Он напомнил Эльзе об одном человеке, которого она не сразу смогла вспомнить, но в конце концов это сравнение расстроило ее. Посмеиваясь, Хилтон окоротил группу тусовщиков и остановился перед ней, с улыбкой на бородатом лице, поблескивая на солнце темными очками.
—А что с тобой, любовь моя? Ты что-то хочешь? Спорим, ты хочешь сделать запись — для меня. — Голос у него был мягким и заигрывающим, особенно эта пауза перед «для меня». Тусовщики издали легкий смех и стали подталкивать друг друга локтями.
—Миста Хилтон ничего не пропускает! -восхищались они.
—Что и говорить, он — человек природы.
—Нет, Миста Хилтон, — сказала Эльза довольно строго, — только послание для вас — от Айвана.
—Айвана? Какого-такого Айвана? — Хилтон выглядел озадаченным, но прежде чем она продолжила, ассистент что-то прошептал ему на ухо.
—Ах да, от Звездного Мальчика. Так ты, значит, посланница? Что же это за послание такое? — Он погладил бороду и улыбнулся.
Эльза чувствовала, что его глаза под очками ее буквально раздевают. Она замялась и долго не могла выговорить свою тщательно отрепетированную ложь.
—Айван сказал, что его мама умерла и ему придется ехать в деревню. Но у него будут для вас две новые песни, как только он вернется.
—Ну и ну, — прогремел Хилтон, — посланница нравится мне больше послания! Какая она красивая, правда? — обратился он к окружающим.
—Да, Миста Хилтон, красивая девочка, сэр.
—У Миста Хилтона глаз наметан, мне она тоже понравилась.
Лицо Эльзы налилось густой краской под взглядами стольких мужчин.
Хилтон стоял и с веселым выражением на лице неторопливо изучал ее.
—Так ты уверена, что не хочешь сделать запись? — Для зрителей повторение шутки, должно быть, прозвучало еще смешнее.
—Ты первая из тех, кто входит в эту дверь, но не хочет сделать запись. Если передумаешь, сладкая, дай знать… все будет сделано в лучшем виде.
—Что сказать Айвану, сэр?
—Ах да, пусть, как только вернется, разыщет меня.
Эльза поспешила выйти, с горящими щеками, сопровождаемая едкими замечаниями и смехом.
Вспоминая теперь свое смущение, она приходила в ярость. «Только из-за Айвана, — говорила она себе, — я не сбежала оттуда или, хуже того, не надерзила. Все эта чертова свобода…» Но не только снисходительная фамильярность Хилтона вывела ее из себя. Этот человек и его студия произвели на Эльзу какое-то странное впечатление. Он — в своей студии, окруженный прислужниками. Это навеяло какое-то смутное воспоминание, которое ее дразнило и тут же ускользало. Быть может, Айван что-то такое о нем говорил? Вроде бы нет. Но она не знала больше никого, похожего на этого человека, богатого, наделенного властью и, как говорили люди, любителя женщин и мирских радостей. Как это ее касается? Она выросла в доме пастора и не могла знать таких людей. Хилтон просто должен предоставить Айвану его шанс, вот и все.
Айван заворочался и застонал, и Эльза испугалась, что он опять начнет бредить. Но остаток ночи он проспал спокойно, видимо, она и сама смогла уснуть, потому что следующее, что она помнила, — это раннее утро, голова Айвана на ее коленях, он проснулся и стал плакать и обнимать ее.
—Все хорошо, Айван, все хорошо — все уже позади.
—Эльза, — всхлипывал он. — Эльза Иисусе, Эльза Иисусе… — и снова заснул.
При дневном свете она не могла отвести глаз от рубцов на его спине, кроваво-красных, с желтыми присохшими подтеками гноя по краям.
В комнате царил сладко-соленый запах плоти, выставленной на тропическую жару.
Проснувшись в следующий раз, Айван уже напоминал себя прежнего: голос его, хотя и слабый, звучал увереннее, а речь была разборчивой.
—Эльза, какой сегодня день?
—Среда. Ты плохо себя чувствуешь?
—Нет, ничего. Среда… Бог мой, я, кажется, ничего не помню с понедельника?
—Кажется, да, — ответила она.
—Что с моей спиной?
—Айван, я даже смотреть на нее не могу. Как ты себя чувствуешь?
—Так и чувствую. Эльза, ты ходила к Хилтону?
—Да, да, я видела его. Не беспокойся. Он велел тебе зайти к нему, когда вернешься из деревни. — Вспомнив свою ложь, она засмеялась.
—Здорово, — прошептал он, и вдохновение снова заиграло в его глазах. — Здорово, если это так, то все отлично. Остальное неважно.
—У меня тоже кое-что для тебя есть, — сказала Эльза с таинственным видом. — Угадай что?
—Что? — Озадаченный, он глядел на нее в предвкушении.
—Смотри! — Она потянулась за чем-то спрятанным под кроватью.
Айван нагнулся вслед за ней и вскрикнул от боли.
—Смотри, — повторила она и, просияв, вытащила из-под кровати велосипед. — Я его забрала.
—Что сказал пастор?
—А я не спрашивала, взяла и все. — Она не могла скрыть своей гордости.
—Эльза, ты — львица. — Он выглядел задумчивым. — Где мы сейчас?
—Это наша комната,
—И я здесь уже три дня? Пора начинать работу над второй песней. Ойее! — Он снова застонал, и лицо его дернулось от боли.
—Тебе надо подождать, пока спина чуть-чуть поправится. О чем твоя новая песня?
—Об успехе, — сказал он улыбаясь. — О чем же еще? — Улыбка была слабой, но это была улыбка того Айвана, которого она знала раньше.
Все гонения ты должен снести, Ты ведь знаешь, что тебе победить, И твои мечты парят высоко, Все грехи свои ты сбросишь легко.
—Как звучит?
—Звучит айрэй, давай дальше.
—Тогда слушай:
Ты получишь все, что ты хотел,
Но ты старайся,
Старайся,
Старайся,
Давай-давай-давай-давай-давай.
ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА
—Ты видел это? — смеялся Хилтон. — Уверяю тебя, что бвай уже чувствует себя звездой.
—У него и впрямь звездный джемпер, да, — согласился его ассистент Чин, с улыбкой глядя на большую желтую звезду Давида, которую Эльза вышила в центре рубашки Айвана.
—Знаете, сэр, а ведь он чертовски хорош. «Не столько хорош, — подумал Хилтон, — сколько талантлив». Он смотрел, как Айван танцует и с важностью расхаживает в своей рубашке, прилипшей к его худому торсу, и его глаза ослепительно горят в экзальтации. Мальчик, скорее всего, учился в церкви, как большинство из них, но с церковной музыкой это не имеет ничего общего. Это что-то глубоко личное, более глубокое и архаичное, чем все, чему он мог где-то научиться. Айван лихо оседлал музыку, взял ее в оборот, слился с ритмом, угрожающе играя с микрофоном, бросаясь в самый огненный центр и отскакивая, отплясывая свой танец вызывающе и непокорно.
—Да, бвай все чувствует как надо, — сказал Чин. — Дух забрал его.
Во второй песне присутствовал тот же напористый бунтарский дух, возведенный на вершину бодрого ритма полуреггей, наложенного Хилтоном. Слова были лишь одним из элементов — голос был что надо, глубоко интонированный и гибкий, легко катящийся вместе с музыкой — но общий эффект достигался за счет комбинации слов, мелодии и ритма, сплавленных в страстное утверждение некоего видения, тяжелого, упорного, отчаянного и мужественного, как сам городок лачуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
—А что с тобой, любовь моя? Ты что-то хочешь? Спорим, ты хочешь сделать запись — для меня. — Голос у него был мягким и заигрывающим, особенно эта пауза перед «для меня». Тусовщики издали легкий смех и стали подталкивать друг друга локтями.
—Миста Хилтон ничего не пропускает! -восхищались они.
—Что и говорить, он — человек природы.
—Нет, Миста Хилтон, — сказала Эльза довольно строго, — только послание для вас — от Айвана.
—Айвана? Какого-такого Айвана? — Хилтон выглядел озадаченным, но прежде чем она продолжила, ассистент что-то прошептал ему на ухо.
—Ах да, от Звездного Мальчика. Так ты, значит, посланница? Что же это за послание такое? — Он погладил бороду и улыбнулся.
Эльза чувствовала, что его глаза под очками ее буквально раздевают. Она замялась и долго не могла выговорить свою тщательно отрепетированную ложь.
—Айван сказал, что его мама умерла и ему придется ехать в деревню. Но у него будут для вас две новые песни, как только он вернется.
—Ну и ну, — прогремел Хилтон, — посланница нравится мне больше послания! Какая она красивая, правда? — обратился он к окружающим.
—Да, Миста Хилтон, красивая девочка, сэр.
—У Миста Хилтона глаз наметан, мне она тоже понравилась.
Лицо Эльзы налилось густой краской под взглядами стольких мужчин.
Хилтон стоял и с веселым выражением на лице неторопливо изучал ее.
—Так ты уверена, что не хочешь сделать запись? — Для зрителей повторение шутки, должно быть, прозвучало еще смешнее.
—Ты первая из тех, кто входит в эту дверь, но не хочет сделать запись. Если передумаешь, сладкая, дай знать… все будет сделано в лучшем виде.
—Что сказать Айвану, сэр?
—Ах да, пусть, как только вернется, разыщет меня.
Эльза поспешила выйти, с горящими щеками, сопровождаемая едкими замечаниями и смехом.
Вспоминая теперь свое смущение, она приходила в ярость. «Только из-за Айвана, — говорила она себе, — я не сбежала оттуда или, хуже того, не надерзила. Все эта чертова свобода…» Но не только снисходительная фамильярность Хилтона вывела ее из себя. Этот человек и его студия произвели на Эльзу какое-то странное впечатление. Он — в своей студии, окруженный прислужниками. Это навеяло какое-то смутное воспоминание, которое ее дразнило и тут же ускользало. Быть может, Айван что-то такое о нем говорил? Вроде бы нет. Но она не знала больше никого, похожего на этого человека, богатого, наделенного властью и, как говорили люди, любителя женщин и мирских радостей. Как это ее касается? Она выросла в доме пастора и не могла знать таких людей. Хилтон просто должен предоставить Айвану его шанс, вот и все.
Айван заворочался и застонал, и Эльза испугалась, что он опять начнет бредить. Но остаток ночи он проспал спокойно, видимо, она и сама смогла уснуть, потому что следующее, что она помнила, — это раннее утро, голова Айвана на ее коленях, он проснулся и стал плакать и обнимать ее.
—Все хорошо, Айван, все хорошо — все уже позади.
—Эльза, — всхлипывал он. — Эльза Иисусе, Эльза Иисусе… — и снова заснул.
При дневном свете она не могла отвести глаз от рубцов на его спине, кроваво-красных, с желтыми присохшими подтеками гноя по краям.
В комнате царил сладко-соленый запах плоти, выставленной на тропическую жару.
Проснувшись в следующий раз, Айван уже напоминал себя прежнего: голос его, хотя и слабый, звучал увереннее, а речь была разборчивой.
—Эльза, какой сегодня день?
—Среда. Ты плохо себя чувствуешь?
—Нет, ничего. Среда… Бог мой, я, кажется, ничего не помню с понедельника?
—Кажется, да, — ответила она.
—Что с моей спиной?
—Айван, я даже смотреть на нее не могу. Как ты себя чувствуешь?
—Так и чувствую. Эльза, ты ходила к Хилтону?
—Да, да, я видела его. Не беспокойся. Он велел тебе зайти к нему, когда вернешься из деревни. — Вспомнив свою ложь, она засмеялась.
—Здорово, — прошептал он, и вдохновение снова заиграло в его глазах. — Здорово, если это так, то все отлично. Остальное неважно.
—У меня тоже кое-что для тебя есть, — сказала Эльза с таинственным видом. — Угадай что?
—Что? — Озадаченный, он глядел на нее в предвкушении.
—Смотри! — Она потянулась за чем-то спрятанным под кроватью.
Айван нагнулся вслед за ней и вскрикнул от боли.
—Смотри, — повторила она и, просияв, вытащила из-под кровати велосипед. — Я его забрала.
—Что сказал пастор?
—А я не спрашивала, взяла и все. — Она не могла скрыть своей гордости.
—Эльза, ты — львица. — Он выглядел задумчивым. — Где мы сейчас?
—Это наша комната,
—И я здесь уже три дня? Пора начинать работу над второй песней. Ойее! — Он снова застонал, и лицо его дернулось от боли.
—Тебе надо подождать, пока спина чуть-чуть поправится. О чем твоя новая песня?
—Об успехе, — сказал он улыбаясь. — О чем же еще? — Улыбка была слабой, но это была улыбка того Айвана, которого она знала раньше.
Все гонения ты должен снести, Ты ведь знаешь, что тебе победить, И твои мечты парят высоко, Все грехи свои ты сбросишь легко.
—Как звучит?
—Звучит айрэй, давай дальше.
—Тогда слушай:
Ты получишь все, что ты хотел,
Но ты старайся,
Старайся,
Старайся,
Давай-давай-давай-давай-давай.
ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА
—Ты видел это? — смеялся Хилтон. — Уверяю тебя, что бвай уже чувствует себя звездой.
—У него и впрямь звездный джемпер, да, — согласился его ассистент Чин, с улыбкой глядя на большую желтую звезду Давида, которую Эльза вышила в центре рубашки Айвана.
—Знаете, сэр, а ведь он чертовски хорош. «Не столько хорош, — подумал Хилтон, — сколько талантлив». Он смотрел, как Айван танцует и с важностью расхаживает в своей рубашке, прилипшей к его худому торсу, и его глаза ослепительно горят в экзальтации. Мальчик, скорее всего, учился в церкви, как большинство из них, но с церковной музыкой это не имеет ничего общего. Это что-то глубоко личное, более глубокое и архаичное, чем все, чему он мог где-то научиться. Айван лихо оседлал музыку, взял ее в оборот, слился с ритмом, угрожающе играя с микрофоном, бросаясь в самый огненный центр и отскакивая, отплясывая свой танец вызывающе и непокорно.
—Да, бвай все чувствует как надо, — сказал Чин. — Дух забрал его.
Во второй песне присутствовал тот же напористый бунтарский дух, возведенный на вершину бодрого ритма полуреггей, наложенного Хилтоном. Слова были лишь одним из элементов — голос был что надо, глубоко интонированный и гибкий, легко катящийся вместе с музыкой — но общий эффект достигался за счет комбинации слов, мелодии и ритма, сплавленных в страстное утверждение некоего видения, тяжелого, упорного, отчаянного и мужественного, как сам городок лачуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125