Просмотрела последние сплетни, фотокопии всего: от британской бульварной прессы до сайта People.com. Узнала о Камиле Паркер-Боулз больше, чем хотела.
Временами я поглядывала, не пришла ли Мона, но в ее кабинете стабильно не горел свет. Потом случайно услышала, что она снимается на телевизионной передаче и вернется около обеда.
Пятнадцать минут прошло после ежедневной планерки, на которой менеджер-редактор с суровым лицом («У него прозвище — Кесарь», — прошептала мне Джесси) рассказал, на какой стадии к завершению находится та или иная статья. По дороге обратно в «чрево» Джесси поведала мне, что Мона старается проводить отдельные собрания в узком кругу авторов и редакторов для подборки свежих идей, но время не всегда позволяет. Статья на обложку обсуждается только весьма высокопоставленными сотрудниками и почему-то держится в секрете до самого выпуска.
Наконец приехала Мона и протопала мимо «чрева» с крайне усталым, измученным видом, какой бывает, когда узнаешь, что твою машину увез эвакуатор. Через десять минут она вынырнула из своего кабинета с несколькими страничками какой-то рукописи, и мне даже показалось, что она направляется в мою сторону. Но Мона свернула в кабинет прямо передо мной.
— Как можно писать такую идиотскую передовицу? ! — провизжала она еще в дверях. Я от удивления чуть не свалилась со стула. — Это же полная тупость, — продолжила Мона. — Да всем плевать на Мэддркса и его последнюю стрижку! Читатели хотят знать, с кем сошлась Анджелина.
Ого. Робби предупреждал, что главный редактор бывает грубовата, но не говорил, что она сущая дьяволица.
Я втянула шею и опустила глаза, Мона развернулась и полетела прямо на меня. Моим единственным желанием было спрятаться под стол.
— Почему вас поместили здесь? — спросила она, приблизившись вплотную.
— Видимо, больше нет свободных мест, но меня вполне устраивает! — выпалила я. Все вокруг уткнулись в мониторы, словно вошел волк или полицейская собака: лучше не смотреть хищнику в глаза, чтобы не спровоцировать нападение.
— Располагайтесь, — сказала она, пожала плечами и отошла.
После обеда заместитель редактора прислала мне электронное сообщение, что в Майами телезвезда из реалити-шоу по имени Достон Холфилд появился в общественном месте в непристойном виде и против него выдвинуто обвинение. Она попросила меня осветить эту историю вместе с Робби. У меня есть некоторые связи в Майами. Робби позвонил туда, пока я ела сандвич в его кабинете.
— Вот дает, — сказал он, вешая трубку. — Этот Холфилд покрутил членом перед полицейским и попросил называть его Брутусом. Я придумал идеальный заголовок.
— Выкладывай.
— «Достон Холфилд думает головкой».
— Вот видишь. Ты можешь здорово писать, — похвалила я.
— Кстати, как у тебя дела? — спросил Робби.
— Хорошо, — ответила я и выдавила улыбку. — Я понимаю, что нахожусь не в Канзасе, но надеюсь скоро привыкнуть.
В тот день я больше не сталкивалась с Моной Ходжес, хотя постоянно следила, где она находится. Каждый раз, когда дьяволица выходила из кабинета, все ждали, что обрушится ураган. Она заглянула в отдел оформления, требуя внести изменения в макет, пожаловалась на кого-то Нэшу прямо в дверях, подошла к нескольким авторам и швырнула им на стол очерки. Около двух я заметила, как она раздраженно размахивает руками перед своей помощницей. Они стояли за стеклянной стеной, отделявшей отдел оформления. Джесси подкатила ко мне на стуле.
— Знаешь, отчего сыр-бор? — прошептала она.
— Кто-то придумал скучный заголовок?
— Нет, скорее всего речь идет о салате с курицей. Мона ест его каждый день в два часа. Если сельдерея оказывается больше тридцати пяти процентов, катятся головы.
У меня не было слов. Во что я ввязалась? Вот так дела. Оказалось, это еще цветочки. В полседьмого Мона вышла из кабинета, упакованная, как итальянская сосиска, в оранжевое вечернее платье от Дольче и Габбаны, и попросила помощника редактора нанести тональный крем на экзему у себя на спине. Я едва не поперхнулась.
— О Боже, — пробормотала я, — с ней тут можно в ящик сыграть!
Через шесть недель, к моему ужасу, именно это и произошло, но не со мной.
2
Как криминалистка, я часто слышу мнение, что знаменитости подчиняются иным законам, нежели обычные люди. Полицейские с ними обходительны, а судьи оказывают невероятную снисходительность. Не могу согласиться — у меня нет подтверждений. Но одно я знаю наверняка. Если человек совершил преступление в городе Нью-Йорке и должен предстать перед судом, то ему придется пройти через серию унижений вне зависимости от популярности.
Все начинается с полицейского участка, где оформляются документы. Потом его перевозят в здание суда на Сентер-стрит, 100, в Южном Манхэттене и помещают в одну из камер задержания в подвале, именуемую в народе «обезьянником». Я там никогда не была, но говорят, что вонь поднимается оттуда до самых небес, в особенности летом. Здание суда открывается в полдесятого, и беднягу наконец-то ведут наверх, чтобы встретиться с коллегией присяжных для предъявления официального обвинения в зале на первом этаже. Эта процедура называется «Предъявление физического лица».
Какая замечательная уравниловка получается на первых стадиях судебного разбирательства, думала я, сидя в одном из таких залов жарким днем в конце июля, через шесть недель после моего поступления на работу в «Базз». Кондиционер морозил вовсю, и четыре-пять вентиляторов гудели так громко, что полностью заглушали слова адвокатов и присяжных.
«Физическим лицом», которое мне предстояло лицезреть, была певица Кимберли Ченс — или как ее прозвали в «Клубничке», Толстушка Ченс — двадцатисемилетняя белая женщина, которая прославилась год назад, победив в конкурсе реалити-шоу «Фабрика звезд». Предыдущим вечером она устроила перебранку с бойфрендом около клуба в центре города. Когда полицейский попытался усмирить их, Кимберли ударила его по лицу — полицейского, не бойфренда. Я узнала о случившемся в шесть утра и приехала в суд к девяти. Уже пробило одиннадцать, а о драчунье ни слуху ни духу. Она должна появиться в задних дверях. Согласно закону Нью-Йорка, «физическое лицо» предъявляют не позднее чем через двенадцать часов после задержания.
Тем летом знаменитости типа Кимберли совершали правонарушения с завидной регулярностью, что гарантировало мне трехдневную занятность в «Баззе». К моему удивлению, новая работа имела свои плюсы. Я состояла сотрудником в журнале, публикующем статьи о кутежах, разрывах отношений и неудачных пластических операциях среди звезд. «Статья» — не самое подходящее слово. Обычно на страницах красовались фотографии с глубокомысленными надписями или колонки с комментариями к чатам, которые в редакции называли очатками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Временами я поглядывала, не пришла ли Мона, но в ее кабинете стабильно не горел свет. Потом случайно услышала, что она снимается на телевизионной передаче и вернется около обеда.
Пятнадцать минут прошло после ежедневной планерки, на которой менеджер-редактор с суровым лицом («У него прозвище — Кесарь», — прошептала мне Джесси) рассказал, на какой стадии к завершению находится та или иная статья. По дороге обратно в «чрево» Джесси поведала мне, что Мона старается проводить отдельные собрания в узком кругу авторов и редакторов для подборки свежих идей, но время не всегда позволяет. Статья на обложку обсуждается только весьма высокопоставленными сотрудниками и почему-то держится в секрете до самого выпуска.
Наконец приехала Мона и протопала мимо «чрева» с крайне усталым, измученным видом, какой бывает, когда узнаешь, что твою машину увез эвакуатор. Через десять минут она вынырнула из своего кабинета с несколькими страничками какой-то рукописи, и мне даже показалось, что она направляется в мою сторону. Но Мона свернула в кабинет прямо передо мной.
— Как можно писать такую идиотскую передовицу? ! — провизжала она еще в дверях. Я от удивления чуть не свалилась со стула. — Это же полная тупость, — продолжила Мона. — Да всем плевать на Мэддркса и его последнюю стрижку! Читатели хотят знать, с кем сошлась Анджелина.
Ого. Робби предупреждал, что главный редактор бывает грубовата, но не говорил, что она сущая дьяволица.
Я втянула шею и опустила глаза, Мона развернулась и полетела прямо на меня. Моим единственным желанием было спрятаться под стол.
— Почему вас поместили здесь? — спросила она, приблизившись вплотную.
— Видимо, больше нет свободных мест, но меня вполне устраивает! — выпалила я. Все вокруг уткнулись в мониторы, словно вошел волк или полицейская собака: лучше не смотреть хищнику в глаза, чтобы не спровоцировать нападение.
— Располагайтесь, — сказала она, пожала плечами и отошла.
После обеда заместитель редактора прислала мне электронное сообщение, что в Майами телезвезда из реалити-шоу по имени Достон Холфилд появился в общественном месте в непристойном виде и против него выдвинуто обвинение. Она попросила меня осветить эту историю вместе с Робби. У меня есть некоторые связи в Майами. Робби позвонил туда, пока я ела сандвич в его кабинете.
— Вот дает, — сказал он, вешая трубку. — Этот Холфилд покрутил членом перед полицейским и попросил называть его Брутусом. Я придумал идеальный заголовок.
— Выкладывай.
— «Достон Холфилд думает головкой».
— Вот видишь. Ты можешь здорово писать, — похвалила я.
— Кстати, как у тебя дела? — спросил Робби.
— Хорошо, — ответила я и выдавила улыбку. — Я понимаю, что нахожусь не в Канзасе, но надеюсь скоро привыкнуть.
В тот день я больше не сталкивалась с Моной Ходжес, хотя постоянно следила, где она находится. Каждый раз, когда дьяволица выходила из кабинета, все ждали, что обрушится ураган. Она заглянула в отдел оформления, требуя внести изменения в макет, пожаловалась на кого-то Нэшу прямо в дверях, подошла к нескольким авторам и швырнула им на стол очерки. Около двух я заметила, как она раздраженно размахивает руками перед своей помощницей. Они стояли за стеклянной стеной, отделявшей отдел оформления. Джесси подкатила ко мне на стуле.
— Знаешь, отчего сыр-бор? — прошептала она.
— Кто-то придумал скучный заголовок?
— Нет, скорее всего речь идет о салате с курицей. Мона ест его каждый день в два часа. Если сельдерея оказывается больше тридцати пяти процентов, катятся головы.
У меня не было слов. Во что я ввязалась? Вот так дела. Оказалось, это еще цветочки. В полседьмого Мона вышла из кабинета, упакованная, как итальянская сосиска, в оранжевое вечернее платье от Дольче и Габбаны, и попросила помощника редактора нанести тональный крем на экзему у себя на спине. Я едва не поперхнулась.
— О Боже, — пробормотала я, — с ней тут можно в ящик сыграть!
Через шесть недель, к моему ужасу, именно это и произошло, но не со мной.
2
Как криминалистка, я часто слышу мнение, что знаменитости подчиняются иным законам, нежели обычные люди. Полицейские с ними обходительны, а судьи оказывают невероятную снисходительность. Не могу согласиться — у меня нет подтверждений. Но одно я знаю наверняка. Если человек совершил преступление в городе Нью-Йорке и должен предстать перед судом, то ему придется пройти через серию унижений вне зависимости от популярности.
Все начинается с полицейского участка, где оформляются документы. Потом его перевозят в здание суда на Сентер-стрит, 100, в Южном Манхэттене и помещают в одну из камер задержания в подвале, именуемую в народе «обезьянником». Я там никогда не была, но говорят, что вонь поднимается оттуда до самых небес, в особенности летом. Здание суда открывается в полдесятого, и беднягу наконец-то ведут наверх, чтобы встретиться с коллегией присяжных для предъявления официального обвинения в зале на первом этаже. Эта процедура называется «Предъявление физического лица».
Какая замечательная уравниловка получается на первых стадиях судебного разбирательства, думала я, сидя в одном из таких залов жарким днем в конце июля, через шесть недель после моего поступления на работу в «Базз». Кондиционер морозил вовсю, и четыре-пять вентиляторов гудели так громко, что полностью заглушали слова адвокатов и присяжных.
«Физическим лицом», которое мне предстояло лицезреть, была певица Кимберли Ченс — или как ее прозвали в «Клубничке», Толстушка Ченс — двадцатисемилетняя белая женщина, которая прославилась год назад, победив в конкурсе реалити-шоу «Фабрика звезд». Предыдущим вечером она устроила перебранку с бойфрендом около клуба в центре города. Когда полицейский попытался усмирить их, Кимберли ударила его по лицу — полицейского, не бойфренда. Я узнала о случившемся в шесть утра и приехала в суд к девяти. Уже пробило одиннадцать, а о драчунье ни слуху ни духу. Она должна появиться в задних дверях. Согласно закону Нью-Йорка, «физическое лицо» предъявляют не позднее чем через двенадцать часов после задержания.
Тем летом знаменитости типа Кимберли совершали правонарушения с завидной регулярностью, что гарантировало мне трехдневную занятность в «Баззе». К моему удивлению, новая работа имела свои плюсы. Я состояла сотрудником в журнале, публикующем статьи о кутежах, разрывах отношений и неудачных пластических операциях среди звезд. «Статья» — не самое подходящее слово. Обычно на страницах красовались фотографии с глубокомысленными надписями или колонки с комментариями к чатам, которые в редакции называли очатками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84