В день рождения дочери — ей исполнилось два года, и она еще не произнесла ни одного слова — Карл, засунув руки в карманы, мерил шагами гостиную и смотрел, как Саманта с горящими от восторга глазами внимательно разглядывает плюшевого мишку, крутя его то так, то эдак.
— Нет, она не слабоумная! — вдруг громко воскликнул он. — Боже мой, я ничего не понимаю. С ней же абсолютно все в порядке.
Два года Франни молчала, одиноко мучаясь чувством вины, но сейчас у нее вырвалось признание.
— С ней не все в порядке, — сказала она, всхлипнув.
— Что? — Карл резко остановился и посмотрел на нее, обеими руками ероша волосы.
— Я солгала тебе. — Франни трясло. — Она родилась дома не потому, что роды были преждевременные. Я просто боялась больницы. Ведь четыре раза подряд… Я вызвала одну немецкую акушерку, которая специализируется по естественному деторождению — никаких лекарств, никаких врачей. — Франни без сил опустилась на маленький раскладной диван и стиснула голову руками. — Я пробыла в родах около тридцати шести часов. Когда Сэмми появилась на свет, она не дышала, и акушерка делала ей искусственное дыхание. О, Карл! Неужели все из-за этого! Я никогда себе этого не прощу!
— Ты подвергала опасности нашего ребенка, чтобы проверить какую-то дурацкую идею «естественности»? — Голос Карла дрожал от гнева. — Я очень старался не смеяться над этими твоими завиральными идеями, но всему есть предел. — Франни жалобно смотрела на него; Саманта оставила игрушки и тоже не сводила с него огромных грустных голубых глаз. — Что же «естественного» в том, что двухлетний ребенок не может сказать ни «мама», ни «папа»?
Франни, продолжая тихо плакать, решительно выпрямилась.
— Она обязательно заговорит. Я знаю. А когда у нас будет еще ребенок, я уже не буду полагаться на случай. Никаких акушерок. Только проверенные методы современной медицины. Клянусь тебе!
— Я думаю, у нас не будет других детей, пока мы не вылечим Саманту.
— Карл! — Франни бросилась к нему, но он стряхнул с плеч ее руки и вышел из комнаты. Саманта печально пискнула, глаза ее были полны слез.
* * *
Достигнув возраста мудрости, то есть шести лет, Джейк понял, кто он такой. Он камертон. Как тот, что стоит в гостиной на мамином пианино. Именно поэтому, объяснила ему бабушка, он может слышать музыку, не слышную никому, музыку спрятанных и потерянных вещей. Элеонора тоже. Но Элли не размышляла об их уникальных способностях так сосредоточенно, как он. А его весьма беспокоило то, что он не такой, как все.
На окружной ярмарке он видел заспиртованных уродцев-животных, умерших еще до рождения, — крошечного двухголового теленка, трех сросшихся щенков с одной парой задних ног. Он спросил тогда у отца, бывают ли банки с заспиртованными уродцами-младенцами, и отец, посмотрев на него странным взглядом, ответил, что в медицинском колледже ему доводилось видеть такое. «Их убили за то, что у них есть лишние части тела?» — замирая от ужаса, спросил Джейк. И отец ответил ему, что в большинстве случаев они умирают сами — так природа заботится о том, чтобы они не страдали. «А те, которые не умирают сами? — не отставал Джейк. — Что, если бы у нас с Элли при рождении обнаружилось что-нибудь лишнее?» Отец тогда подумал с минуту и серьезно сказал, что в таком случае просто отрезал бы лишнее — ведь он хороший врач. Потом он ощупал Джейку руки, ноги, спину и живот, заглянул в рот и вынес заключение: ничего лишнего, а все нужное на месте.
Джейк хотел сразу признаться, что у них с Элли есть нечто, чего нет у других, — как у бабушки. Но решил не рисковать — боялся, что папа будет тогда на него смотреть, как на заспиртованного уродца.
Так никто, кроме бабушки, и не знал их тайны. Она водила их на прогулки далеко в горы, искать камни, и они радостно тащили ее лопатку. Она показывала им гранаты и топазы, сапфиры и аквамарины, а когда музыка, неслышная для других, звучала особенно сладко, они находили рубины.
«Большинство камней — это просто камни, — говорила бабушка, — но некоторые камни особенные». Такие она несла в город, к ювелиру, и продавала.
Еще бабушка говорила, что умение искать и находить — это священный дар, тайный дар, и если плохие люди узнают о нем, то могут захотеть его украсть или использовать в своих целях. Кроме того, горы населены множеством духов — огромные уктена, которые прячутся в глубоких омутах рек, зловредные гномы и изобретательные ведьмы тотчас набросятся на Джейка с Элеонорой, если узнают об их даре.
Бабушка объясняла им, что в человеческом мире все перевернулось с ног на голову: в город понаехали чужаки, понастроили в окрестностях большие красивые дома, которые они почему-то обносят заборами и крепко запирают ворота, вырубили лес и посеяли столько травы, что ее не съесть и миллиону коров. Они играют в странные игры — гольф и теннис — и никого не приглашают играть с ними, они скупают в городе старые дома и заполняют их никчемными безделушками. Самое удивительное, что, похоже, весь мир сделался почти так же безумен, говорила бабушка. Трудно поверить, но в Нью-Йорке, на той самой улице, где они с дедушкой смотрели «Возьми ружье, Анни», теперь показывают представления о наркотиках, скачут голые люди. Тридцать тысяч солдат убили во Вьетнаме — а зачем? Космонавты готовы высадиться на Луне — но кто знает, какое зло произойдет оттого, что потревожишь Луну?
Они разжигали костерок, и бабушка рассказывала им свои истории, раскрывала свои секреты, предостерегала, оберегала — и они завороженно слушали ее. Бабушка прожила долгую жизнь, и все ее любили, и за всю ее долгую жизнь никто так и не узнал о ее даре. И пока бабушка жива, с ними будет все в порядке.
* * *
Прошел еще год. К молчанию Саманты присоединилось мрачное молчание Карла. И тогда отчаяние заставило Франни забыть клятву никогда больше не обращаться к целителям.
Мадам Мария, итальянка, вышедшая замуж за немецкого чиновника, по средам «оказывала психологическую помощь». Она принимала после полудня прямо в своем маленьком тесном доме на одной из окраинных улочек. Окна здесь располагались так низко, что кошки легко запрыгивали на подоконник прямо с улицы и, лежа на нем, трогали лапой волосы приходивших посетителей.
Одно из шаловливых созданий заинтересовалось длинной косой Франни, и пока маленькая, похожая на воробышка мадам Мария изучала одну руку гостьи, другой Франни пыталась спасти свои волосы от лап кошки. Гостиная мадам была прелестна, как кукольный домик, и сама она походила на чуть выцветшую фарфоровую фигурку — ее круто завитую голубоватую седину не смогли растрепать даже вездесущие кошки.
— Вас что-то мучает, — сказала мадам по-английски с итальянско-немецким акцентом, чуть гортанно и в то же время мягко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129