Впрочем, лучше я тебе все объясню, пока не спустилась Лиз. А потом, если повезет, поедем домой. Я этого больше не выдержу…
Джини подошла к камину и села напротив Мэри. Пока мачеха разливала чай, она рассматривала эту розовую комнату. Столик, стоявший напротив нее, был сплошь заставлен фотографиями: официальными, семейными… Молодой Джон Хоторн в военной форме, Хоторны рядом с различными бывшими президентами и другими высшими государственными деятелями США, Хоторны en famille. Два очаровательных светловолосых мальчика, дом в пригороде Нью-Йорка, где прошло детство Хоторна. Роберт и Адам Хоторны стоят в саду рядом со своим дедушкой С. С. Хоторном. Старый С. С., сидящий в инвалидном кресле-каталке, а рядом с ним стоит Джон Хоторн. Лиз на этом снимке отсутствует.
Джини обернулась к Мэри, которая протягивала ей чашку. У нее дрожали руки, и от этого маленькая серебряная ложечка звякала о блюдце. К удивлению Джини, Мэри наклонилась, открыла сигаретницу на столике возле себя, взяла сигарету и закурила. Встретившись глазами с Джини, она слабо улыбнулась.
– Знаю, знаю… Но после того, что я вытерпела, мне просто необходимо закурить. Либо выпить чего-нибудь покрепче.
– Да что здесь, в конце концов, творится, Мэри? Зачем меня сюда привезли? Я ничего не понимаю.
– Через секунду поймешь, – вздохнула мачеха. – Только не спрашивай, как и когда все это началось. Я не знаю. Мне только известно, что в субботу на моей вечеринке Лиз была страшно взволнована. Она сказала, что боится за Джона. Мне, правда, показалось странным, что ее нервы натянуты до такой степени, но к тому моменту, когда они уходили, Лиз уже выглядела вполне нормально. Впрочем, ты и сама видела. Она чувствовала себя гораздо лучше, была возбуждена. Может быть, даже чересчур… Как бы то ни было, я об этом вскоре позабыла. Но потом, в воскресенье вечером, – да, правильно, это случилось вчера, – мне позвонил Джон. Мы разговаривали с ним невероятно долго, и он был страшно расстроен.
– Из-за Лиз?
– В общем-то да, но не только. – Мэри обратила к своей падчерице беспомощный взгляд. – Дело в том, что Джон очень предан семье, и еще эта его дурацкая гордость… Она ни за что не позволит ему признаться, что у него появились какие-то сложности. Он все держит внутри себя. А уж что касается того, чтобы попросить совета или помощи, так это для него вообще немыслимо. Он не признался мне в этом, но, несомненно, это копилось внутри него не один месяц. Впрочем, ладно. Когда Джон позвонил мне в воскресенье, я поняла по его голосу, что он близок к срыву. И вот, наконец, это вышло наружу. Видишь ли, Джини, с Лиз не все в порядке, причем довольно давно. По крайней мере, с прошлого лета. Она сменила уйму докторов, но ни один из них так и не смог ей помочь. В течение всего воскресенья здесь происходили дикие сцены: истерики, плач…
– Но почему? Чем это вызвано?
Лицо Мэри приняло озабоченное выражение. Она снова вздохнула.
– Я думаю, из-за Джона, хотя ему, разумеется, это нужно меньше всего. С каждой неделей он переживал все сильнее. Конечно, и за Лиз, но в большей степени за мальчиков. Ты же знаешь, дети улавливают и замечают буквально каждую мелочь. А Лиз была настолько взвинчена из-за всех этих вещей, связанных с безопасностью Джона… Она так нервничала, что превратила жизнь ребятишек в сущий кошмар: то кудахтала вокруг них, то без всякой причины выходила из себя. Кроме того, я думаю… Конечно, Джон никогда не сказал бы мне этого напрямую, но, по-моему, эти проблемы не миновали и его. Я подозреваю, что у них с Лиз случались ссоры, и, как мне кажется, младший мальчик, Адам, подслушал одну из них. Он вообще сложный ребенок, всегда был ближе к Лиз, и все ее волнение, беспокойство передалось ему. По словам Джона, он стал очень замкнут, почти совсем забросил учебу… Его преподаватели весьма встревожены.
Мэри тяжело вздохнула.
– Короче говоря, Джон решил, что наилучшим выходом станет отослать детей на несколько месяцев обратно в Штаты, чтобы они пожили у его брата Прескотта. У него самого целая куча ребятишек, поэтому Джон и подумал, что мальчикам это пойдет только на пользу, позволит им отдохнуть от напряженности, царящей здесь. Разумеется, он считал, что от этого станет легче и Лиз. Ее ведь постоянно обуревали всякие дикие фантазии по поводу того, что детей могут похитить или сделать с ними что-то еще. Вот Джон и решил, что Лиз это тоже пойдет на пользу. Он рассчитывал, что когда угроза всяких покушений и террористических актов минует, когда Лиз немного успокоится, дети смогут вернуться обратно.
Мэри замолчала. Джини видела, что она буквально вне себя от волнения, но не проронила ни слова. Она думала, что такое объяснение было, конечно, вполне правдоподобным, но не единственным.
– В любом случае, – продолжала Мэри, – вслед за этим Джон повел себя очень глупо, и я ему прямо заявила об этом. Это похоже на него: он принимает какое-то решение, и баста! Вместо того, чтобы хоть прикинуться, будто он советуется с Лиз по этому вопросу, он попер напролом и, не сказав никому ни слова, сделал все необходимые распоряжения. А вчера утром поставил в известность Лиз. И это при том, что еще накануне вечером дети уже сидели в самолете.
– Накануне вечером? – уставилась Джини на мачеху. – Ты хочешь сказать, что он не только задумал, но и осуществил все это?
– В том-то и дело, милая. Иногда, как, например, в этом случае, он проявляет удивительную слепоту. Он считал, что делает все к лучшему, и априори убедил себя в том, что Лиз с ним согласится. Однако он поступил бы точно так же даже в том случае, если бы знал, что Лиз станет возражать. Уж коли Джон считает, что принял верное решение, его не своротишь. Вот так-то.
– И Лиз взбрыкнула?
Мэри оглянулась и понизила голос.
– «Взбрыкнула» это не то слово, дорогая. Весь вчерашний вечер здесь творилось черт-те что: сплошные вопли, рыдания и битье посуды. К тому времени, когда вчера вечером мне позвонил Джон, им уже пришлось вызвать врача и напичкать ее транквилизаторами. Он был в полном отчаянии, и мне было так его жалко! По-моему, Джон был близок к тому, чтобы заплакать, в его голосе буквально звенели слезы. Он переживал из-за того, что может произойти здесь сегодня. Вот я и сказала, что если во мне есть необходимость, я приеду. И, как видишь, приехала.
Мэри слегка поежилась.
– Представь себе, Джини, я примчалась сюда в десять утра и с тех пор нахожусь здесь. Все это продолжалось целый день, Джону даже пришлось отменить несколько рабочих встреч. Он просто не мог оставить ее, надеялся, что если мы осторожно с ней поговорим, она может успокоиться. Сначала так и получилось. Утром ей первым делом дали транквилизаторы, но примерно к одиннадцати часам их действие прекратилось. И вот тут началось такое… Джини, я была просто в шоке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Джини подошла к камину и села напротив Мэри. Пока мачеха разливала чай, она рассматривала эту розовую комнату. Столик, стоявший напротив нее, был сплошь заставлен фотографиями: официальными, семейными… Молодой Джон Хоторн в военной форме, Хоторны рядом с различными бывшими президентами и другими высшими государственными деятелями США, Хоторны en famille. Два очаровательных светловолосых мальчика, дом в пригороде Нью-Йорка, где прошло детство Хоторна. Роберт и Адам Хоторны стоят в саду рядом со своим дедушкой С. С. Хоторном. Старый С. С., сидящий в инвалидном кресле-каталке, а рядом с ним стоит Джон Хоторн. Лиз на этом снимке отсутствует.
Джини обернулась к Мэри, которая протягивала ей чашку. У нее дрожали руки, и от этого маленькая серебряная ложечка звякала о блюдце. К удивлению Джини, Мэри наклонилась, открыла сигаретницу на столике возле себя, взяла сигарету и закурила. Встретившись глазами с Джини, она слабо улыбнулась.
– Знаю, знаю… Но после того, что я вытерпела, мне просто необходимо закурить. Либо выпить чего-нибудь покрепче.
– Да что здесь, в конце концов, творится, Мэри? Зачем меня сюда привезли? Я ничего не понимаю.
– Через секунду поймешь, – вздохнула мачеха. – Только не спрашивай, как и когда все это началось. Я не знаю. Мне только известно, что в субботу на моей вечеринке Лиз была страшно взволнована. Она сказала, что боится за Джона. Мне, правда, показалось странным, что ее нервы натянуты до такой степени, но к тому моменту, когда они уходили, Лиз уже выглядела вполне нормально. Впрочем, ты и сама видела. Она чувствовала себя гораздо лучше, была возбуждена. Может быть, даже чересчур… Как бы то ни было, я об этом вскоре позабыла. Но потом, в воскресенье вечером, – да, правильно, это случилось вчера, – мне позвонил Джон. Мы разговаривали с ним невероятно долго, и он был страшно расстроен.
– Из-за Лиз?
– В общем-то да, но не только. – Мэри обратила к своей падчерице беспомощный взгляд. – Дело в том, что Джон очень предан семье, и еще эта его дурацкая гордость… Она ни за что не позволит ему признаться, что у него появились какие-то сложности. Он все держит внутри себя. А уж что касается того, чтобы попросить совета или помощи, так это для него вообще немыслимо. Он не признался мне в этом, но, несомненно, это копилось внутри него не один месяц. Впрочем, ладно. Когда Джон позвонил мне в воскресенье, я поняла по его голосу, что он близок к срыву. И вот, наконец, это вышло наружу. Видишь ли, Джини, с Лиз не все в порядке, причем довольно давно. По крайней мере, с прошлого лета. Она сменила уйму докторов, но ни один из них так и не смог ей помочь. В течение всего воскресенья здесь происходили дикие сцены: истерики, плач…
– Но почему? Чем это вызвано?
Лицо Мэри приняло озабоченное выражение. Она снова вздохнула.
– Я думаю, из-за Джона, хотя ему, разумеется, это нужно меньше всего. С каждой неделей он переживал все сильнее. Конечно, и за Лиз, но в большей степени за мальчиков. Ты же знаешь, дети улавливают и замечают буквально каждую мелочь. А Лиз была настолько взвинчена из-за всех этих вещей, связанных с безопасностью Джона… Она так нервничала, что превратила жизнь ребятишек в сущий кошмар: то кудахтала вокруг них, то без всякой причины выходила из себя. Кроме того, я думаю… Конечно, Джон никогда не сказал бы мне этого напрямую, но, по-моему, эти проблемы не миновали и его. Я подозреваю, что у них с Лиз случались ссоры, и, как мне кажется, младший мальчик, Адам, подслушал одну из них. Он вообще сложный ребенок, всегда был ближе к Лиз, и все ее волнение, беспокойство передалось ему. По словам Джона, он стал очень замкнут, почти совсем забросил учебу… Его преподаватели весьма встревожены.
Мэри тяжело вздохнула.
– Короче говоря, Джон решил, что наилучшим выходом станет отослать детей на несколько месяцев обратно в Штаты, чтобы они пожили у его брата Прескотта. У него самого целая куча ребятишек, поэтому Джон и подумал, что мальчикам это пойдет только на пользу, позволит им отдохнуть от напряженности, царящей здесь. Разумеется, он считал, что от этого станет легче и Лиз. Ее ведь постоянно обуревали всякие дикие фантазии по поводу того, что детей могут похитить или сделать с ними что-то еще. Вот Джон и решил, что Лиз это тоже пойдет на пользу. Он рассчитывал, что когда угроза всяких покушений и террористических актов минует, когда Лиз немного успокоится, дети смогут вернуться обратно.
Мэри замолчала. Джини видела, что она буквально вне себя от волнения, но не проронила ни слова. Она думала, что такое объяснение было, конечно, вполне правдоподобным, но не единственным.
– В любом случае, – продолжала Мэри, – вслед за этим Джон повел себя очень глупо, и я ему прямо заявила об этом. Это похоже на него: он принимает какое-то решение, и баста! Вместо того, чтобы хоть прикинуться, будто он советуется с Лиз по этому вопросу, он попер напролом и, не сказав никому ни слова, сделал все необходимые распоряжения. А вчера утром поставил в известность Лиз. И это при том, что еще накануне вечером дети уже сидели в самолете.
– Накануне вечером? – уставилась Джини на мачеху. – Ты хочешь сказать, что он не только задумал, но и осуществил все это?
– В том-то и дело, милая. Иногда, как, например, в этом случае, он проявляет удивительную слепоту. Он считал, что делает все к лучшему, и априори убедил себя в том, что Лиз с ним согласится. Однако он поступил бы точно так же даже в том случае, если бы знал, что Лиз станет возражать. Уж коли Джон считает, что принял верное решение, его не своротишь. Вот так-то.
– И Лиз взбрыкнула?
Мэри оглянулась и понизила голос.
– «Взбрыкнула» это не то слово, дорогая. Весь вчерашний вечер здесь творилось черт-те что: сплошные вопли, рыдания и битье посуды. К тому времени, когда вчера вечером мне позвонил Джон, им уже пришлось вызвать врача и напичкать ее транквилизаторами. Он был в полном отчаянии, и мне было так его жалко! По-моему, Джон был близок к тому, чтобы заплакать, в его голосе буквально звенели слезы. Он переживал из-за того, что может произойти здесь сегодня. Вот я и сказала, что если во мне есть необходимость, я приеду. И, как видишь, приехала.
Мэри слегка поежилась.
– Представь себе, Джини, я примчалась сюда в десять утра и с тех пор нахожусь здесь. Все это продолжалось целый день, Джону даже пришлось отменить несколько рабочих встреч. Он просто не мог оставить ее, надеялся, что если мы осторожно с ней поговорим, она может успокоиться. Сначала так и получилось. Утром ей первым делом дали транквилизаторы, но примерно к одиннадцати часам их действие прекратилось. И вот тут началось такое… Джини, я была просто в шоке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107