Она – злобная притворщица. Она – проклятье и всегда им будет с самого дня ее рождения, когда ее мать умерла, дав ей жизнь.
Вера не знала, что папа и мама не мои настоящие родители. Новость ошеломила ее, но она не выпустила меня из своих объятий и не отстранилась.
– Никто не может быть проклятьем, мисс Эмили. Вам не стоит говорить такие вещи. Идем, дорогая, – сказала она мне. – Тебе лучше подняться к себе и отдохнуть. Идем.
– Это же не Нильс, правда? – спросила я ее.
– Нет, – ответила Вера.
– Иезавель, – пробормотала Эмили, избегая смотреть на тело.
Вера отвела меня в комнату и уложила в постель. Она укрыла меня одеялом.
– Я принесу что-нибудь горячего попить и что-нибудь поесть. Вам лучше оставаться в постели, мисс Лилиан, – сказала она, уходя.
Я лежала и слушала. Я слышала шум, звуки подъехавшего экипажа и крики. Я узнала голос мистера Томпсона, крики близнецов, а потом наступила мертвая тишина. Вера принесла поднос с едой.
– Все кончилось, – сообщила она мне. – Его увезли.
– Кого?
– Этого молодого человека, который упал с крыши, – сказала Вера.
– О, а мы знали его, Вера?
Она покачала головой.
– Но все равно это ужасно! А мама как? Она все видела и слышала?
– Нет. Иногда ее состояние ей на пользу, – сказала Вера. – Она не выходила из своей спальни в это утро. Она в постели, читает.
– Хорошо, – сказала я. – Я не хочу, чтобы еще что-то тревожило ее. Папа дома?
– Нет, еще нет, – сказала Вера. Она опять покачала головой. – Бедняжка. Уверена, ты первая узнаешь, когда он вернется.
Она посмотрела, как я пью чай и ем овсянку, и вышла.
Я быстро поела и решила встать и одеться. Я была уверена, что папа, как только вернется, позволит мне сегодня выйти из комнаты. Мое наказание окончится, и я хочу придумать чем нам с Нильсом заняться. Если папа разрешит погулять, я непременно навещу Томпсонов. Я хотела посмотреть на все эти замечательные подарки, которые получили близнецы. И, конечно, я увижу там Нильса и, возможно, он проводит меня домой. И мы совершим еще одно путешествие к волшебному пруду.
Я подошла к туалетному столику, расчесала волосы и вплела в них розовую ленту. Я одела светло-голубое платье и села у окна, глядя на небо, представляя на что похожи плывущие по небу пухлые облака. Одно из них походило на верблюда, а другое – на черепаху. В эту игру мы с Нильсом играли на пруду. Он обычно говорил: «Я вижу лодку», а я должна была найти и показать это облако. Я уверена, что он сидит у своего окна и занимается тем же, что и я, думала я. Я была готова поклясться, что это так. Так было всегда: мы всегда думали и чувствовали одно и тоже в одно и то же время. Нас считали любовниками.
Когда папа вернулся домой, его шаги по лестнице были такими тяжелыми, что весь коридор дрожал. Казалось, они сотрясают фундамент дома и эхом проникают сквозь стены. Как будто великан возвратился домой, великан из сказки про Джека и бобовый стебель. Заняв весь дверной проем своими широкими плечами, он стоял, молча разглядывая меня. Его глаза были огромными, а лицо покраснело.
– Здравствуй, папа, – сказала я и улыбнулась. – Сегодня такой хороший день, правда? Твоя деловая поездка прошла успешно?
– Что ты наделала? – хрипло спросил он. – Что за очередной жуткий позор и унижение ты навлекла на дом Буфов?
– Я не перечила тебе, папа. Я весь вечер оставалась в своей комнате, как ты и приказал, и я раскаиваюсь, что так вела себя с тобой. Ты меня простишь? Пожалуйста?
Он скривился так, как будто проглотил тухлый орех.
– Простить тебя? Я не обладаю той властью, чтобы простить тебя. Даже у священника ее нет. Только Бог может простить тебя, и я уверен у Него есть все основания сомневаться. Мне жаль твою душу. Она наверняка движется в ад, – сказал он и покачал головой.
– О, нет, папа. Я прочитала молитвы, которые дала мне Эмили. Смотри, папа, – сказала я и поднялась, чтобы достать листок бумаги, на котором был написан псалом. Я протянула его папе, но он даже не взглянул на него. Вместо этого он продолжал свирепо смотреть на меня и многозначительно качал головой.
– Ты не совершишь больше ничего, чтобы опозорить нашу семью. Ты была для меня тяжким бременем с самого начала, но я принял тебя в семью, потому что ты была сиротой. И вот твоя благодарность мне. Вместо того, чтобы превозносить нас и благодарить судьбу, на нас сыплются проклятья за проклятьями. Эмили права. Ты – Енох, и Иезавель.
Он выпрямился, приняв позу уверенного в себе человека, и продолжал говорить, как Библейский судья.
– Отныне… с этого дня пока, другими словами говоря, пока ты не покинешь Мидоуз, твое обучение в школе закончено. Ты будешь проводить время в молитвах и раздумьях, а я буду лично следить за твоим раскаянием. А теперь отвечай мне прямо, – пророкотал он. – Ты разрешила этому мальчишке познать тебя в твоем Библейском значении?
– Какому мальчишке, папа?
– Этому Томпсону. Ты спала с ним? Он лишил тебя невинности на этой кровати прошлым вечером? – спросил он, указывая на подушку и одеяло.
– О, нет, папа. Нильс уважает меня. Мы просто танцевали, правда!
– Танцевали?
В папином взгляде показалось смущение.
– О какой чертовщине ты говоришь? – Он подошел ближе. Я продолжала улыбаться.
– Что с тобой, Лилиан? Ты что, не знаешь, что ты наделала и что произошло? Как ты можешь вот так стоять тут, с этой глупой улыбкой на лице?
– Извини, папа, – сказала я. – Я не могу сдержать радость. Ведь сегодня такой замечательный день, правда?
– Но не для Томпсонов. Это самый черный день в жизни Вильяма Томпсона, это день, когда он потерял своего единственного сына. Я знаю, что значит не иметь сына, который унаследует твою фамилию и владение. А теперь убери эту улыбку, – приказал папа, но я не смогла. Он подошел и ударил меня так сильно, что моя голова откинулась на плечо, но улыбка не исчезла.
– Прекрати это! – закричал папа. Он ударил меня снова, так что я упала на пол. Мне было больно, лицо жгло от удара. Перед глазами пошли круги, и у меня закружилась голова, но я смотрела на него, продолжая улыбаться.
– Сегодня слишком хороший день, чтобы быть несчастливой, папа. Могу я выйти на улицу? Пожалуйста! Я хочу прогуляться, послушать пение птиц, увидеть небо, деревья. Я буду хорошо себя вести. Я обещаю.
– Ты что не слышишь, о чем я говорю? – проревел он, вставая надо мной. – Ты что, не поняла, что натворила, позволив этому мальчишке забраться сюда? – Он указал на окно. – Он вылез из этого окна и упал, и разбился насмерть. Он сломал шею. Этот мальчишка – мертв! Он мертв, Лилиан! Силы небесные, – проговорил папа. – Не пытайся убедить меня, что ты стала такой же полоумной, как и Джорджиа. Мне этого не нужно! – Он приблизился и, схватив за полосы, поднял меня на ноги. Я вскрикнула от боли. Затем он швырнул меня к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Вера не знала, что папа и мама не мои настоящие родители. Новость ошеломила ее, но она не выпустила меня из своих объятий и не отстранилась.
– Никто не может быть проклятьем, мисс Эмили. Вам не стоит говорить такие вещи. Идем, дорогая, – сказала она мне. – Тебе лучше подняться к себе и отдохнуть. Идем.
– Это же не Нильс, правда? – спросила я ее.
– Нет, – ответила Вера.
– Иезавель, – пробормотала Эмили, избегая смотреть на тело.
Вера отвела меня в комнату и уложила в постель. Она укрыла меня одеялом.
– Я принесу что-нибудь горячего попить и что-нибудь поесть. Вам лучше оставаться в постели, мисс Лилиан, – сказала она, уходя.
Я лежала и слушала. Я слышала шум, звуки подъехавшего экипажа и крики. Я узнала голос мистера Томпсона, крики близнецов, а потом наступила мертвая тишина. Вера принесла поднос с едой.
– Все кончилось, – сообщила она мне. – Его увезли.
– Кого?
– Этого молодого человека, который упал с крыши, – сказала Вера.
– О, а мы знали его, Вера?
Она покачала головой.
– Но все равно это ужасно! А мама как? Она все видела и слышала?
– Нет. Иногда ее состояние ей на пользу, – сказала Вера. – Она не выходила из своей спальни в это утро. Она в постели, читает.
– Хорошо, – сказала я. – Я не хочу, чтобы еще что-то тревожило ее. Папа дома?
– Нет, еще нет, – сказала Вера. Она опять покачала головой. – Бедняжка. Уверена, ты первая узнаешь, когда он вернется.
Она посмотрела, как я пью чай и ем овсянку, и вышла.
Я быстро поела и решила встать и одеться. Я была уверена, что папа, как только вернется, позволит мне сегодня выйти из комнаты. Мое наказание окончится, и я хочу придумать чем нам с Нильсом заняться. Если папа разрешит погулять, я непременно навещу Томпсонов. Я хотела посмотреть на все эти замечательные подарки, которые получили близнецы. И, конечно, я увижу там Нильса и, возможно, он проводит меня домой. И мы совершим еще одно путешествие к волшебному пруду.
Я подошла к туалетному столику, расчесала волосы и вплела в них розовую ленту. Я одела светло-голубое платье и села у окна, глядя на небо, представляя на что похожи плывущие по небу пухлые облака. Одно из них походило на верблюда, а другое – на черепаху. В эту игру мы с Нильсом играли на пруду. Он обычно говорил: «Я вижу лодку», а я должна была найти и показать это облако. Я уверена, что он сидит у своего окна и занимается тем же, что и я, думала я. Я была готова поклясться, что это так. Так было всегда: мы всегда думали и чувствовали одно и тоже в одно и то же время. Нас считали любовниками.
Когда папа вернулся домой, его шаги по лестнице были такими тяжелыми, что весь коридор дрожал. Казалось, они сотрясают фундамент дома и эхом проникают сквозь стены. Как будто великан возвратился домой, великан из сказки про Джека и бобовый стебель. Заняв весь дверной проем своими широкими плечами, он стоял, молча разглядывая меня. Его глаза были огромными, а лицо покраснело.
– Здравствуй, папа, – сказала я и улыбнулась. – Сегодня такой хороший день, правда? Твоя деловая поездка прошла успешно?
– Что ты наделала? – хрипло спросил он. – Что за очередной жуткий позор и унижение ты навлекла на дом Буфов?
– Я не перечила тебе, папа. Я весь вечер оставалась в своей комнате, как ты и приказал, и я раскаиваюсь, что так вела себя с тобой. Ты меня простишь? Пожалуйста?
Он скривился так, как будто проглотил тухлый орех.
– Простить тебя? Я не обладаю той властью, чтобы простить тебя. Даже у священника ее нет. Только Бог может простить тебя, и я уверен у Него есть все основания сомневаться. Мне жаль твою душу. Она наверняка движется в ад, – сказал он и покачал головой.
– О, нет, папа. Я прочитала молитвы, которые дала мне Эмили. Смотри, папа, – сказала я и поднялась, чтобы достать листок бумаги, на котором был написан псалом. Я протянула его папе, но он даже не взглянул на него. Вместо этого он продолжал свирепо смотреть на меня и многозначительно качал головой.
– Ты не совершишь больше ничего, чтобы опозорить нашу семью. Ты была для меня тяжким бременем с самого начала, но я принял тебя в семью, потому что ты была сиротой. И вот твоя благодарность мне. Вместо того, чтобы превозносить нас и благодарить судьбу, на нас сыплются проклятья за проклятьями. Эмили права. Ты – Енох, и Иезавель.
Он выпрямился, приняв позу уверенного в себе человека, и продолжал говорить, как Библейский судья.
– Отныне… с этого дня пока, другими словами говоря, пока ты не покинешь Мидоуз, твое обучение в школе закончено. Ты будешь проводить время в молитвах и раздумьях, а я буду лично следить за твоим раскаянием. А теперь отвечай мне прямо, – пророкотал он. – Ты разрешила этому мальчишке познать тебя в твоем Библейском значении?
– Какому мальчишке, папа?
– Этому Томпсону. Ты спала с ним? Он лишил тебя невинности на этой кровати прошлым вечером? – спросил он, указывая на подушку и одеяло.
– О, нет, папа. Нильс уважает меня. Мы просто танцевали, правда!
– Танцевали?
В папином взгляде показалось смущение.
– О какой чертовщине ты говоришь? – Он подошел ближе. Я продолжала улыбаться.
– Что с тобой, Лилиан? Ты что, не знаешь, что ты наделала и что произошло? Как ты можешь вот так стоять тут, с этой глупой улыбкой на лице?
– Извини, папа, – сказала я. – Я не могу сдержать радость. Ведь сегодня такой замечательный день, правда?
– Но не для Томпсонов. Это самый черный день в жизни Вильяма Томпсона, это день, когда он потерял своего единственного сына. Я знаю, что значит не иметь сына, который унаследует твою фамилию и владение. А теперь убери эту улыбку, – приказал папа, но я не смогла. Он подошел и ударил меня так сильно, что моя голова откинулась на плечо, но улыбка не исчезла.
– Прекрати это! – закричал папа. Он ударил меня снова, так что я упала на пол. Мне было больно, лицо жгло от удара. Перед глазами пошли круги, и у меня закружилась голова, но я смотрела на него, продолжая улыбаться.
– Сегодня слишком хороший день, чтобы быть несчастливой, папа. Могу я выйти на улицу? Пожалуйста! Я хочу прогуляться, послушать пение птиц, увидеть небо, деревья. Я буду хорошо себя вести. Я обещаю.
– Ты что не слышишь, о чем я говорю? – проревел он, вставая надо мной. – Ты что, не поняла, что натворила, позволив этому мальчишке забраться сюда? – Он указал на окно. – Он вылез из этого окна и упал, и разбился насмерть. Он сломал шею. Этот мальчишка – мертв! Он мертв, Лилиан! Силы небесные, – проговорил папа. – Не пытайся убедить меня, что ты стала такой же полоумной, как и Джорджиа. Мне этого не нужно! – Он приблизился и, схватив за полосы, поднял меня на ноги. Я вскрикнула от боли. Затем он швырнул меня к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91