Тюлень удостоил его своей фирменной улыбкой, как милостивый черный Будда, и протянул руку. На прощанье он сказал несколько приятных слов, но не стал сопровождать мужчину к автомобилю; эта услуга предназначалась только для иностранных гостей, министров и руководителей местной промышленности.
Находясь в тени, Айван изучал лицо бизнесмена, пока тот перемещал свое тело, поудобнее устраиваясь за рулем. Он казался очень довольным собой, поэтому Айван рискнул приблизиться к нему и постарался, чтобы его слова прозвучали точно так же, как он слышал от других парней.
—Я присмотрел за вашей машиной, сэр, прошу у вас за это десять центов, не больше, сэр.
Бизнесмен улыбнулся с расчетливо-пьяной снисходительностью, как будто говоря: кого ты хочешь обдурить? Сегодня ты смотришь за машиной, а завтра ее украдешь. Думаешь, я тебя не знаю?
—Прошу у вас десять центов, сэр, — с надеждой повторил Айван.
—Нет, ман, за моей машиной присматривает сторож. С ним я и имею дело.
—Но он здесь не все время, сэр, и…
—Нет, приятель, если ты хочешь получить десять центов, иди и попроси у сторожа. — Эти слова бизнесмена почему-то развлекли, он хихикнул и повернул ключ зажигания.
Айван почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку. Он подался вперед.
—Мне не нравится то, что вы здесь собираетесь и тревожите наших гостей; уходи отсюда, парень. — Тюлень был большой и не улыбался.
Было уже довольно поздно; Айван чувствовал себя не в силах идти через весь город к рынку. Но он уже достаточно времени провел на улицах, чтобы понимать, что ему не удастся провести ночь в этом районе, среди гостиниц для туристов, дорогих ресторанов и ночных клубов. Он присел под жестяным навесом автобусной остановки и сделал вид, будто ждет автобус. Когда стало совсем поздно, он свернулся калачиком на сиденье в надежде, что в тени навеса полицейские его не заметят. К утру пошел ровный дождь. Дождь был теплым, его негромкая барабанная дробь заглушала звуки улицы, поэтому он сумел еще глубже погрузиться в сон.
Айвана разбудила порция грязной воды из переполненной канавы, плеснувшая из-под колес мчащейся машины. Кажется, водитель нарочно проехался по канаве, чтобы оставить позади себя шлейф воды, словно он едет в моторной лодке.
—Спасибо тебе, сукин сын, — пробормотал Айван и потянулся всеми окостеневшими членами.
Постепенно Айван стал утрачивать чувство времени. В его сознании дни бежали друг за другом как один, и он не мог уже сказать, в какой из дней случилось то-то и в какой — то-то, и сколько недель прошло с тех пор, как он сошел с автобуса Кули Мана. Единственной безусловной реальностью была ежедневная уличная толчея. А еще поиск: что съесть — днем и где поспать — ночью. Иногда Айван подумывал о билете в Голубой Залив. Его план стать певцом так и остался не воплощенным, был отодвинут на заднюю полку сознания и пылился там, как некогда любимая книга, отложенная и забытая. Сейчас его стремления не шли дальше текущей заботы о еде. Надежды найти работу и жилье — еще недавно столь насущные и осязаемые — увяли и тоже отошли на задний план. Последняя энергия, которая оставалась в нем после нелегких поисков средств к существованию, рассеивалась в безуспешных попытках понять, что же приводит в движение эти пыльные, так и не разгаданные им улицы и как он сам связан с этим миром. Но это было очень непросто: ему казалось, что и мысли его становятся все медлительнее. С каждым днем Айван физически слабел, двигался медленнее, и все меньше интересовался новинками и чудесами, поначалу поражавшими его воображение. Бее чаще и чаще он пребывал в какой-то прострации, усевшись в тени, и, ни о чем особенном не думая, дремал с открытыми глазами… Сидя 6 забвении лимба…
Иногда до него доходили слухи о работе. Поначалу, естественно, адреналин в его крови поднимался и он, полный надежд и уверенности, спешил к возможному месту работы, чтобы в очередной раз наткнуться на скалу: «Нет навыков, нет партийной принадлежности, нет рекомендаций». А богатые предместья? Их он возненавидел невероятно глубоко, навсегда затаил к ним злобу, обнаружив в этих враждебных местах унижение, оскорбление и даже прямую опасность для себя. Немало времени он проводил, шатаясь по рынку, где забывался в суете и суматохе. Здесь он мог помочь покупателю поднести сумки и таким образом заработать несколько монет, выпросить или украсть кусок сахарного тростника, апельсин, манго. Жаркие полдни Айван коротал под деревом, время от времени обмениваясь репликами с продавцом ледяных шариков Сталки или с торговкой манго мисс Мэри. Он так и не поспал на дереве, хотя ему не раз приходило в голову, что это гораздо чище и здоровее, чем в картонном ящике на асфальте.
Как-то, выходя из туалета, Айван столкнулся с группой торговок, только что пришедших на рынок. Его глаза встретились с глазами высокой черной женщины, которая без всяких усилий несла на голоае две тяжелых корзины с ямсом — того особенного сорта, которым славился его округ. Айван остановился в замешательстве и тут же бросился обратно в туалет, узнав в женщине мисс Жемчужину, жену Джо Бека. Она не могла его не заметить, но отвела взгляд, будто не узнала. Айван почувствовал облегчение. Потом ему пришло в голову, что она его узнала, но не захотела разговаривать при свидетелях с каким-то бродягой. Айван подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Волосы были тусклые и взъерошенные, кожа приобрела пепельный оттенок, не просто пыльный, а какой-то нездоровый. Оказалось, что ему нелегко стало глядеть в собственные глаза, для этого требовалось усилие. Он заставил себя — и на какое-то мгновение встретился с уклончивыми, безжизненными, призрачными глазами незнакомца — но не смог вынести его долгого взгляда. Ботинки развалились, одежда стала грязной. С этих пор Айван стал приходить в туалет ежедневно утром и вечером и мыться из цистерны. Иногда он стирал одежду и, надев ее на себя мокрой, сидел на солнце до тех пор, пока она не просохнет. Теперь на рынке ему стало неуютно. Каждый день он встречал кого-нибудь, кто напоминал ему о доме, и, чтобы избежать подобных встреч, старался как можно дольше не появляться там.
Мисс Аманда могла бы сказать, что это промысел Божий, а мисс Дэйзи воскликнула бы «Аминь!», но в то утро на Рынок Коронации его привел самый обычный голод.
Айван пришел сюда, спасаясь бегством от запаха мясных пирожков, которые жарились на жестяном противне под деревом. В коленях была привычная слабость, кожу, подобно холодной рубашке, покрывала испарина. Он не знал, чего он страшился больше: голода, который тупо гудел в глубине его желудка, или сопутствующих голоду слабости в теле и дурману в голове. В этом состоянии он чувствовал себя уязвимым, брошенным на произвол любого встречного, даже маленького ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Находясь в тени, Айван изучал лицо бизнесмена, пока тот перемещал свое тело, поудобнее устраиваясь за рулем. Он казался очень довольным собой, поэтому Айван рискнул приблизиться к нему и постарался, чтобы его слова прозвучали точно так же, как он слышал от других парней.
—Я присмотрел за вашей машиной, сэр, прошу у вас за это десять центов, не больше, сэр.
Бизнесмен улыбнулся с расчетливо-пьяной снисходительностью, как будто говоря: кого ты хочешь обдурить? Сегодня ты смотришь за машиной, а завтра ее украдешь. Думаешь, я тебя не знаю?
—Прошу у вас десять центов, сэр, — с надеждой повторил Айван.
—Нет, ман, за моей машиной присматривает сторож. С ним я и имею дело.
—Но он здесь не все время, сэр, и…
—Нет, приятель, если ты хочешь получить десять центов, иди и попроси у сторожа. — Эти слова бизнесмена почему-то развлекли, он хихикнул и повернул ключ зажигания.
Айван почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку. Он подался вперед.
—Мне не нравится то, что вы здесь собираетесь и тревожите наших гостей; уходи отсюда, парень. — Тюлень был большой и не улыбался.
Было уже довольно поздно; Айван чувствовал себя не в силах идти через весь город к рынку. Но он уже достаточно времени провел на улицах, чтобы понимать, что ему не удастся провести ночь в этом районе, среди гостиниц для туристов, дорогих ресторанов и ночных клубов. Он присел под жестяным навесом автобусной остановки и сделал вид, будто ждет автобус. Когда стало совсем поздно, он свернулся калачиком на сиденье в надежде, что в тени навеса полицейские его не заметят. К утру пошел ровный дождь. Дождь был теплым, его негромкая барабанная дробь заглушала звуки улицы, поэтому он сумел еще глубже погрузиться в сон.
Айвана разбудила порция грязной воды из переполненной канавы, плеснувшая из-под колес мчащейся машины. Кажется, водитель нарочно проехался по канаве, чтобы оставить позади себя шлейф воды, словно он едет в моторной лодке.
—Спасибо тебе, сукин сын, — пробормотал Айван и потянулся всеми окостеневшими членами.
Постепенно Айван стал утрачивать чувство времени. В его сознании дни бежали друг за другом как один, и он не мог уже сказать, в какой из дней случилось то-то и в какой — то-то, и сколько недель прошло с тех пор, как он сошел с автобуса Кули Мана. Единственной безусловной реальностью была ежедневная уличная толчея. А еще поиск: что съесть — днем и где поспать — ночью. Иногда Айван подумывал о билете в Голубой Залив. Его план стать певцом так и остался не воплощенным, был отодвинут на заднюю полку сознания и пылился там, как некогда любимая книга, отложенная и забытая. Сейчас его стремления не шли дальше текущей заботы о еде. Надежды найти работу и жилье — еще недавно столь насущные и осязаемые — увяли и тоже отошли на задний план. Последняя энергия, которая оставалась в нем после нелегких поисков средств к существованию, рассеивалась в безуспешных попытках понять, что же приводит в движение эти пыльные, так и не разгаданные им улицы и как он сам связан с этим миром. Но это было очень непросто: ему казалось, что и мысли его становятся все медлительнее. С каждым днем Айван физически слабел, двигался медленнее, и все меньше интересовался новинками и чудесами, поначалу поражавшими его воображение. Бее чаще и чаще он пребывал в какой-то прострации, усевшись в тени, и, ни о чем особенном не думая, дремал с открытыми глазами… Сидя 6 забвении лимба…
Иногда до него доходили слухи о работе. Поначалу, естественно, адреналин в его крови поднимался и он, полный надежд и уверенности, спешил к возможному месту работы, чтобы в очередной раз наткнуться на скалу: «Нет навыков, нет партийной принадлежности, нет рекомендаций». А богатые предместья? Их он возненавидел невероятно глубоко, навсегда затаил к ним злобу, обнаружив в этих враждебных местах унижение, оскорбление и даже прямую опасность для себя. Немало времени он проводил, шатаясь по рынку, где забывался в суете и суматохе. Здесь он мог помочь покупателю поднести сумки и таким образом заработать несколько монет, выпросить или украсть кусок сахарного тростника, апельсин, манго. Жаркие полдни Айван коротал под деревом, время от времени обмениваясь репликами с продавцом ледяных шариков Сталки или с торговкой манго мисс Мэри. Он так и не поспал на дереве, хотя ему не раз приходило в голову, что это гораздо чище и здоровее, чем в картонном ящике на асфальте.
Как-то, выходя из туалета, Айван столкнулся с группой торговок, только что пришедших на рынок. Его глаза встретились с глазами высокой черной женщины, которая без всяких усилий несла на голоае две тяжелых корзины с ямсом — того особенного сорта, которым славился его округ. Айван остановился в замешательстве и тут же бросился обратно в туалет, узнав в женщине мисс Жемчужину, жену Джо Бека. Она не могла его не заметить, но отвела взгляд, будто не узнала. Айван почувствовал облегчение. Потом ему пришло в голову, что она его узнала, но не захотела разговаривать при свидетелях с каким-то бродягой. Айван подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Волосы были тусклые и взъерошенные, кожа приобрела пепельный оттенок, не просто пыльный, а какой-то нездоровый. Оказалось, что ему нелегко стало глядеть в собственные глаза, для этого требовалось усилие. Он заставил себя — и на какое-то мгновение встретился с уклончивыми, безжизненными, призрачными глазами незнакомца — но не смог вынести его долгого взгляда. Ботинки развалились, одежда стала грязной. С этих пор Айван стал приходить в туалет ежедневно утром и вечером и мыться из цистерны. Иногда он стирал одежду и, надев ее на себя мокрой, сидел на солнце до тех пор, пока она не просохнет. Теперь на рынке ему стало неуютно. Каждый день он встречал кого-нибудь, кто напоминал ему о доме, и, чтобы избежать подобных встреч, старался как можно дольше не появляться там.
Мисс Аманда могла бы сказать, что это промысел Божий, а мисс Дэйзи воскликнула бы «Аминь!», но в то утро на Рынок Коронации его привел самый обычный голод.
Айван пришел сюда, спасаясь бегством от запаха мясных пирожков, которые жарились на жестяном противне под деревом. В коленях была привычная слабость, кожу, подобно холодной рубашке, покрывала испарина. Он не знал, чего он страшился больше: голода, который тупо гудел в глубине его желудка, или сопутствующих голоду слабости в теле и дурману в голове. В этом состоянии он чувствовал себя уязвимым, брошенным на произвол любого встречного, даже маленького ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125