем, мог быть уверен, что и сам Диаспар - не сон?
Саги, задуманные и записанные со времени основания
города, были неисчерпаемы. Они затрагивали все чувства,
обладали бесконечно изменчивыми тонкостями. Одни, популярные
среди самых юных, были несложными повествованиями о
приключениях и открытиях, другие - исследованиями
психологических состояний, иные же - упражнениями в логике и
математике, способными доставить изысканные наслаждения
изощренным умам.
И тем не менее, вполне удовлетворяя друзей Элвина, у
него самого саги оставляли чувство незавершенности. В них
чего-то недоставало, несмотря на всю их многокрасочность,
увлекательность, разнообразие тематики и мест действия.
Саги, в сущности, никуда не вели, - подумал он. Они
всегда замыкались в узких рамках. В них отсутствовали широкие
перспективы, просторные ландшафты, по которым тосковала его
душа. И, главное, там никогда не было и намека на безмерность,
в которой действительно развертывались деяния древнего человека
- на светоносную бездну между звездами и планетами. Художники,
готовившие саги, были поражены той же странной фобией, что
царила среди прочих обитателей Диаспара. Даже эти подставные
приключения обязаны были происходить в уютных помещениях, в
глубоких подземельях или в изящных маленьких долинах, скрытых
горами от остального мира.
Тому было только одно объяснение. Когда-то
давным-давно, может быть, еще до основания Диаспара, произошло
нечто, не только подорвавшее любопытство и честолюбие Человека,
но и изгнавшее его со звезд обратно, домой, под прикрытие
крошечного замкнутого мирка в последнем городе Земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76