Держи свои руки подальше от наших прекрасных цветов, не трогай наших животных, и держись подальше от табачных плантаций, чтобы папа не разорился, как другие владельцы. Запрись в своей комнате и не выходи, – посоветовала она.
– Заткнись, – резко ответила я, потому что была переполнена болью и горем, чтобы бояться еще и ее гневного взгляда. – Ты убила Пушинку. Ты страшный человек.
Эмили снова улыбнулась и медленно удалилась к себе в комнату, захлопнув за собой дверь.
Меня тошнило. Каждый раз, закрывая глаза, я видела бедную Пушинку, покачивающуюся на дне пруда. Ее рот открыт, а глаза смерть закрыла навечно. Когда я зашла в ванную комнату, меня вырвало. Живот болел так сильно, что я вся скрючилась и ждала, когда утихнет боль. Я сильно исцарапала ноги, когда бежала от дома к пруду и только сейчас я почувствовала это. Я сняла промокшую одежду и забралась в ванну.
Позже, когда я обсохла и снова оделась, я спустилась вниз к Евгении, чтобы рассказать ей эти страшные новости. Мои ноги, казалось, налились свинцом, когда я подходила к ее двери; но, когда я открыла дверь, я поняла, что Евгения все знает.
– Я видела Генри, – всхлипнула она. – Он нес Пушинку.
Я подошла к ней, и мы в отчаянии прижались друг к другу. Я не хотела говорить ей, что считаю Эмили виновной в происшедшем, казалось, Евгения знает, что здесь нет ни единой души, живущей или работающей на плантациях, у которой хватило бы жестокости совершить такой страшный поступок.
Мы лежали на ее кровати, обхватив друг друга руками, и смотрели в окно на этот сильный дождь и темно-серое небо. Евгения не была моей родной сестрой по рождению, но все-таки она – моя сестра в подлинном смысле этого слова. Мы были детьми, пережившими трагедию, и мы были слишком малы, чтобы понять этот мир, в котором прекрасных, невинных созданий заставляют страдать или – уничтожают.
Скорбя о потере самого дорогого и прекрасного существа, хрупкая Евгения, наконец, задремала в моих объятиях. И вдруг, вновь, как впервые, я почувствовала страх и боль: но не из-за Эмили или привидений, о которых рассказывал Генри. Я испугалась этой глубокой боли и горя, так как вдруг поняла, что то же самое мне предстоит испытать, когда не станет Евгении. Я оставалась с ней очень долго, пока не подошло время обеда, тогда я осторожно выскользнула из ее объятий и спустилась вниз.
Мама не хотела разговаривать о Пушинке за обедом, но она объяснила папе, почему я так расстроена и едва притронулась к еде. Он выслушал, затем быстро проглотил все и так сильно хлопнул ладонями о стол, что тарелки подпрыгнули. Даже Эмили, казалось, была напугана.
– Я не желаю, – сказал он. – Не желаю, чтобы страдания по какому-то глупому животному расстраивали всех за обедом. Кошка умерла и все; больше ничего нельзя сделать. Бог дал – Бог взял.
– Я уверена, что Генри найдет для тебя и Евгении другого котенка, – улыбаясь добавила мама.
– Но он не будет таким, как Пушинка, – ответила я, глотая душившие меня слезы. – Она была особенной, и теперь она умерла, – хныкала я.
Эмили презрительно усмехнулась.
– Джорджиа, – сказал папа таким тоном, как будто делал замечание.
– Давай поговорим о приятных вещах, дорогая, – быстро сказала мама и улыбнулась мне. – Что нового сегодня было в школе? – спросила она. Я глубоко вздохнула и вытерла слезы на своих щеках.
– Я получила «отлично» за письменную работу, – сообщила я.
– Да ведь это замечательно, – сказала мама, хлопнув в ладоши. – Правда, это – здорово? – Она посмотрела на Эмили, которую, казалось, больше интересовал ее обед. – Почему бы тебе не принести поскорее свою работу и не показать Капитану, дорогая?
Я взглянула на папу. Он не слушал, о чем мы говорим, и не проявлял никакого интереса. Его челюсть двигалась вверх, вниз, методично разжевывая мясо, а глаза были пустыми. Однако, заметив, что я не двигаюсь с места, он перестал жевать и уставился на меня. Я быстро поднялась и бросилась к входным дверям, где оставила свои вещи на маленьком столике, но поискав свои листки, я обнаружила, что их нет там. Я была уверена, что оставила их на самом видном месте. Я перелистала все листки в тетради и даже перетряхнула учебник на случай, если какая-нибудь из горничных засунула эти листки между страницами, но я их там не нашла.
Слезы навернулись на глаза уже по другой причине, когда я вернулась за стол. Мама улыбнулась в ожидании, но я отрицательно покачала головой.
– Я не могу их найти, – сказала я.
– Это потому, что ты не получала такой отметки, – язвительно заметила Эмили. – Ты все выдумала.
– Нет, я знаю, я ее получала. Ты сама слышала, как мисс Уолкер объявила об этом в классе, – напомнила я ей.
– Не сегодня. Ты перепутала с другим днем, – сказала Эмили и улыбнулась папе так, как будто хотела сказать: «Да она еще ребенок».
Папа закончил жевать и выпрямился.
– Уделяй больше времени урокам, маленькая леди, меньше – заблудившимся домашним животным нашей фермы, – посоветовал он.
Я не могла сдержаться и зарыдала.
– Джорджиа, сейчас же прекрати это, – приказал папа.
– Ну, Лилиан, – сказала мама, поднимаясь и обходя стол, чтобы подойти ко мне. – Ты же знаешь, что Капитан не любит этого за столом. Успокойся.
– Да она все время плачет в школе, то по одной, то по другой причине, – соврала Эмили, – и мне каждый раз приходится краснеть за нее.
– Нет, это неправда!
– Это – правда. Мисс Уолкер много раз говорила мне о тебе.
– Ты врешь! – закричала я.
Папа снова хлопнул ладонями по столу, да так сильно, что крышка масленки подпрыгнула и со звоном упала на стол. Все замерли, враз онемев, а я затаила дыхание. Затем папа вытянул руку и указал на меня пальцем.
– Отведите этого ребенка наверх, и пусть она остается там до тех пор, пока не будет готова сидеть с нами за столом и вести себя прилично! – приказал папа.
Его темные глаза стали огромными от ярости, а его густые усы гневно топорщились.
– Я много работал весь день и с нетерпением ждал спокойного отдыха за обедом.
– Хорошо, Джед. Не расстраивай себя еще больше. Идем, Лилиан, дорогая, – сказала мама, беря меня за руку. Она вывела меня из столовой. Оглянувшись, я увидела, как довольная улыбка пробежала по губам Эмили. Мама повела меня наверх в мою комнату. Мои плечи вздрагивали от тихого рыдания.
– Приляг ненадолго, Лилиан, дорогая, – сказала мама, укладывая меня в кровать. – Ты слишком расстроена, чтобы обедать вместе с нами. Я пошлю Лоуэлу, и она принесет тебе что-нибудь поесть и теплого молока, хорошо, дорогая?
– Мама, – печально проговорила я, – Эмили утопила Пушинку. Я знаю, она сделала это.
– О, нет, дорогая. Эмили не способна совершить что-либо подобное. Не говори таких вещей, особенно в присутствии Капитана. Пообещай, что не будешь, – попросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Заткнись, – резко ответила я, потому что была переполнена болью и горем, чтобы бояться еще и ее гневного взгляда. – Ты убила Пушинку. Ты страшный человек.
Эмили снова улыбнулась и медленно удалилась к себе в комнату, захлопнув за собой дверь.
Меня тошнило. Каждый раз, закрывая глаза, я видела бедную Пушинку, покачивающуюся на дне пруда. Ее рот открыт, а глаза смерть закрыла навечно. Когда я зашла в ванную комнату, меня вырвало. Живот болел так сильно, что я вся скрючилась и ждала, когда утихнет боль. Я сильно исцарапала ноги, когда бежала от дома к пруду и только сейчас я почувствовала это. Я сняла промокшую одежду и забралась в ванну.
Позже, когда я обсохла и снова оделась, я спустилась вниз к Евгении, чтобы рассказать ей эти страшные новости. Мои ноги, казалось, налились свинцом, когда я подходила к ее двери; но, когда я открыла дверь, я поняла, что Евгения все знает.
– Я видела Генри, – всхлипнула она. – Он нес Пушинку.
Я подошла к ней, и мы в отчаянии прижались друг к другу. Я не хотела говорить ей, что считаю Эмили виновной в происшедшем, казалось, Евгения знает, что здесь нет ни единой души, живущей или работающей на плантациях, у которой хватило бы жестокости совершить такой страшный поступок.
Мы лежали на ее кровати, обхватив друг друга руками, и смотрели в окно на этот сильный дождь и темно-серое небо. Евгения не была моей родной сестрой по рождению, но все-таки она – моя сестра в подлинном смысле этого слова. Мы были детьми, пережившими трагедию, и мы были слишком малы, чтобы понять этот мир, в котором прекрасных, невинных созданий заставляют страдать или – уничтожают.
Скорбя о потере самого дорогого и прекрасного существа, хрупкая Евгения, наконец, задремала в моих объятиях. И вдруг, вновь, как впервые, я почувствовала страх и боль: но не из-за Эмили или привидений, о которых рассказывал Генри. Я испугалась этой глубокой боли и горя, так как вдруг поняла, что то же самое мне предстоит испытать, когда не станет Евгении. Я оставалась с ней очень долго, пока не подошло время обеда, тогда я осторожно выскользнула из ее объятий и спустилась вниз.
Мама не хотела разговаривать о Пушинке за обедом, но она объяснила папе, почему я так расстроена и едва притронулась к еде. Он выслушал, затем быстро проглотил все и так сильно хлопнул ладонями о стол, что тарелки подпрыгнули. Даже Эмили, казалось, была напугана.
– Я не желаю, – сказал он. – Не желаю, чтобы страдания по какому-то глупому животному расстраивали всех за обедом. Кошка умерла и все; больше ничего нельзя сделать. Бог дал – Бог взял.
– Я уверена, что Генри найдет для тебя и Евгении другого котенка, – улыбаясь добавила мама.
– Но он не будет таким, как Пушинка, – ответила я, глотая душившие меня слезы. – Она была особенной, и теперь она умерла, – хныкала я.
Эмили презрительно усмехнулась.
– Джорджиа, – сказал папа таким тоном, как будто делал замечание.
– Давай поговорим о приятных вещах, дорогая, – быстро сказала мама и улыбнулась мне. – Что нового сегодня было в школе? – спросила она. Я глубоко вздохнула и вытерла слезы на своих щеках.
– Я получила «отлично» за письменную работу, – сообщила я.
– Да ведь это замечательно, – сказала мама, хлопнув в ладоши. – Правда, это – здорово? – Она посмотрела на Эмили, которую, казалось, больше интересовал ее обед. – Почему бы тебе не принести поскорее свою работу и не показать Капитану, дорогая?
Я взглянула на папу. Он не слушал, о чем мы говорим, и не проявлял никакого интереса. Его челюсть двигалась вверх, вниз, методично разжевывая мясо, а глаза были пустыми. Однако, заметив, что я не двигаюсь с места, он перестал жевать и уставился на меня. Я быстро поднялась и бросилась к входным дверям, где оставила свои вещи на маленьком столике, но поискав свои листки, я обнаружила, что их нет там. Я была уверена, что оставила их на самом видном месте. Я перелистала все листки в тетради и даже перетряхнула учебник на случай, если какая-нибудь из горничных засунула эти листки между страницами, но я их там не нашла.
Слезы навернулись на глаза уже по другой причине, когда я вернулась за стол. Мама улыбнулась в ожидании, но я отрицательно покачала головой.
– Я не могу их найти, – сказала я.
– Это потому, что ты не получала такой отметки, – язвительно заметила Эмили. – Ты все выдумала.
– Нет, я знаю, я ее получала. Ты сама слышала, как мисс Уолкер объявила об этом в классе, – напомнила я ей.
– Не сегодня. Ты перепутала с другим днем, – сказала Эмили и улыбнулась папе так, как будто хотела сказать: «Да она еще ребенок».
Папа закончил жевать и выпрямился.
– Уделяй больше времени урокам, маленькая леди, меньше – заблудившимся домашним животным нашей фермы, – посоветовал он.
Я не могла сдержаться и зарыдала.
– Джорджиа, сейчас же прекрати это, – приказал папа.
– Ну, Лилиан, – сказала мама, поднимаясь и обходя стол, чтобы подойти ко мне. – Ты же знаешь, что Капитан не любит этого за столом. Успокойся.
– Да она все время плачет в школе, то по одной, то по другой причине, – соврала Эмили, – и мне каждый раз приходится краснеть за нее.
– Нет, это неправда!
– Это – правда. Мисс Уолкер много раз говорила мне о тебе.
– Ты врешь! – закричала я.
Папа снова хлопнул ладонями по столу, да так сильно, что крышка масленки подпрыгнула и со звоном упала на стол. Все замерли, враз онемев, а я затаила дыхание. Затем папа вытянул руку и указал на меня пальцем.
– Отведите этого ребенка наверх, и пусть она остается там до тех пор, пока не будет готова сидеть с нами за столом и вести себя прилично! – приказал папа.
Его темные глаза стали огромными от ярости, а его густые усы гневно топорщились.
– Я много работал весь день и с нетерпением ждал спокойного отдыха за обедом.
– Хорошо, Джед. Не расстраивай себя еще больше. Идем, Лилиан, дорогая, – сказала мама, беря меня за руку. Она вывела меня из столовой. Оглянувшись, я увидела, как довольная улыбка пробежала по губам Эмили. Мама повела меня наверх в мою комнату. Мои плечи вздрагивали от тихого рыдания.
– Приляг ненадолго, Лилиан, дорогая, – сказала мама, укладывая меня в кровать. – Ты слишком расстроена, чтобы обедать вместе с нами. Я пошлю Лоуэлу, и она принесет тебе что-нибудь поесть и теплого молока, хорошо, дорогая?
– Мама, – печально проговорила я, – Эмили утопила Пушинку. Я знаю, она сделала это.
– О, нет, дорогая. Эмили не способна совершить что-либо подобное. Не говори таких вещей, особенно в присутствии Капитана. Пообещай, что не будешь, – попросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91