– Видите ли, мадам, – сдавленным, тихим голосом сказала она и оперлась рукой на буфет, – я в Бога не верю. Когда я была маленькая и ходила в школу, один приказчик, не то посыльный, я уж не помню, сказал мне, чтобы я не молилась. Что это впустую, никакого Бога все равно нет. Чтобы я лучше копала свеклу, она хоть прокормит меня, и уж если во что-то верить, то верить в судьбу. Потому что я могу видеть ее, а молиться ей не должна. Она бывает либо такой, либо сякой. И если я во что-то верю сейчас, так только в судьбу. Это была судьба, госпожа Фабер, так что не убивайтесь зря, – сказала госпожа Моосгабр госпоже Фабер, которая по-прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на коленях держала жбан. А госпожа Моосгабр, по-прежнему опираясь рукой на буфет, продолжала: – Моя судьба была гораздо хуже. Сколько с детьми я намучилась, сколько настрадалась с ними, что я только для их блага не делала. Я им и колыбельную пела, госпожа привратница знает ее, ну а видите, что получилось. Попали дети в спецшколу, потом в исправительный дом, сейчас Везр в третий раз за решеткой, и я дрожмя дрожу, что он вот-вот оттуда вернется. А Набуле? Набуле сегодня на своей свадьбе выбросила из окна пирожки, что я напекла ей, а потом и меня выгнала, ни поесть, ни попить не дала, ни корки сухой, ни капли лимонада, а я надела на свадьбу мое единственное праздничное платье. Да и чего только не было, – вздохнула госпожа Моосгабр, – о том и говорить не хочу, госпожа Фабер. Госпожа привратница все знает.
– Знаю, – сказала привратница, бледность немного сошла с ее лица, – и что деньги у вас украли, украли все ваши сбережения.
– Деньги все украли, – сказала госпожа Моосгабр, по-прежнему опираясь рукой на буфет и глядя на госпожу Фабер, – несколько грошей. Везр украл у меня все, что я кладу вот сюда в буфет, это единственные мои сбережения. Однажды я их от него спрятала в печь да потом затопила. Я и в кладовку вместе с мышиным ядом их прятала. А сейчас, когда он в тюрьме, кладу в буфет. Но разве только в кражах дело, – вздохнула госпожа Моосгабр, – Везр якшается с каменотесами, что гранят могильные памятники, наверное, в той мастерской у главных ворот, может, он с ними и на людей нападает, говорят же, ночью мимо кладбища опасно ходить, не так со стороны главных ворот на площади, как со стороны Филипова, где кончается парк. А уж Набуле – знай себе гуляет и шастает по ночам, ах, лучше бы этих детей… и вовсе у меня не было.
Госпожа Моосгабр умолкла на минуту, и в кухне воцарилась тишина. Госпожа Фабер по-прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на коленях держала жбан. Привратница сжимала под горлом блузку и опять была бледная. А Штайнхёгеры сидели рядом с ней на диване совсем подавленные. Потом госпожа Моосгабр тряхнула головой и продолжала:
– Но ведь я хотела этих детей, вот в чем дело. Родились они поздно, было мне далеко за сорок… думала, на старости лет будет опора. Что Везр солдатом станет или, может, камердинером, что однажды все же облегчит мне… знаете… – Госпожа Моосгабр вдруг сказала тихо: – Я же с малолетства мечтала быть экономкой или иметь киоск, торговать… а вот видите…
– Но вы хотя бы в Охране, – сказала привратница, – и документ такой имеете. О других заботитесь.
– О других забочусь, – кивнула госпожа Моосгабр и посмотрела на буфет, – о других забочусь, а о своих – уже нет. О своих не могу. Никогда не могла. Еще в школе Везр избивал своих одноклассников, шлялся и воровал, Набуле – из того же теста, оба были наглые и глупые, Везр с малолетства даже пить начал… – Госпожа Моосгабр на минуту умолкла и посмотрела на госпожу Фабер, которая по-прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на коленях держала жбан. – Вы, госпожа Фабер, изводитесь, убиваетесь, но кто знает, что в жизни стало бы с ним. Пошел бы, может, в Охрану, в Охрану к госпоже Кнорринг, попал бы, может, в спецшколу, в исправительный дом, сделался бы чернорабочим, поденщиком, как Везр, не приведи Господи, может, угодил бы и за решетку. Может, он вам бы все нервы истрепал, замучил бы вас вконец. Ах, – госпожа Моосгабр потрясла головой и посмотрела на госпожу Фабер, на лице которой ни один мускул не дрогнул, – так что не убивайтесь. И пейте чай.
– Надо бы подать в суд на каменщиков, – сказал господин Штайнхёгер на диване, – не обезопасили на ночь галерею. Ушли вчера и бросили все, как было. Знали, что сегодня праздник и работать не будут, но ни о чем не подумали.
– Каменщики не виноваты, – сказала привратница, – за это отвечает фирма. И за этот инструмент, что за дверью госпожи Моосгабр и в проезде. Не гори там ночью свет, любой мог бы об эти кирпичи и тачку разбиться. А бочка с известкой, представляете, если госпожа Моосгабр упадет в нее… на фирму надо в суд подать, – сказала привратница.
– А кто на нее должен подать? – испуганно спросила госпожа Штайнхёгер. – Фаберы?
– Бесполезно, – сказала госпожа Моосгабр и, отойдя от буфета, тоже села на стул, – если бы об эти кирпичи кто-то разбился или я упала бы в бочку, они сказали бы, что надо быть повнимательнее. Скажут, что и мальчику незачем было лезть на леса. Не лез бы, а прошел бы по галерее, где положено, не свалился бы. Такая фирма еще вам докажет, что мальчик пил по дороге пиво из жбана и что у него закружилась голова. Пейте чай, берите булку.
Штайнхёгеры кивнули и опустили головы, а привратница, сжав под горлом блузку, молчала. Потом все стали пить чай.
Когда часы у печи пробили девять, в проезде раздались шаги и госпожа Моосгабр замерла на минуту. Но по-видимому, это был господин Фабер, возвратившийся из полицейского участка. Госпожа Фабер, по-прежнему прямая и холодная, со жбаном на коленях, без единого слова встала, потом встали и остальные.
– Вывесим черный флаг, госпожа Моосгабр, – вздохнула привратница, – он у вас в шкафу в коридоре и шест тоже у вас.
И госпожа Моосгабр кивнула.
– Он у меня, – кивнула госпожа Моосгабр, – и еще тот, запасной. Тотчас вывешу его на ночь. Хорошо, что, госпожа Фабер немного отдохнула и чуть успокоилась. Не убивайтесь, – повторила она и пошла открывать дверь.
– Послушайте, госпожа Моосгабр, – сказала привратница, оставшись в кухне наедине с госпожой Моосгабр, – послушайте, я должна вам сказать кое-что. Как-то это странно. Инспектор сказал «свалился, да-да, свалился», но сказал это так странно, будто говорил «не свалился». Будто хотел сказать что-то другое. Мне почудилось, он хотел сказать, как бы что-то вроде… словом, не знаю. – И привратница тряхнула головой, сжав под горлом блузку, а потом неожиданно сказала: – Ну ладно. Мне что-то примстилось, может, я и ошиблась.
Когда удалилась и привратница, госпожа Моосгабр привела в порядок стол, вылила ведро, стоявшее в комнате, и вышла в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Знаю, – сказала привратница, бледность немного сошла с ее лица, – и что деньги у вас украли, украли все ваши сбережения.
– Деньги все украли, – сказала госпожа Моосгабр, по-прежнему опираясь рукой на буфет и глядя на госпожу Фабер, – несколько грошей. Везр украл у меня все, что я кладу вот сюда в буфет, это единственные мои сбережения. Однажды я их от него спрятала в печь да потом затопила. Я и в кладовку вместе с мышиным ядом их прятала. А сейчас, когда он в тюрьме, кладу в буфет. Но разве только в кражах дело, – вздохнула госпожа Моосгабр, – Везр якшается с каменотесами, что гранят могильные памятники, наверное, в той мастерской у главных ворот, может, он с ними и на людей нападает, говорят же, ночью мимо кладбища опасно ходить, не так со стороны главных ворот на площади, как со стороны Филипова, где кончается парк. А уж Набуле – знай себе гуляет и шастает по ночам, ах, лучше бы этих детей… и вовсе у меня не было.
Госпожа Моосгабр умолкла на минуту, и в кухне воцарилась тишина. Госпожа Фабер по-прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на коленях держала жбан. Привратница сжимала под горлом блузку и опять была бледная. А Штайнхёгеры сидели рядом с ней на диване совсем подавленные. Потом госпожа Моосгабр тряхнула головой и продолжала:
– Но ведь я хотела этих детей, вот в чем дело. Родились они поздно, было мне далеко за сорок… думала, на старости лет будет опора. Что Везр солдатом станет или, может, камердинером, что однажды все же облегчит мне… знаете… – Госпожа Моосгабр вдруг сказала тихо: – Я же с малолетства мечтала быть экономкой или иметь киоск, торговать… а вот видите…
– Но вы хотя бы в Охране, – сказала привратница, – и документ такой имеете. О других заботитесь.
– О других забочусь, – кивнула госпожа Моосгабр и посмотрела на буфет, – о других забочусь, а о своих – уже нет. О своих не могу. Никогда не могла. Еще в школе Везр избивал своих одноклассников, шлялся и воровал, Набуле – из того же теста, оба были наглые и глупые, Везр с малолетства даже пить начал… – Госпожа Моосгабр на минуту умолкла и посмотрела на госпожу Фабер, которая по-прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на коленях держала жбан. – Вы, госпожа Фабер, изводитесь, убиваетесь, но кто знает, что в жизни стало бы с ним. Пошел бы, может, в Охрану, в Охрану к госпоже Кнорринг, попал бы, может, в спецшколу, в исправительный дом, сделался бы чернорабочим, поденщиком, как Везр, не приведи Господи, может, угодил бы и за решетку. Может, он вам бы все нервы истрепал, замучил бы вас вконец. Ах, – госпожа Моосгабр потрясла головой и посмотрела на госпожу Фабер, на лице которой ни один мускул не дрогнул, – так что не убивайтесь. И пейте чай.
– Надо бы подать в суд на каменщиков, – сказал господин Штайнхёгер на диване, – не обезопасили на ночь галерею. Ушли вчера и бросили все, как было. Знали, что сегодня праздник и работать не будут, но ни о чем не подумали.
– Каменщики не виноваты, – сказала привратница, – за это отвечает фирма. И за этот инструмент, что за дверью госпожи Моосгабр и в проезде. Не гори там ночью свет, любой мог бы об эти кирпичи и тачку разбиться. А бочка с известкой, представляете, если госпожа Моосгабр упадет в нее… на фирму надо в суд подать, – сказала привратница.
– А кто на нее должен подать? – испуганно спросила госпожа Штайнхёгер. – Фаберы?
– Бесполезно, – сказала госпожа Моосгабр и, отойдя от буфета, тоже села на стул, – если бы об эти кирпичи кто-то разбился или я упала бы в бочку, они сказали бы, что надо быть повнимательнее. Скажут, что и мальчику незачем было лезть на леса. Не лез бы, а прошел бы по галерее, где положено, не свалился бы. Такая фирма еще вам докажет, что мальчик пил по дороге пиво из жбана и что у него закружилась голова. Пейте чай, берите булку.
Штайнхёгеры кивнули и опустили головы, а привратница, сжав под горлом блузку, молчала. Потом все стали пить чай.
Когда часы у печи пробили девять, в проезде раздались шаги и госпожа Моосгабр замерла на минуту. Но по-видимому, это был господин Фабер, возвратившийся из полицейского участка. Госпожа Фабер, по-прежнему прямая и холодная, со жбаном на коленях, без единого слова встала, потом встали и остальные.
– Вывесим черный флаг, госпожа Моосгабр, – вздохнула привратница, – он у вас в шкафу в коридоре и шест тоже у вас.
И госпожа Моосгабр кивнула.
– Он у меня, – кивнула госпожа Моосгабр, – и еще тот, запасной. Тотчас вывешу его на ночь. Хорошо, что, госпожа Фабер немного отдохнула и чуть успокоилась. Не убивайтесь, – повторила она и пошла открывать дверь.
– Послушайте, госпожа Моосгабр, – сказала привратница, оставшись в кухне наедине с госпожой Моосгабр, – послушайте, я должна вам сказать кое-что. Как-то это странно. Инспектор сказал «свалился, да-да, свалился», но сказал это так странно, будто говорил «не свалился». Будто хотел сказать что-то другое. Мне почудилось, он хотел сказать, как бы что-то вроде… словом, не знаю. – И привратница тряхнула головой, сжав под горлом блузку, а потом неожиданно сказала: – Ну ладно. Мне что-то примстилось, может, я и ошиблась.
Когда удалилась и привратница, госпожа Моосгабр привела в порядок стол, вылила ведро, стоявшее в комнате, и вышла в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96