Хотя... трудно было представить наличие разума за таким фасадом, слишком уж красива была Локита, не мила и очаровательна, не своеобразна и пикантна, а классически, бесспорно хороша собой, даже, несмотря на некоторую неправильность черт. Пепельные светлые пряди удивительнейшим образом сочетались с синью глаз и нежным, словно тонкий фарфор, тоном лица.
Но её эта бесспорная красота только раздражала, и дело было даже не в обычной человеческой зависти. Просто обидно было смотреть на то, как увиваются вокруг Локиты мужчины, словно мухи, попавшие в мёд. Они ходили за Леди стаями, ловили взгляды и улыбки, бросаемые свысока, ждали хоть слова. А Она, Она беззастенчиво пользовалась этим обожанием, умело сталкивая лбами тех, от кого хотела избавиться, даря милости тем, кто был интересен.
Наблюдая за Леди Ис-Шабир пусть и нескоро, но заметила одну интересную особенность, — Леди любила исключительно одну себя и более никого, все остальные были для неё лишь пешками, разменной монетой и, даря свои милости, она старалась извлечь для себя максимум пользы, пользуясь своей, более чем, счастливой внешностью, как отточенным клинком, играя на слабостях, умея в слабости обратить даже самые сильные стороны влюблённого в прекрасную оболочку человека.
Ей же самой, после сделанного исподволь открытия, Локита стала казаться некой, не имеющей лица субстанцией, что прячется за изумительной работы маской. Может быть, поэтому расставание с Софро прошло безболезненней, чем представлялось.
Даже себе самой Ис-Шабир редко позволяла признаться в том, что с каждым прожитым днём всё труднее и труднее находиться поблизости от Леди. Натура протестовала, требуя, что б она избавилась от такого соседства, потому-то столь благостным оказалось предложение Сенатора, от которого она отказаться не посмела. Конечно, сначала была и обида, но после, когда она прошла, утихла целая буря эмоций и волнение пошло на убыль она поняла, что о лучшем и мечтать трудно. Словно Сенатор угадал желания, до поры до времени, скрытые от неё самой.
Что же касалось вопроса Ордо, на который она ему тогда так и не ответила, то ответ возник в ее белокудрой голове несколько позже, несколько недель спустя, уже после того, как оно перебралась на Ирдал.
И этот ответ удивительным образом сочетался с мыслями Ордо. Держа в руках изумительные вещи Странников, она невольно вспоминала Леди, и думала о том, как они различны, о том, что, рядом с Локитой терялось душевное равновесие и покой, и как возвращается это спокойствие, если просто прикоснуться пальцами к сокровищам Аюми. А так же невольно соглашалась с Ордо. Было б лучше, если б Локита... находилась подальше от Лиги. Это было бы просто изумительно.
Исси пожала плечами, впервые подумав, что о бунте он задумался ещё тогда, если не раньше. А может, может, всё само так подошло, и слова, оброненные им в садах Софро, были случайны. Она не хотела признаваться в этом даже самой себе, но ей было жаль Ордо, жаль, что все произошло именно таким образом.
«Никто не должен знать о том, что вы исследуете в Кайринта, — вспомнила она предупреждение одного из Стратегов, — если произойдет утечка информации, то долго никто из вас не проживет. Поймите, „Кана-Оффайн“ погиб не просто так. Если б Ордо промолчал, то, возможно, для него было бы лучше. Не советую вам повторять его ошибку. Ибо вы можете потерять жизнь, а Лига раз и навсегда — возможность получить технологии Странников».
Она вновь отвернулась к окну, глядя на потоки дождя и вспышки далеких молний, и вздохнула. Большинство жителей этого мира только скупо усмехнулись бы, скажи она, что держала в своих руках творения Аюми. И, наверняка, лишь единицы помнили о том рейде, закончившемся потерей корабля. Все эти события были так далеки от их повседневных забот, что не вызывали волнения. И практически никому не было до этого дела.
Она поджала губы, отставила бокал на подоконник, провела рукой по влажным, подсыхающим волосам. Прикрыв глаза, попыталась вспомнить текст «Аюми Файэ», Саги о Странниках.
Отчего-то вспомнился тихий вечер, шум прибоя и голос аволы — пронзительная мелодия, которую трудно слушать без волнения в душе. От ласкающих, бархатных низких звуков на спине выступали мурашки, и начинала колотить дрожь. Эти звуки отчего-то казались слегка похожими на отзвук грозы.
Мальчишка, что перебирал струны аволы, не пел, но губы его шевелились, хоть и не выпускали звуков. Она присмотрелась и поняла, что он перебирает, словно струны, мелодию стиха «Аюми Файэ» — четкий, уверенный слог, отзывающийся в сознании набатом колокола и захватывающий всё существо.
Некогда Ареттар переложил старые Легенды в этот золотой увесистый стих, подобрал мелодию и Легенды ожили, тревожа умы непостижимым совершенством Странников. Странно было то, что спустя тысячелетия эти полудремучие верования предков, нашли отклик в душах потомков. Она сама, слушая мелодию и вспоминая текст, заворожённая, временами готова была поверить.
Что было виной — магия Ареттара, или магия Странников, пониманию не поддавалось, но она как тогда, тихо шевеля губами, стала нанизывать слово за словом, как заклинание, на ритм падающих капель, чувствуя, как острые грани слов своим бриллиантовым блеском и остротой бритвы ранят душу. Как тогда, так давно, захотелось плакать, понимая, что всё напрасно, и что совершенство Странников — не более чем домысел поэта. Совершенство не допустимо природой.
Кольнула мысль, внезапная как, удар молнии, нежданная, безрассудная, ослепила, заставив крепко зажмурить глаза. «А ведь Ареттар знал... — прошептала она не в силах поверить сама в то, о чем говорит. — Знал, если не видел флота Аюми, то вещи, способные породить любую Легенду, должен был держать в руках. Иначе не было бы магии, не было б волшебства в его стихах. Волшебство можно отразить, только если ты его видел...»
Она вздрогнула, пронзенная этой мыслью, дрогнули пальцы, скользившие по подоконнику. Оборвалась песня, выплывшая из памяти, а еще, отчего-то, она почувствовала прилив грусти, словно сожалея о том, что не встретила того, разминувшись на пару дней, того, кто бы, может быть, сумел ей ответить на мучивший ее вопрос.
Тихо подошел рэанин, встал рядом, коснулся рукой ее руки, она высвободила ее, и обернулась.
— О чем грустишь? — спросил Эдуэ. Она вновь пожала плечами.
— Жалею, — ответила откровенно, — о том, что не подалась к Гресси на пару дней раньше. Посмотрела б, каков этот Ареттар... поговорила б с ним.
Аэко рассмеялся негромким, теплым смешком.
— А вы поверили, — ответил он на ее слова, — чудеса! я говорил об этом не вам одной, но поверили только вы. И Эдуэ.
Ис-Шабир слегка качнула головой, улыбнулась застенчиво и мило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Но её эта бесспорная красота только раздражала, и дело было даже не в обычной человеческой зависти. Просто обидно было смотреть на то, как увиваются вокруг Локиты мужчины, словно мухи, попавшие в мёд. Они ходили за Леди стаями, ловили взгляды и улыбки, бросаемые свысока, ждали хоть слова. А Она, Она беззастенчиво пользовалась этим обожанием, умело сталкивая лбами тех, от кого хотела избавиться, даря милости тем, кто был интересен.
Наблюдая за Леди Ис-Шабир пусть и нескоро, но заметила одну интересную особенность, — Леди любила исключительно одну себя и более никого, все остальные были для неё лишь пешками, разменной монетой и, даря свои милости, она старалась извлечь для себя максимум пользы, пользуясь своей, более чем, счастливой внешностью, как отточенным клинком, играя на слабостях, умея в слабости обратить даже самые сильные стороны влюблённого в прекрасную оболочку человека.
Ей же самой, после сделанного исподволь открытия, Локита стала казаться некой, не имеющей лица субстанцией, что прячется за изумительной работы маской. Может быть, поэтому расставание с Софро прошло безболезненней, чем представлялось.
Даже себе самой Ис-Шабир редко позволяла признаться в том, что с каждым прожитым днём всё труднее и труднее находиться поблизости от Леди. Натура протестовала, требуя, что б она избавилась от такого соседства, потому-то столь благостным оказалось предложение Сенатора, от которого она отказаться не посмела. Конечно, сначала была и обида, но после, когда она прошла, утихла целая буря эмоций и волнение пошло на убыль она поняла, что о лучшем и мечтать трудно. Словно Сенатор угадал желания, до поры до времени, скрытые от неё самой.
Что же касалось вопроса Ордо, на который она ему тогда так и не ответила, то ответ возник в ее белокудрой голове несколько позже, несколько недель спустя, уже после того, как оно перебралась на Ирдал.
И этот ответ удивительным образом сочетался с мыслями Ордо. Держа в руках изумительные вещи Странников, она невольно вспоминала Леди, и думала о том, как они различны, о том, что, рядом с Локитой терялось душевное равновесие и покой, и как возвращается это спокойствие, если просто прикоснуться пальцами к сокровищам Аюми. А так же невольно соглашалась с Ордо. Было б лучше, если б Локита... находилась подальше от Лиги. Это было бы просто изумительно.
Исси пожала плечами, впервые подумав, что о бунте он задумался ещё тогда, если не раньше. А может, может, всё само так подошло, и слова, оброненные им в садах Софро, были случайны. Она не хотела признаваться в этом даже самой себе, но ей было жаль Ордо, жаль, что все произошло именно таким образом.
«Никто не должен знать о том, что вы исследуете в Кайринта, — вспомнила она предупреждение одного из Стратегов, — если произойдет утечка информации, то долго никто из вас не проживет. Поймите, „Кана-Оффайн“ погиб не просто так. Если б Ордо промолчал, то, возможно, для него было бы лучше. Не советую вам повторять его ошибку. Ибо вы можете потерять жизнь, а Лига раз и навсегда — возможность получить технологии Странников».
Она вновь отвернулась к окну, глядя на потоки дождя и вспышки далеких молний, и вздохнула. Большинство жителей этого мира только скупо усмехнулись бы, скажи она, что держала в своих руках творения Аюми. И, наверняка, лишь единицы помнили о том рейде, закончившемся потерей корабля. Все эти события были так далеки от их повседневных забот, что не вызывали волнения. И практически никому не было до этого дела.
Она поджала губы, отставила бокал на подоконник, провела рукой по влажным, подсыхающим волосам. Прикрыв глаза, попыталась вспомнить текст «Аюми Файэ», Саги о Странниках.
Отчего-то вспомнился тихий вечер, шум прибоя и голос аволы — пронзительная мелодия, которую трудно слушать без волнения в душе. От ласкающих, бархатных низких звуков на спине выступали мурашки, и начинала колотить дрожь. Эти звуки отчего-то казались слегка похожими на отзвук грозы.
Мальчишка, что перебирал струны аволы, не пел, но губы его шевелились, хоть и не выпускали звуков. Она присмотрелась и поняла, что он перебирает, словно струны, мелодию стиха «Аюми Файэ» — четкий, уверенный слог, отзывающийся в сознании набатом колокола и захватывающий всё существо.
Некогда Ареттар переложил старые Легенды в этот золотой увесистый стих, подобрал мелодию и Легенды ожили, тревожа умы непостижимым совершенством Странников. Странно было то, что спустя тысячелетия эти полудремучие верования предков, нашли отклик в душах потомков. Она сама, слушая мелодию и вспоминая текст, заворожённая, временами готова была поверить.
Что было виной — магия Ареттара, или магия Странников, пониманию не поддавалось, но она как тогда, тихо шевеля губами, стала нанизывать слово за словом, как заклинание, на ритм падающих капель, чувствуя, как острые грани слов своим бриллиантовым блеском и остротой бритвы ранят душу. Как тогда, так давно, захотелось плакать, понимая, что всё напрасно, и что совершенство Странников — не более чем домысел поэта. Совершенство не допустимо природой.
Кольнула мысль, внезапная как, удар молнии, нежданная, безрассудная, ослепила, заставив крепко зажмурить глаза. «А ведь Ареттар знал... — прошептала она не в силах поверить сама в то, о чем говорит. — Знал, если не видел флота Аюми, то вещи, способные породить любую Легенду, должен был держать в руках. Иначе не было бы магии, не было б волшебства в его стихах. Волшебство можно отразить, только если ты его видел...»
Она вздрогнула, пронзенная этой мыслью, дрогнули пальцы, скользившие по подоконнику. Оборвалась песня, выплывшая из памяти, а еще, отчего-то, она почувствовала прилив грусти, словно сожалея о том, что не встретила того, разминувшись на пару дней, того, кто бы, может быть, сумел ей ответить на мучивший ее вопрос.
Тихо подошел рэанин, встал рядом, коснулся рукой ее руки, она высвободила ее, и обернулась.
— О чем грустишь? — спросил Эдуэ. Она вновь пожала плечами.
— Жалею, — ответила откровенно, — о том, что не подалась к Гресси на пару дней раньше. Посмотрела б, каков этот Ареттар... поговорила б с ним.
Аэко рассмеялся негромким, теплым смешком.
— А вы поверили, — ответил он на ее слова, — чудеса! я говорил об этом не вам одной, но поверили только вы. И Эдуэ.
Ис-Шабир слегка качнула головой, улыбнулась застенчиво и мило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181