Она улыбнулась и продолжила по-английски.
– Это правда, что вы разговариваете по-немецки? – Она сделала шаг и оказалась так близко от меня, что я почувствовал запах ее кожи. – Чем я могу вам помочь?
Отворотом рукава я вытер пот, покрывающий мое лицо.
– Если сможете, то помогайте.
Она подошла еще ближе, и теперь наши тела почти соприкасались.
– Как вас зовут?
– Герман.
У нее вырвалось изумленное восклицание.
– Очень красивое немецкое имя. – Она порывисто задышала, желая показать свое волнение и возбуждение, которого у нее и в помине не было. – Ты хочешь, чтобы я сказала, что тут никого нет, когда они постучат?
«Куда же она клонит?» – подумал я.
Положив свою левую руку на мою правую и навалившись на меня, девица изо всех сил толкала меня на дверь. То, что я "принял за жир, оказалось мускулами. В ее теле не было ни единого грамма жира. Она погладила мою руку кончиками пальцев и «нежно» прошептала:
– А потом, когда полиция уйдет, мы могли бы быть счастливы.
Ее пальцы продвигались все дальше. Неожиданно я понял, что она подбирается к моему револьверу.
– А что скажет Ганс? – поинтересовался я.
Ее рука сжала мой кулак. Для женщины у нее оказалась удивительная сила. Она перестала улыбаться и вновь стала ругать меня по-немецки. Все еще сжимая мою руку с револьвером, она открыла рот, чтобы закричать и позвать на помощь.
Я погрузил пальцы в область ее желудка. У нее перехватило дыхание, а ее ногти впились в мое лицо, оставляя на нем кровавые полосы. Затем она отступила и сильно ударила меня ногой, вернее, собиралась ударить в то место, которое защищено у мужчины менее всего. Но я избежал удара, поймал ее за ногу и опрокинул на спину. Она опять хотела закричать, но я не дал ей на это времени. Я закрыл ей рот рукой и попытался уволочь в ванную комнату.
Тут ее сила, которая меня так поразила, явила себя еще в большей степени. К тому же она владела многими трюками и приемами. Ей удалось ударить меня коленкой, потом она укусила меня за руку. Я пытался удержать ее, но бороться с ней было трудно: скользкий угорь, имеющий острые когти и не дающийся в руки.
Освободив ей рот, я ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Голова девицы ударилась о край ванны. Тело вытянулось и обвисло на моих руках. Я посадил ее на пол, прислонил к ванной, потом нашел влажное полотенце, завязал ей рот, а другим связал руки и ноги. Аккуратно положив ее на пол и предварительно проверив, хорошо ли она связана, я облегченно вздохнул.
Когда я кончил возиться с ней, моя одежда была вся пропитана потом. Он стекал на глаза и слепил меня. Вытерев его рукавом, я неожиданно увидел себя в зеркале над умывальником. Человек в зеркале вовсе не был похож на Германа, ничтожного детектива, почти ничего не добившегося. Синие круги вокруг глаз, рот весь в крови. Это я еще могу исправить, но не в моих силах заставить исчезнуть царапины.
Я взглянул на девицу, лежащую на полу, и остался весьма собой недоволен. Она находилась в своем номере, спокойно спала и дожидалась своего любовника, когда я ворвался к ней. Да, здорово я ей все испортил. Возвращаясь в комнату, я мысленно извинился перед ней.
Джим уже отдал распоряжение осмотреть все номера. Я слышал, как стучат в дверь в конце коридора. Обычная в таких случаях процедура, но теперь я находился по другую сторону баррикады, в западне. Я обошел стул, валявшийся на полу, подошел к двери и повернул в замке ключ. У здешних дверей не было запоров. Я продолжал думать и действовать, но в замедленном темпе. Я поискал сигареты и закурил, после чего вернулся в ванную, не зная, что делать дальше. Лежащая на полу девица сверлила меня злобными глазами и дергалась как припадочная.
Закрыв дверь в ванную, я подошел к открытому окну. Из-за темноты асфальт во дворе казался очень далеким. Я еще раз осмотрел лестницу. Выглядела она очень ненадежно: крючки, на которых она держалась, почти вылезли из стены.
Я уселся на подоконник и стал усиленно курить, дымя, как паровоз. Шум в коридоре усилился. Голоса приближались. Флики двигались с двух сторон. В коридоре были слышны все новые шаги. Прибыли фотографы, лаборанты и другие технические работники, чтобы продемонстрировать свое искусство. Мимо них ничего не пройдет незамеченным. Они найдут шляпу и револьвер, оставшиеся в номере Симона. При мысли об этом на меня накатил приступ тошноты. Теперь я отлично представляю себе, как чувствует себя убийца. То, что должен был чувствовать Симон. Впервые в жизни общество находилось на одной стороне, а я на другой.
Я протянул руку и попытался ухватиться за лестницу. Она оказалась устойчивой, и я изо всех сил нажал на нее, еще сидя на окне. Может быть, она все же выдержит меня... Я перекинул ноги на улицу и повис на лестнице. Один из крюков выпал, лестница закачалась, но выдержала. Я вынужден был держаться обеими руками, упираясь ногами в стену, чтобы немного облегчить давление веса на лестницу.
Когда я достиг высоты первого этажа, то дал себе передышку. Там тоже был полно фликов, как и на втором этаже. Достаточно было хоть одному из них выглянуть в окно, и я пропал. Отдохнув, я продолжил спуск. Двор, в который я опускался, был очень маленький. Скорее большая помойка, чем двор. Три стены не имели никаких проемов, а в четвертой только один: дверь в ночной клуб «Рекиф», которую оставили открытой для проветривания помещения.
Наконец я спустился на асфальт и заглянул на кухню. Два повара в белых халатах и больших колпаках на голове суетились вокруг плиты. Третий готовил сэндвичи. Еще один, по виду филиппинец, занимался чисткой овощей. Никто из них не подозревал, что происходит в верхних этажах здания.
Я спрятал в карман свою кровоточащую руку и прошел через кухню. Какой-то тип, заметив меня, схватился за нож с видом героя, но увидев, что я держу руку в кармане, благоразумно стал продолжать то, чем занимался до сих пор. Остальные повара даже не подняли глаз. Готовивший сэндвичи выпрямился и, увидев меня, воскликнул:
– Что это с вами приключилось, старина?
Ничего ему не ответив, я вышел, отстранив какого-то парня, прошел по коридору и вошел в зал ночного клуба. Он был декорирован в гавайском стиле: всюду стояли пальмы, а на стенах висели картины с обнаженными купальщицами. Все столики были заняты наивными провинциалами, с аппетитом поглощавшими еду. На сцене красовалась певица, довольно скромно одетая. Ведь в Нью-Йорке стриптиз запрещен. Власти не интересовались тем, что будет делать голая девица после выступления, но раздеваться при публике было запрещено.
Миновав столики, я направился к выходу, благословляя полумрак, царивший в зале. Дойдя до выхода, я наткнулся на метрдотеля, признавшего меня.
– Бог мой, Стен...
Я отстранил его, не вынимая руки из кармана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Это правда, что вы разговариваете по-немецки? – Она сделала шаг и оказалась так близко от меня, что я почувствовал запах ее кожи. – Чем я могу вам помочь?
Отворотом рукава я вытер пот, покрывающий мое лицо.
– Если сможете, то помогайте.
Она подошла еще ближе, и теперь наши тела почти соприкасались.
– Как вас зовут?
– Герман.
У нее вырвалось изумленное восклицание.
– Очень красивое немецкое имя. – Она порывисто задышала, желая показать свое волнение и возбуждение, которого у нее и в помине не было. – Ты хочешь, чтобы я сказала, что тут никого нет, когда они постучат?
«Куда же она клонит?» – подумал я.
Положив свою левую руку на мою правую и навалившись на меня, девица изо всех сил толкала меня на дверь. То, что я "принял за жир, оказалось мускулами. В ее теле не было ни единого грамма жира. Она погладила мою руку кончиками пальцев и «нежно» прошептала:
– А потом, когда полиция уйдет, мы могли бы быть счастливы.
Ее пальцы продвигались все дальше. Неожиданно я понял, что она подбирается к моему револьверу.
– А что скажет Ганс? – поинтересовался я.
Ее рука сжала мой кулак. Для женщины у нее оказалась удивительная сила. Она перестала улыбаться и вновь стала ругать меня по-немецки. Все еще сжимая мою руку с револьвером, она открыла рот, чтобы закричать и позвать на помощь.
Я погрузил пальцы в область ее желудка. У нее перехватило дыхание, а ее ногти впились в мое лицо, оставляя на нем кровавые полосы. Затем она отступила и сильно ударила меня ногой, вернее, собиралась ударить в то место, которое защищено у мужчины менее всего. Но я избежал удара, поймал ее за ногу и опрокинул на спину. Она опять хотела закричать, но я не дал ей на это времени. Я закрыл ей рот рукой и попытался уволочь в ванную комнату.
Тут ее сила, которая меня так поразила, явила себя еще в большей степени. К тому же она владела многими трюками и приемами. Ей удалось ударить меня коленкой, потом она укусила меня за руку. Я пытался удержать ее, но бороться с ней было трудно: скользкий угорь, имеющий острые когти и не дающийся в руки.
Освободив ей рот, я ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Голова девицы ударилась о край ванны. Тело вытянулось и обвисло на моих руках. Я посадил ее на пол, прислонил к ванной, потом нашел влажное полотенце, завязал ей рот, а другим связал руки и ноги. Аккуратно положив ее на пол и предварительно проверив, хорошо ли она связана, я облегченно вздохнул.
Когда я кончил возиться с ней, моя одежда была вся пропитана потом. Он стекал на глаза и слепил меня. Вытерев его рукавом, я неожиданно увидел себя в зеркале над умывальником. Человек в зеркале вовсе не был похож на Германа, ничтожного детектива, почти ничего не добившегося. Синие круги вокруг глаз, рот весь в крови. Это я еще могу исправить, но не в моих силах заставить исчезнуть царапины.
Я взглянул на девицу, лежащую на полу, и остался весьма собой недоволен. Она находилась в своем номере, спокойно спала и дожидалась своего любовника, когда я ворвался к ней. Да, здорово я ей все испортил. Возвращаясь в комнату, я мысленно извинился перед ней.
Джим уже отдал распоряжение осмотреть все номера. Я слышал, как стучат в дверь в конце коридора. Обычная в таких случаях процедура, но теперь я находился по другую сторону баррикады, в западне. Я обошел стул, валявшийся на полу, подошел к двери и повернул в замке ключ. У здешних дверей не было запоров. Я продолжал думать и действовать, но в замедленном темпе. Я поискал сигареты и закурил, после чего вернулся в ванную, не зная, что делать дальше. Лежащая на полу девица сверлила меня злобными глазами и дергалась как припадочная.
Закрыв дверь в ванную, я подошел к открытому окну. Из-за темноты асфальт во дворе казался очень далеким. Я еще раз осмотрел лестницу. Выглядела она очень ненадежно: крючки, на которых она держалась, почти вылезли из стены.
Я уселся на подоконник и стал усиленно курить, дымя, как паровоз. Шум в коридоре усилился. Голоса приближались. Флики двигались с двух сторон. В коридоре были слышны все новые шаги. Прибыли фотографы, лаборанты и другие технические работники, чтобы продемонстрировать свое искусство. Мимо них ничего не пройдет незамеченным. Они найдут шляпу и револьвер, оставшиеся в номере Симона. При мысли об этом на меня накатил приступ тошноты. Теперь я отлично представляю себе, как чувствует себя убийца. То, что должен был чувствовать Симон. Впервые в жизни общество находилось на одной стороне, а я на другой.
Я протянул руку и попытался ухватиться за лестницу. Она оказалась устойчивой, и я изо всех сил нажал на нее, еще сидя на окне. Может быть, она все же выдержит меня... Я перекинул ноги на улицу и повис на лестнице. Один из крюков выпал, лестница закачалась, но выдержала. Я вынужден был держаться обеими руками, упираясь ногами в стену, чтобы немного облегчить давление веса на лестницу.
Когда я достиг высоты первого этажа, то дал себе передышку. Там тоже был полно фликов, как и на втором этаже. Достаточно было хоть одному из них выглянуть в окно, и я пропал. Отдохнув, я продолжил спуск. Двор, в который я опускался, был очень маленький. Скорее большая помойка, чем двор. Три стены не имели никаких проемов, а в четвертой только один: дверь в ночной клуб «Рекиф», которую оставили открытой для проветривания помещения.
Наконец я спустился на асфальт и заглянул на кухню. Два повара в белых халатах и больших колпаках на голове суетились вокруг плиты. Третий готовил сэндвичи. Еще один, по виду филиппинец, занимался чисткой овощей. Никто из них не подозревал, что происходит в верхних этажах здания.
Я спрятал в карман свою кровоточащую руку и прошел через кухню. Какой-то тип, заметив меня, схватился за нож с видом героя, но увидев, что я держу руку в кармане, благоразумно стал продолжать то, чем занимался до сих пор. Остальные повара даже не подняли глаз. Готовивший сэндвичи выпрямился и, увидев меня, воскликнул:
– Что это с вами приключилось, старина?
Ничего ему не ответив, я вышел, отстранив какого-то парня, прошел по коридору и вошел в зал ночного клуба. Он был декорирован в гавайском стиле: всюду стояли пальмы, а на стенах висели картины с обнаженными купальщицами. Все столики были заняты наивными провинциалами, с аппетитом поглощавшими еду. На сцене красовалась певица, довольно скромно одетая. Ведь в Нью-Йорке стриптиз запрещен. Власти не интересовались тем, что будет делать голая девица после выступления, но раздеваться при публике было запрещено.
Миновав столики, я направился к выходу, благословляя полумрак, царивший в зале. Дойдя до выхода, я наткнулся на метрдотеля, признавшего меня.
– Бог мой, Стен...
Я отстранил его, не вынимая руки из кармана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37