то купит коробку конфет, то — домашний халат. (Еще один! Розовый, с голубым поясом и прямыми плечами — — последняя модель!) И почти всегда он приносил цветы и что-нибудь вкусное. Милене очень нравилось, что Альфредо был с ней так нежен, скромен и почти по-детски застенчив. Это была настоящая любовь. Именно таким представляла она себе счастье.
Но счастье — как свеча на алтаре: молитва твоя еще не услышана, а свеча уже догорела. Счастье Милены длилось два месяца.
После смерти отца Альфредо совсем переменился. «Было вот так, а теперь вот как, — говорила Милена матери, протягивая руку и переворачивая ее затем ладонью вниз. Впрочем, она старалась оправдать мужа: — Ведь он теперь отвечает за лавку. Он даже домой приносит счета, возится с ними до поздней ночи и ворчит. Он говорит: „Мой отец был мягче воска. Как ты думаешь, что он после себя оставил? Придется нам слезы кулаками вытирать. Он открыл кредит всему району! Пропащие деньги! Сто восемнадцать лир должны Чекки, семьдесят Лукателли и так далее, и так далее…“
В таких случаях Альфредо хотелось, чтобы Милена была подле него.
Даже в их квартирке в Курэ этим летом было нестерпимо душно. Альфредо сидел за кухонным столом в трусах и майке. Из распахнутого настежь окна чуть-чуть тянуло прохладой. Вокруг лампы вились ночные бабочки.
Альфредо яростно хлопал себя руками по лицу, давя комаров, не дававших ему покоя.
Милена сидела в халате, с голубой сеткой на голове. Ее мучило то, что муж раздражен. Хотелось, чтобы он перестал сердиться, и, желая сделать ему приятное, она предложила Альфредо выпить вишневого морса, который целый день простоял на льду.
Альфредо сказал:
— Да выслушай меня наконец. Насколько я понимаю, тебя это тоже касается!
Милена молчала. Мысли и цифры мелькали в ее голове. Они всплывали и исчезали, как кусочки льда, таявшие в стакане морса. Глаза у нее слипались. Голос мужа заставил ее встрепенуться.
— Прости» что я накричал на тебя, — сказал Альфредо. — Меня расстроил список безнадежных долгов. Ты не сердись на меня» а радуйся, что все это меня беспокоит. Дело идет о нашем будущем.
Перед сном нужно было, как всегда, закрыть газ и вынести мусорное ведро. А в ванной свет погашен?
— Вот увидишь, все должники заплатят, — сказала Милена и поцеловала мужа в висок.
Милена спала крепким сном, каким спится женщине в восемнадцать лет. Ей снились траурные платья, неоплаченные счета и комары. Комната хорошо проветрилась: дверь и окна были распахнуты настежь. Светила луна. Достаточно было поцелуя, чтобы Милена проснулась. Это он, любимый! Как хорошо? Она сразу же успокоилась. Теперь можно сладко заснуть, подложив под щеку руку Альфредо. Милена прижимала ее к себе, как девочка прижимает куклу.
Но Альфредо снова разбудил ее. Чтобы видеть ее лицо, он зажег лампу на ночном столике.
— Тебе придется работать со мной в лавке, — сказал он. — Мы должны все наладить. Ты будешь стоять за кассой. Купим кассу-автомат. Так получится солиднее. А я буду работать за прилавком. Прекрасно обойдемся без приказчика. Покупателей с виа дель Корно мы потеряем, зато будут другие — с проспекта Тинтори и из пансионов на набережной Арно.
Милену одолевал сон. Она согласилась: «Ну да, конечно?» — и представила себя за кассой. Касса звенит: трин-трин-трин. Трин-трин, ты спишь, Милена?
— Родители воспитали тебя белоручкой, — про долежал Альфредо. — Совсем не похоже, что ты выросла на виа дель Корно. — Он погасил свет и продолжал свои наставления, не замечая, что жена уже заснула. — Ты же знаешь» что в жизни не только розы: у тебя перед глазами было столько примеров. Вспомни, как живет семья Клары! Вспомни, чем кончила Аурора! Я прошу тебя лишь об одном: помоги мне поставить дело в лавке как следует Это ведь в твоих интересах, не правда ли? В лавке ты бу дешъ хозяйкой. Старайся правильно давать сдачу. А если поначалу ты будешь делать это не очень быстро, не беспокойся — потом научишься!
— Да, да. Альфредо! Спокойной ночи.
Ты спишь? Трин-трин. Первые лучи восходящего солнца уже золотят на холмах кипарисы.
Июнь месяц. Занимается заря. На виа дель Корно все еще погружены в сон.
У фонаря над входом в гостиницу не хватает двух стекол.
Неподалеку от писсуара на стене — выцветший от времени лозунг: «Трудящиеся! Голосуйте за Бастаи!» Это написал дегтем Мачисте во время выборов 1921 года. Но почему Карлино не замазал его призыв известкой?
Теперь у петуха угольщика Нези есть все основания петь очень рано. Его пение доносится до курятника Маргариты и поднимает там целую бурю.
Бродячие коты расселись на ступеньках подъездов… Они не спускают глаз с решетчатых окон угольной лавки, из которых по ночам выглядывают крысы. Серая кошечка, лишившаяся этой ночью невинности, свернулась клубочком на пороге сапожной мастерской. Над дверью вывеска: «Здесь шьют обувь на заказ».
Через полуоткрытые или широко распахнутые окна первого, второго и третьего этажей доносится тяжелое дыхание тех, кто, устав за день, спит беспробудно до самого утра. Крепче всех сон у землекопа Антонио: его крап слышен даже через улицу, на третьем этаже дома. И Синьора, завидуя землекопу, проклинает его тысячу раз и ночь. Беспокойнее всех спит Бьянка: она ворочается в постели и говорит во сне. Ривуар и Нанни спят безмятежно, мерно посапывая. Ровно дышит мусорщик Чеки. Иногда, при особенно глубоких вздохах, у него вырывается даже свист.
В окна верхних этажей солнце светит ярче. Мачисте недовольно фыркает и прячет голову под простыню. Маргарита встает, чтобы спустить жалюзи. Мария выключает будильник и осторожно выбирается из постели. Сейчас она улыбнется жильцу и скажет ему: «Доброе утро». Нези еще спит сном праведника. За стеной спит его жена. Оба они не знают, что каждую ночь, сразу лее после обхода патруля, Отелло куда-то исчезает. А вот почивают супруги Стадерини. Наступающий день задаст много работы их острым языкам! Сплетни неразлучны с нищетой.
Верхние этажи. Спит бухгалтер Карло Бенчини — «фашист первого призыва».
Около восьми мать разбудит Карлино и подаст ему кофе в постель. Карлино служит в страховом обществе. На своем служебном столе он держит кинжал, на котором видна запекшаяся кровь. Пока что Карло Бенчини спит. У него рыжие волосы. Во сне он кажется совсем юным — веснушки на щеках и на носу придают ему сходстве с мальчишкой. Карлино двадцать четыре года, а на его совести уже три убийства. Так он «служит родине». На спинке его кровати висит дубинка в черном кожаном чехле; на рукоятке ее вырезано: «А мне плевать!» Вынув дубинку из чехла, мы увидели бы, что она крепкая, кленовая, а внутри у нее железный стержень. Сапожник говорит, что дубинка и ее владелец натворили бед больше, чем разбойник Какус .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Но счастье — как свеча на алтаре: молитва твоя еще не услышана, а свеча уже догорела. Счастье Милены длилось два месяца.
После смерти отца Альфредо совсем переменился. «Было вот так, а теперь вот как, — говорила Милена матери, протягивая руку и переворачивая ее затем ладонью вниз. Впрочем, она старалась оправдать мужа: — Ведь он теперь отвечает за лавку. Он даже домой приносит счета, возится с ними до поздней ночи и ворчит. Он говорит: „Мой отец был мягче воска. Как ты думаешь, что он после себя оставил? Придется нам слезы кулаками вытирать. Он открыл кредит всему району! Пропащие деньги! Сто восемнадцать лир должны Чекки, семьдесят Лукателли и так далее, и так далее…“
В таких случаях Альфредо хотелось, чтобы Милена была подле него.
Даже в их квартирке в Курэ этим летом было нестерпимо душно. Альфредо сидел за кухонным столом в трусах и майке. Из распахнутого настежь окна чуть-чуть тянуло прохладой. Вокруг лампы вились ночные бабочки.
Альфредо яростно хлопал себя руками по лицу, давя комаров, не дававших ему покоя.
Милена сидела в халате, с голубой сеткой на голове. Ее мучило то, что муж раздражен. Хотелось, чтобы он перестал сердиться, и, желая сделать ему приятное, она предложила Альфредо выпить вишневого морса, который целый день простоял на льду.
Альфредо сказал:
— Да выслушай меня наконец. Насколько я понимаю, тебя это тоже касается!
Милена молчала. Мысли и цифры мелькали в ее голове. Они всплывали и исчезали, как кусочки льда, таявшие в стакане морса. Глаза у нее слипались. Голос мужа заставил ее встрепенуться.
— Прости» что я накричал на тебя, — сказал Альфредо. — Меня расстроил список безнадежных долгов. Ты не сердись на меня» а радуйся, что все это меня беспокоит. Дело идет о нашем будущем.
Перед сном нужно было, как всегда, закрыть газ и вынести мусорное ведро. А в ванной свет погашен?
— Вот увидишь, все должники заплатят, — сказала Милена и поцеловала мужа в висок.
Милена спала крепким сном, каким спится женщине в восемнадцать лет. Ей снились траурные платья, неоплаченные счета и комары. Комната хорошо проветрилась: дверь и окна были распахнуты настежь. Светила луна. Достаточно было поцелуя, чтобы Милена проснулась. Это он, любимый! Как хорошо? Она сразу же успокоилась. Теперь можно сладко заснуть, подложив под щеку руку Альфредо. Милена прижимала ее к себе, как девочка прижимает куклу.
Но Альфредо снова разбудил ее. Чтобы видеть ее лицо, он зажег лампу на ночном столике.
— Тебе придется работать со мной в лавке, — сказал он. — Мы должны все наладить. Ты будешь стоять за кассой. Купим кассу-автомат. Так получится солиднее. А я буду работать за прилавком. Прекрасно обойдемся без приказчика. Покупателей с виа дель Корно мы потеряем, зато будут другие — с проспекта Тинтори и из пансионов на набережной Арно.
Милену одолевал сон. Она согласилась: «Ну да, конечно?» — и представила себя за кассой. Касса звенит: трин-трин-трин. Трин-трин, ты спишь, Милена?
— Родители воспитали тебя белоручкой, — про долежал Альфредо. — Совсем не похоже, что ты выросла на виа дель Корно. — Он погасил свет и продолжал свои наставления, не замечая, что жена уже заснула. — Ты же знаешь» что в жизни не только розы: у тебя перед глазами было столько примеров. Вспомни, как живет семья Клары! Вспомни, чем кончила Аурора! Я прошу тебя лишь об одном: помоги мне поставить дело в лавке как следует Это ведь в твоих интересах, не правда ли? В лавке ты бу дешъ хозяйкой. Старайся правильно давать сдачу. А если поначалу ты будешь делать это не очень быстро, не беспокойся — потом научишься!
— Да, да. Альфредо! Спокойной ночи.
Ты спишь? Трин-трин. Первые лучи восходящего солнца уже золотят на холмах кипарисы.
Июнь месяц. Занимается заря. На виа дель Корно все еще погружены в сон.
У фонаря над входом в гостиницу не хватает двух стекол.
Неподалеку от писсуара на стене — выцветший от времени лозунг: «Трудящиеся! Голосуйте за Бастаи!» Это написал дегтем Мачисте во время выборов 1921 года. Но почему Карлино не замазал его призыв известкой?
Теперь у петуха угольщика Нези есть все основания петь очень рано. Его пение доносится до курятника Маргариты и поднимает там целую бурю.
Бродячие коты расселись на ступеньках подъездов… Они не спускают глаз с решетчатых окон угольной лавки, из которых по ночам выглядывают крысы. Серая кошечка, лишившаяся этой ночью невинности, свернулась клубочком на пороге сапожной мастерской. Над дверью вывеска: «Здесь шьют обувь на заказ».
Через полуоткрытые или широко распахнутые окна первого, второго и третьего этажей доносится тяжелое дыхание тех, кто, устав за день, спит беспробудно до самого утра. Крепче всех сон у землекопа Антонио: его крап слышен даже через улицу, на третьем этаже дома. И Синьора, завидуя землекопу, проклинает его тысячу раз и ночь. Беспокойнее всех спит Бьянка: она ворочается в постели и говорит во сне. Ривуар и Нанни спят безмятежно, мерно посапывая. Ровно дышит мусорщик Чеки. Иногда, при особенно глубоких вздохах, у него вырывается даже свист.
В окна верхних этажей солнце светит ярче. Мачисте недовольно фыркает и прячет голову под простыню. Маргарита встает, чтобы спустить жалюзи. Мария выключает будильник и осторожно выбирается из постели. Сейчас она улыбнется жильцу и скажет ему: «Доброе утро». Нези еще спит сном праведника. За стеной спит его жена. Оба они не знают, что каждую ночь, сразу лее после обхода патруля, Отелло куда-то исчезает. А вот почивают супруги Стадерини. Наступающий день задаст много работы их острым языкам! Сплетни неразлучны с нищетой.
Верхние этажи. Спит бухгалтер Карло Бенчини — «фашист первого призыва».
Около восьми мать разбудит Карлино и подаст ему кофе в постель. Карлино служит в страховом обществе. На своем служебном столе он держит кинжал, на котором видна запекшаяся кровь. Пока что Карло Бенчини спит. У него рыжие волосы. Во сне он кажется совсем юным — веснушки на щеках и на носу придают ему сходстве с мальчишкой. Карлино двадцать четыре года, а на его совести уже три убийства. Так он «служит родине». На спинке его кровати висит дубинка в черном кожаном чехле; на рукоятке ее вырезано: «А мне плевать!» Вынув дубинку из чехла, мы увидели бы, что она крепкая, кленовая, а внутри у нее железный стержень. Сапожник говорит, что дубинка и ее владелец натворили бед больше, чем разбойник Какус .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113