Может быть, они занялись любовью. Может быть, уснули потом, завернувшись в одеяла, и проснулись счастливые, и утром, может быть, взяли курс на Кенору или на запад, в сторону Виннипега, а прибыв на место, утопили «крис-крафт» и пешком дошли до автобусной станции или маленького частного аэропорта.
Документы? Паспорта?
Он же Кудесник.
В воздухе над Атлантикой они, может быть, откинули назад спинки кресел и поведали друг другу все тайны. Рассказали обо всем хорошем и обо всем дурном. «Кэт, моя Кэт», – шептал, может быть, Кудесник, словно вызывая ее дух, чувствуя ее легкие вдохи и выдохи у себя на ладони. Для них обоих это была игра в желания, но теперь они были внутри своих желаний, и теперь, может быть, им откроется счастье на земле – в неизведанной стране или в экзотической чужой столице с диковинными обычаями и малопонятным языком. Чтобы там освоиться, нужно приложить много усилий и многое в себе изменить, но они будут прилежными учениками.
Джон Уэйд в последний раз вышел в эфир рано утром в воскресенье двадцать шестого октября 1986 года. Он отправил в атмосферу поток бессвязных заклинаний, чередуя их с извинениями, сожалениями и тихими изъявлениями печали. Тон был исповедальный. Временами он плакал. Напоследок, когда уже светало, он, похоже, надломился совсем. Не разумом – сердцем. Прозвучали исковерканные молитвы, судорожные обращения к Кэти и к Богу. Он взывал к отцу, чьей любви теперь требовал, моля об уважении и постоянстве; под конец его голос звучал еле слышно, словно уже из самого озера, маленькие пузырьки сентиментальной невнятицы: «Твои теннисные туфли. Эти сердца я нарисовал… Только ради любви, только чтобы быть любимым. Потому что ты однажды спросила: что свято? И потому что ответ всегда был – ты. Свято? Теперь ты знаешь… Где ты? »
Убийца?
Человек, способный лить кипяток?
Ни разу в этих своих речах Джон Уэйд не дал повода подозревать, что он хоть что-то знает о местонахождении Кэти или что он скрывает хоть какие-то факты. И это заставляет меня задуматься. Возможно или нет, что даже для Джона Уэйда все было полнейшей загадкой? Что просто однажды он проснулся и увидел, что его жена пропала – пропала навсегда, – а остальное было ему неведомо? Что все пути вели в никуда? Что случившееся было выше его разумения?
Одна лишь печаль, думается мне, может быть здесь абсолютной истиной. Джон горевал по Кэти. Она была для него всем. Они могли быть счастливы вместе. Он любил ее, а она пропала, и он не мог вынести этого ужаса.
Зима в том году пришла рано. К вечеру двадцать шестого октября снег на полфута покрыл берега и острова Лесного озера. Птицы улетели, зверье забилось в норы, сосны застыли под белыми шапками. До самого горизонта во всех направлениях протянулся сплошной необъятный морозный панцирь, где все сцеплено со всем остальным – льдистая решетка валентностей и зависимостей. Джон Уэйд затерялся в лабиринте. Он был один. Лодка шла на полной скорости. Ветер срывал с его губ выкрики – ее имя, его любовь. Он двигался на север, минуя остров за островом, плавно скользя между водой и небом.
Можем ли мы поверить, что он был человеком, а не чудовищем? Что он был повинен только в том, что родился на свет?
Может ли истина быть такой простой? И такой ужасной?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62