Но меня до сих пор еще периодически мучают кошмары, и я просыпаюсь, и мне так страшно — прямо иди и ломись в дурдом в три часа ночи.
Доброта — это искусство, понятное очень немногим. У бассейна возникла мужская фигура в почти неприметных плавках.
— Привет, Сандрин. Я Рутгер.
Он был вполне ничего: такие смазливые мальчики нравятся многим девчонкам. Не толстый, не волосатый, не такой сильный, чтобы избить тебя до полусмерти; с лицом, не имевшим контактов с бейсбольной битой. Он носил темные очки с большими стеклами, и у него были тоненькие бачки, которые — поправьте меня, если я ошибаюсь — вышли из моды лет сто назад и давно не влекут слабый пол.
— Я не Сандрин, Рутгер. Я Оушен.
— Я ищу новую девушку, Сандрин.
— Прошу прощения, но я такую не знаю.
— Ты шутишь, Сандрин? Ты шутишь?
— Нет, я не шучу, и я не Сандрин.
— Но ты — новая девушка?
— Да.
— Я тут отвечаю за соблюдение прав человека, и мне нужно с тобой провести несколько образовательных мероприятий. Привет, Ричард.
— Рутгер, умри, — сказал кучерявый.
— Это дешевое злопыхательство, — сказал Рутгер.
— Зато дорог тот миг, когда ты исчезнешь, — сказал еще один парень, который только что поднялся на крышу. Еще час назад я бы решила, что это самый красивый мужик на свете, и лучше уже не бывает. Сперва мне показалось, что это Рино, только внезапно «сдувшийся». Но если Рино был воплощенным идеалом, образцом мужской силы и привлекательности — этаким красавцем мужчиной атлетического сложения, которые встречаются только в журналах, а в жизни таких не бывает, — то этот новый товарищ, хотя от него тоже веяло грозной силой, все же был больше похож на соседского парня, при условии, что этот соседский парень очень хорошо кушает и всерьез увлекается «жесткими» видами спорта: регби, хоккеем и боксом. У него было великолепное тело и улыбка обаятельного хулигана. Такой хороший плохой мальчик. Женщины от таких млеют, я уже поняла, что никогда не уеду отсюда. Поселюсь тут насовсем.
— Ты пытаешься ограничить чужую свободу, Янош, — сказал Рутгер.
— За все надо платить, — сказал Янош.
— Оуш-ш-шен, — прошипел Рутгер, оборачиваясь ко мне. — Хорхе сказал, чтобы я тебе кое-что объяснил по работе. В образовательных целях.
— Нет, он такого не говорил, — сказал Янош.
— Он такого не говорил, — сказал Ричард.
— Нет, не говорил, — сказала я.
— Это все потому, что я фачусь из принципа, за идею, да?
— Дорог тот миг, когда кто-то исчезнет, — повторил Янош.
Рутгер фыркнул и удалился.
— Ладно, Ричард, давай, что ли, очередную историю про утопленников, — сказал Янош. Ричард тоже ушел.
Янош представился мне и снял шорты и плавки, пока я упорно смотрела в другую сторону. Потом он достал из кармана шортов трубку и спички и закурил. Это была не трубочка для травы, а настоящая старомодная трубка для табака. Из тех, которые курят престарелые нудные дядюшки, к которым тебя возят в гости в глубоком детстве. Курить трубку — может, когда-то в этом был определенный шик, но теперь это уже немодно, и, несмотря на мужественную фигуру и задиристый, буйный нрав, с трубкой Янош смотрелся странно. Модный, стильный, шикарный… насколько это вообще важно? Наверное, все-таки важно. Для чего мы живем, если не для того, чтобы нами восторгались, чтобы на нас любовались и поражались?! У нас у каждого есть возможность выбирать между классной одеждой и страшными тряпками, между хорошей, достойной музыкой, которую пишут серьезные, вдумчивые, требовательные музыканты, и халтурной, натужной попсой, — и тот, кто делает правильный выбор, заслуживает одобрения и восхищения. Собственно, в этом, наверное, и заключается смысл нашей жизни: чтобы всегда делать правильный выбор — и чтобы тебя оценили и похвалили люди, мнением которых ты так или иначе дорожишь. А какой еще может быть смысл? Я подумала, может быть, Янош пытается возродить моду на трубки, но мысль получилась какая-то неубедительная. Хотя с другой стороны, а кто из нас совершенство?
Янош глубоко затянулся и выпустил витую струю сизого дыма.
— Йойо тут хорош, — объявил он. Я была без понятия, о чем он говорит, но я поняла, что он имеет в виду.
Я запрокинула голову и посмотрела на небо — божественно голубое. Где-то там, под этим великолепным небом, шесть миллиардов людей вовсю испражнялись друг другу на головы и топтали друг друга ногами. Но я была счастлива. Со всей этой суетой — пока я искала работу и собиралась в Барселону — у меня не было времени на охоту за мужиками. Мне отчаянно не хватало компании. Но теперь я попала в нужное место.
— Мне так жалко хороших людей, — задумчиво проговорил Янош.
— Почему?
— Потому что рано или поздно их всех злобно выебут.
* * *
Если учесть, что все мои предыдущие работодатели так или иначе пытались меня домогаться, меня удивило и даже немного разочаровало, что Хорхе не потребовал от меня никакого интима. Но он был из тех редких людей, которые безоговорочно счастливы в браке.
— Величайшее изобретение в истории — это не колесо и не письменность, это жена, — сказал он.
— Очень немногие мужики так считают, — ответила я.
— Потому что очень немногие люди умеют любить, Я надеюсь, что ты умеешь, Оушен.
— Все умеют любить.
— Нет. Не умеют. Им просто кажется, что они умеют. Но они не умеют.
— Но если ты думаешь, что умеешь, значит, все же умеешь? И как тогда разобраться, умеешь ты любить или нет?
— Я скажу как.
— А чем тебя покорила твоя жена?
— Она не задает лишних вопросов.
Хорхе привел меня в зал, где сцена, и рассказал про мой номер.
— Сценарий такой. Ты служишь горничной в доме Рино. Рино — он странный. Фетишизм, извращения, садо-мазо и все дела. Но ты об этом не знаешь. И вот однажды ты заходишь к нему в кабинет и видишь, что он весь затянут в латекс, как какой-нибудь член парламента или большое начальство из местных органов управления. — Тут Хорхе с отвращением скривился. — Во рту у него — неочищенный апельсин, и он уже собирается злоупотребить доверием своего карликового хомячка, Сантоса, и отправить его в принудительное одинокое путешествие в тесноте и темноте, без которого Сантос вполне обошелся бы, будь у него хоть какой-то выбор, и тут входишь ты, горничная-француженка со своей метелочкой для пыли, и застываешь в ужасе и потрясении. Ты не веришь своим глазам: твой хозяин, такой замечательный человек, и вдруг занимается таким непотребством. Ты — добрая девушка, с золотым сердцем, и ты используешь все свои женские хитрости, чтобы отвратить его от постыдных пристрастий. Он овладевает тобой сзади, и все довольны и счастливы.
Конечно, такая работа — трахаться на глазах у публики, которая платит, чтобы на это посмотреть, — она не для всякого, но если надо встряхнуться, то это как раз то, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81