Даже и сейчас ему трудно было выстроить в хронологическом порядке события тех последних часов, когда они еще были вместе. Картинки не складывались в одно целое чайник – темнота – как он скользил туда-сюда, словно сила тяжести больше не действовала. Он помнил, как возились под полом веранды мыши. Помнил сложный, насыщенный запах леса, и туман, и странное движение, которое Кэти иногда делала пальцами, легкий взмах, словно она желала разогнать все зло, скопившееся в их жизни. Но было такое, что вспоминалось ему только смутно. Как он в ту ночь встал с постели. Было поздно, это он помнил; но, плывя в полуночном потоке, он взмыл над обычным ходом времени. Он помнил пар, помнил бежавший под кожей ток. Помнил басовитое, злое жужжание; «Христа прикончить» – вот что он говорил. Ничего не мог с собой поделать. И он обварил кипятком большую цветущую герань у камина, потом карликовый кактус и другие еще растения, названий которых не знал. Он был в одних трусах, это он помнил. Ночь наполнилась запахом гнили. Он помнил, как опять налил в чайник воды, подождал, пока она вскипела, пошел в спальню. «Христа прикончить», – повторял он и повторял, только теперь шепотом, и кисти рук существовали отдельно от всего остального. Каркас сознания был снят, и все мечты были ему подвластны, все блаженные иллюзии и чудеса. Весь мир был наэлектризован. Он помнил, как смотрел на спящую Кэти, любуясь загаром на ее шее и плечах, маленькими морщинками у глаз; помнил, как в неясном свете казалось, что она чему-то слегка улыбается; помнил ее согнутый большой палец на подушке у самого носа. Вдруг его охватила великая нежность. Как радиосигнал из другой галактики – нежность – внутри все размякло, перехватило дыхание – пронзительный призыв, мольба о защите и успокоении. Любовь, подумал он. Он помнил вес чайника. Помнил клубы пара в темноте. Какое-то странное хлопанье, словно бы крыльев, потом басовитое жужжание – а позже он вдруг обнаружил, что стоит по пояс в озере. Теперь уже совсем голый, ощущая ступнями и пальцами ног илистое дно. Он смотрел на звезды, раскаленные белые звезды на черном небе. Это было глубже, чем воспоминание. Образы, живущие по ту сторону яви и по ту сторону сна, там, где бессильна всякая логика. Не воспоминание, нет. Знание. Как равномерно накатывали на грудь волны, как было холодно, как он погрузился с головой – не нырнул, просто ушел под воду, – как ощутил на языке вкус рыбы и водорослей, как по ступням царапнуло что-то острое, как легкие и руки сдавило страшной тяжестью и как, наконец, он вошел в полосу забвения. Потом он, дрожа, сидел на краю причала. Он был голый. Запрокинув голову, смотрел на звезды.
Сущая нелепость, подумал Уэйд.
Взбил подушку, лег снова и стал взвешивать возможности.
Когда проснулся, было почти совсем темно; деревья за окном стояли в паутинной фиолетовой дымке. Часы на ночном столике показывали 5.56.
Уэйд оделся, ополоснул лицо и вошел в гостиную.
– Спящая красавица, – сказал Клод.
Старик раскладывал пасьянс на карточном столике у камина. Горел огонь, но все равно в доме было сыро и зябко.
– Пока ничего, можешь и не спрашивать, – сказал Клод. – Час назад звонил твой приятель Лакс, на завтра он организовал еще лодки. В общем, взялись. – Старик перетасовал колоду и разложил карты заново. – Мы здесь, в другой спальне заночуем, я и Рут. Чтоб ты в собственном соку не варился.
– Это необязательно.
– Может, и необязательна. Но все-таки. Уэйд пожал плечами.
– Так я еще не приговорен?
– Господи, да за что?
– Не прикидывайся дурачком. Старик поднял глаза от карт и захохотал.
– Это Винни тебя застращал, точно, он. Ну не может человек иначе. Он и на солнце отыщет пятна.
– Так ты не думаешь…
– Да ничего я такого не думаю, черт тебя дери. И Рут не думает. Только вот не пора ли начать себя вести, как полагается мужу? Побольше нормального беспокойства, это всегда хорошо смотрится.
Вечер прошел тихо. После ужина Уэйд погулял немного по берегу, побрился, принял душ, потом сделал пару коктейлей с водкой и вынес их на веранду. Причал и лодочный сарай были уже окутаны туманом. Он потягивал питье почти час, прислонившись к столбу и слушая лесные шорохи; позади глаз все крутился и крутился черный камешек. Давным-давно, мальчиком, он научился превращать свое сознание в подобие школьной доски. Дрянь всю стираешь. Новое, хорошее – пишешь.
Около девяти опять попробовал позвонить сестре Кэти. Потом еще несколько раз пытался, но дозвонился только около полуночи.
Разговор был тяжелый. Их отношения имели свою историю; накопилось и отчуждение, и недоверие. Ее голос звучал искаженно, почти неузнаваемо, словно она говорила через платок
– Двадцать минут назад включаю телевизор… – Треск в трубке. – Что случилось ?
– Пока не знаю. Она отправилась одна на лодке. Больше ничего не известно.
– О господи.
Опять помехи, искажение звука. Они поговорили еще минут пять – большей частью вопросы и ответы, – оба стараясь держаться в рамках вежливости. После дня выборов Кэти ни разу ей не звонила; в голову приходит только самое очевидное, то есть несчастный случай. Голос ее прервался, несколько секунд в трубке была тишина.
– В общем, я уже собрала вещи, – сказала она. – Буду завтра, и, надеюсь, рано.
– Я не уверен, что это…
– Завтра, – повторила она.
16
Материалы
– Что это значит – эвакуировать человека гранатой?
– Не имею понятия, сэр.
– Но вы же сами так сказали.
– Это была фигура речи, сэр.
– Что вы имели в виду, когда так сказали?
– Я имел в виду… Я просто имел в виду, что я не мог никого эвакуировать иначе как гранатой. А это не совсем то же самое, что эвакуировать в прямом смысле.
Уильям Колли, показания на военном трибунале
Община Сонгми находится примерно в 9 километрах к северо-востоку от города Куангнгай поблизости от Южно-Китайского моря. В марте 1968 г. община состояла из четырех селений: Тукунг, Милай, Микхе и Колюи; каждое из них подразделялось на несколько мелких деревень… Вьетнамские названия этих деревень во многих случаях не совпадают с обозначениями на американских картах этого района… Например, деревня, обозначенная на карте как Милай-4, в действительности называется Тхуангиен».
Комиссия Пирса
– Что вы сделали?
– Я навел на них автомат.
– Зачем?
– Потому что они могли напасть.
– Это были дети?
– Да.
– И они могли на вас напасть? Дети?
– У них на теле могли быть спрятаны гранаты. Матери могли их бросить прямо в нас
– Грудных детей?
– Да.
– Грудные дети были на руках у матерей?
– Кажется, да.
– Дети выказывали агрессивность?
– Я мог ожидать чего угодно.
Пол Мидлоу, показания на военном трибунале
Я его воспитывала добрым мальчиком, я все что могла сделала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62