Неужели нынешний Бобби вызвал все это замешательство? Или так действуют воспоминания о былом? Если так, то откуда же у обычной памяти такая сила? Тогда, должно быть, все дело все-таки в реальности?
Теперь они были вместе. Они стояли рядом и долго, и цепко обеими руками держались – за прошлое, за настоящее, за то, что могло с ними быть. В ее глазах были слезы, и Лайза чувствовала, что внутри у нее что-то начало смягчаться. Может быть, все было напрасно? Эта борьба. Этот гнев. Эта жажда мести. Может, этот тигр, на спине которого она мчалась через все эти годы, был совершенно иным существом в маске тигра? Может быть, в погруженной во мрак ночи лесной чащи все это время путь ей так ярко освещала совсем не ненависть, а все-таки любовь? Это казалось таким невероятным. И это было так очевидно.
Они отступили на шаг и посмотрели друг на друга. Бобби увидел блестящие глаза и такой незабываемый идеально очерченный подбородок. Сколько раз он видел это во сне? Сколько раз это представлялось, наяву? Однако ничто не могло сравниться с настоящей, осязаемой красотой: мягкость кожи ее округлой шеи, скульптурные очертания сильных плеч, рот, которого просто не могло быть у земной женщины. От нее шло волшебство и волнами накатывалось на него, околдовывая его сознание, всегда готовое поддаться чарам Лайзы. На этот раз с Божьей помощью он удержит ее, и чтобы подчеркнуть свою решимость, он снова заключил Лайзу в объятия и, прильнув лицом к ее теплым волосам, нежно прошептал:
– Лайза, моя Лайза.
Но какая-то часть в ней все еще продолжала бороться с ним. Привычка. Еще не стершаяся память о его жестокости. Мягко, но решительно Лайза отстранилась, глядя вверх, в его голубые глаза. Время пощадило его, но на красивом лице все-таки присутствовала печать печали. Он тоже страдал.
– Я хотела позвонить тебе, когда Джо Энн… – Лайза развела руками, не в силах продолжать. Надо было сказать так много. Но начать было не с чего.
– Я знаю. Я знаю.
– Я так ненавидела ее. Теперь это кажется совершенно бессмысленным.
– И меня ты тоже так и не простила.
– Нет, так и не простила. А теперь я и не знаю, было ли что прощать.
– А сын, который мог у нас быть?
Лайза улыбнулась ему. Кажется, момент подходящий.
Скотт ушел, но он присутствовал здесь. Слишком долго она отрицала его существование. Это и погнало его прочь. Возможно, ее признание вернет его назад.
– У нас есть сын, Бобби.
Она увидела недоверие в столь знакомых ей глазах.
– Мой сын Скотт – это и твой сын тоже. Я не хотела, чтобы ты узнал об этом. Никогда. Даже Скотт этого не знает.
– Но ты же говорила, что ты… Вернон Блэсс… Ты хочешь сказать, что тогда, в больнице, когда родилась Кристи…
– Да. Да. Конечно, этот ребенок был твоим. Я не смогла убить его. Боже, а ведь хотела. Убить его, потому что не могла убить тебя. Но я не хотела доставить тебе удовольствие знать, что я родила тебе ребенка. Сына.
Бобби протянул руку и прикоснулся к ней, чтобы пригасить пламя горечи, которым дохнули на него ее слова.
– О, Лайза. Прости меня. Я ведь ничего не знал.
– Что ты чувствуешь сейчас? Бобби посмотрел на нее, на прекрасную, глубоко оскорбленную женщину, которая так его любила, и точно понял, что он сейчас чувствует.
– Я люблю тебя, Лайза, – просто сказал он.
– Тогда поцелуй меня, – сказала она. И улыбнулась.
Губы их сначала были сухими, в них ощущались напряжение и нервозность, как у неопытных влюбленных. Она в страхе замешкалась, опасаясь, что момент будет упущен, прежде чем сможет распуститься цветок страсти. Но желание, которое так долго находилось в спячке, которому так долго отказывали в праве на существование, росло по своим собственным законам. Без всяких усилий оно накатилось и обрушилось на них, сметая все на своем пути, отбрасывая сознание и хороня под собой осторожность. Бок о бок с ней в этом неистовом заговоре душ бежала волна нежности. Бобби и Лайза слились, сердца их бились одно рядом с другим, сильные руки сцементировали их решимость. Долго-долго они наслаждались совсем не забывшимся ощущением друг друга, соединившись так, что никто и ничто не смогло бы разделить их. Лайза почувствовала его твердость и прониклась к нему из-за этого еще большей нежностью. Это принесло ей радость, как уже не раз было в прошлом, много лет назад. Теперь им. уже не нужны были слова, они попали в страну, где обитали чувства. Не нужно было думать, не нужно было ничего объяснять. Им нужно было только чувствовать и ощущать ответное чувство. Они опять стали возлюбленными.
* * *
Из-за сильного шума в переполненном аэропорту Скотту пришлось кричать в телефонную трубку. Прижатая рядом к стене кабины, Кристи пыталась понять, как идет разговор, и внимательно следила за его лицом.
– Это я, Скотт. Ты меня слышишь? Здесь ужасно шумно. – Он зажал другое ухо ладонью в напрасной попытке оградить себя от звуковых помех.
Кристи могла представить, каким был ответ. Для кого-нибудь, вроде Лайзы Блэсс, как, впрочем, и для любого другого, самой вероятной реакцией был бы гнев. Гнев на то, что ее бросили. Гнев из-за того, что ей пришлось волноваться. Гнев на то, что она показала свою несостоятельность как мать.
– Мама, у меня все прекрасно. Я звоню, чтобы сказать, что возвращаюсь домой.
– Все это мы обсудим, когда я доберусь до дома, мама. Сейчас это невозможно. Я почти не слышу, что ты говоришь.
Кристи ободряюще сжала его руку. Уж ей-то было известно, какими бывают властные родители. Быть детьми совсем нелегко.
– Что? Что? О Господи!
Кристи увидела, как Скотт напрягся, как кровь отхлынула от его лица, как щупальцы ужаса поползли по его телу.
– Что такое, Скотт? Что случилось?
Скотт накрыл ладонью трубку. Когда он заговорил, голос его дрожал.
– Они собираются пожениться, Кристи. Господи всемогущий, они собираются пожениться.
– Кто? Что ты хочешь сказать?
– Моя мама и твой старик.
– О нет. Нет. Им же нельзя этого делать. И посреди переполненного аэропорта брат и сестра в страхе уставились друг на друга, размышляя об этом невозможном союзе.
Глава 22
Кристи и Скотт сидели рядышком на песке и уныло смотрели на бархатисто-гладкое море. Так иногда бывало в Норт-Энде. Волны исчезали, вода приобретала аквамариновую голубизну карибских просторов – это было кошмаром для любителей серфинга и мечтой купальщиков.
Скотт зачерпнул горсть песка и медленно высыпал его сквозь пальцы. Это было символично – песчинки таяли в руке.
– Если Уилли Бой говорил правду, мы не можем позволить им пожениться. Все очень просто. У них появятся еще дети, такие же, как я, – неудачливые, неполноценные. Одному Богу известно, что из этого выйдет. Мы просто не можем допустить этого.
– Но, Скотти, мы же не знаем наверняка. Старый пьяница мог и наврать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Теперь они были вместе. Они стояли рядом и долго, и цепко обеими руками держались – за прошлое, за настоящее, за то, что могло с ними быть. В ее глазах были слезы, и Лайза чувствовала, что внутри у нее что-то начало смягчаться. Может быть, все было напрасно? Эта борьба. Этот гнев. Эта жажда мести. Может, этот тигр, на спине которого она мчалась через все эти годы, был совершенно иным существом в маске тигра? Может быть, в погруженной во мрак ночи лесной чащи все это время путь ей так ярко освещала совсем не ненависть, а все-таки любовь? Это казалось таким невероятным. И это было так очевидно.
Они отступили на шаг и посмотрели друг на друга. Бобби увидел блестящие глаза и такой незабываемый идеально очерченный подбородок. Сколько раз он видел это во сне? Сколько раз это представлялось, наяву? Однако ничто не могло сравниться с настоящей, осязаемой красотой: мягкость кожи ее округлой шеи, скульптурные очертания сильных плеч, рот, которого просто не могло быть у земной женщины. От нее шло волшебство и волнами накатывалось на него, околдовывая его сознание, всегда готовое поддаться чарам Лайзы. На этот раз с Божьей помощью он удержит ее, и чтобы подчеркнуть свою решимость, он снова заключил Лайзу в объятия и, прильнув лицом к ее теплым волосам, нежно прошептал:
– Лайза, моя Лайза.
Но какая-то часть в ней все еще продолжала бороться с ним. Привычка. Еще не стершаяся память о его жестокости. Мягко, но решительно Лайза отстранилась, глядя вверх, в его голубые глаза. Время пощадило его, но на красивом лице все-таки присутствовала печать печали. Он тоже страдал.
– Я хотела позвонить тебе, когда Джо Энн… – Лайза развела руками, не в силах продолжать. Надо было сказать так много. Но начать было не с чего.
– Я знаю. Я знаю.
– Я так ненавидела ее. Теперь это кажется совершенно бессмысленным.
– И меня ты тоже так и не простила.
– Нет, так и не простила. А теперь я и не знаю, было ли что прощать.
– А сын, который мог у нас быть?
Лайза улыбнулась ему. Кажется, момент подходящий.
Скотт ушел, но он присутствовал здесь. Слишком долго она отрицала его существование. Это и погнало его прочь. Возможно, ее признание вернет его назад.
– У нас есть сын, Бобби.
Она увидела недоверие в столь знакомых ей глазах.
– Мой сын Скотт – это и твой сын тоже. Я не хотела, чтобы ты узнал об этом. Никогда. Даже Скотт этого не знает.
– Но ты же говорила, что ты… Вернон Блэсс… Ты хочешь сказать, что тогда, в больнице, когда родилась Кристи…
– Да. Да. Конечно, этот ребенок был твоим. Я не смогла убить его. Боже, а ведь хотела. Убить его, потому что не могла убить тебя. Но я не хотела доставить тебе удовольствие знать, что я родила тебе ребенка. Сына.
Бобби протянул руку и прикоснулся к ней, чтобы пригасить пламя горечи, которым дохнули на него ее слова.
– О, Лайза. Прости меня. Я ведь ничего не знал.
– Что ты чувствуешь сейчас? Бобби посмотрел на нее, на прекрасную, глубоко оскорбленную женщину, которая так его любила, и точно понял, что он сейчас чувствует.
– Я люблю тебя, Лайза, – просто сказал он.
– Тогда поцелуй меня, – сказала она. И улыбнулась.
Губы их сначала были сухими, в них ощущались напряжение и нервозность, как у неопытных влюбленных. Она в страхе замешкалась, опасаясь, что момент будет упущен, прежде чем сможет распуститься цветок страсти. Но желание, которое так долго находилось в спячке, которому так долго отказывали в праве на существование, росло по своим собственным законам. Без всяких усилий оно накатилось и обрушилось на них, сметая все на своем пути, отбрасывая сознание и хороня под собой осторожность. Бок о бок с ней в этом неистовом заговоре душ бежала волна нежности. Бобби и Лайза слились, сердца их бились одно рядом с другим, сильные руки сцементировали их решимость. Долго-долго они наслаждались совсем не забывшимся ощущением друг друга, соединившись так, что никто и ничто не смогло бы разделить их. Лайза почувствовала его твердость и прониклась к нему из-за этого еще большей нежностью. Это принесло ей радость, как уже не раз было в прошлом, много лет назад. Теперь им. уже не нужны были слова, они попали в страну, где обитали чувства. Не нужно было думать, не нужно было ничего объяснять. Им нужно было только чувствовать и ощущать ответное чувство. Они опять стали возлюбленными.
* * *
Из-за сильного шума в переполненном аэропорту Скотту пришлось кричать в телефонную трубку. Прижатая рядом к стене кабины, Кристи пыталась понять, как идет разговор, и внимательно следила за его лицом.
– Это я, Скотт. Ты меня слышишь? Здесь ужасно шумно. – Он зажал другое ухо ладонью в напрасной попытке оградить себя от звуковых помех.
Кристи могла представить, каким был ответ. Для кого-нибудь, вроде Лайзы Блэсс, как, впрочем, и для любого другого, самой вероятной реакцией был бы гнев. Гнев на то, что ее бросили. Гнев из-за того, что ей пришлось волноваться. Гнев на то, что она показала свою несостоятельность как мать.
– Мама, у меня все прекрасно. Я звоню, чтобы сказать, что возвращаюсь домой.
– Все это мы обсудим, когда я доберусь до дома, мама. Сейчас это невозможно. Я почти не слышу, что ты говоришь.
Кристи ободряюще сжала его руку. Уж ей-то было известно, какими бывают властные родители. Быть детьми совсем нелегко.
– Что? Что? О Господи!
Кристи увидела, как Скотт напрягся, как кровь отхлынула от его лица, как щупальцы ужаса поползли по его телу.
– Что такое, Скотт? Что случилось?
Скотт накрыл ладонью трубку. Когда он заговорил, голос его дрожал.
– Они собираются пожениться, Кристи. Господи всемогущий, они собираются пожениться.
– Кто? Что ты хочешь сказать?
– Моя мама и твой старик.
– О нет. Нет. Им же нельзя этого делать. И посреди переполненного аэропорта брат и сестра в страхе уставились друг на друга, размышляя об этом невозможном союзе.
Глава 22
Кристи и Скотт сидели рядышком на песке и уныло смотрели на бархатисто-гладкое море. Так иногда бывало в Норт-Энде. Волны исчезали, вода приобретала аквамариновую голубизну карибских просторов – это было кошмаром для любителей серфинга и мечтой купальщиков.
Скотт зачерпнул горсть песка и медленно высыпал его сквозь пальцы. Это было символично – песчинки таяли в руке.
– Если Уилли Бой говорил правду, мы не можем позволить им пожениться. Все очень просто. У них появятся еще дети, такие же, как я, – неудачливые, неполноценные. Одному Богу известно, что из этого выйдет. Мы просто не можем допустить этого.
– Но, Скотти, мы же не знаем наверняка. Старый пьяница мог и наврать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129