Странные они, эти светильники любви… Без них женщины сникают, а под ними — распрямляются, преображаются, ликуют…
От обилия в кварталах домишек настолько тесно, что мужчине разойтись в проходе со встречным можно, только с ним соприкоснувшись — почти как в лупанарии, — может, потому и сохраняется эта теснота?.. Им, мужчинам, страшно: кто не наслышан, что земля в кварталах любви за столетия пропиталась кровью чуть ли не на локоть? Да, убийства здесь не редкость, безнаказанность — закон. Но этот страх мужчин, похоже, не только нисколько не отталкивал, но, напротив, притягивал…
Вот пробирается и соглядатай… Странно, но он, наместник, его узнаёт…
Одна за другой женщины льнут к соглядатаю, изгибаясь и полуоборачиваясь так, чтобы смотреть из-за плеча, восторженно, но в то же время робко, как бы стыдливо опуская глаза, а главное — изгибаясь…
Квартал не «торговый», а «солдатский», поэтому наместнику, под легионера лишь ряженому, казалось бы, сохранить равнодушие легко. Действительно, что худенькая, что полненькая — всё одно: не «торговая», а всего лишь «солдатская»! Но то ли одежда легионера, то ли власть стиснутой под складками одежды рукояти короткого меча, то ли неясный привлёкший его сюда дух заставляют уроженца Понта хотя и вскользь, но предлагавших себя женщин осматривать глазами стосковавшегося в казарме солдата.
Вон — худенькая!.. Ну!..
А вон — полненькая!.. У!..
Но соглядатай женщин, похоже, не замечает вовсе. Он минует одну, другую… Почему он их минует? Куда он идёт? Куда его тянет?
Но вот и соглядатай, наконец-то, останавливается перед одной из предлагавших себя женщин — как жеребец, оглушённый в бою ударом боевой палицы. Женщина, которую он выбрал, не выгибается, однако есть в ней нечто особенное… Привлекательное? Влекущее? Особенная внешность? Но под толстым слоем белил и румян лица не различить.
Несколько мгновений соглядатай, как бы пританцовывая в отблесках светильника любви, восторженно рассматривает предлагаемый товар и, не оглядываясь — а напрасно! — ныряет за сулящую наслаждение занавесь входа… Женщина, прихватив с собой светильник, змеёй заструилась за ним.
«Где-то я её видел», — отметил в наместнике Пилат. Но вспомнить не смог.
Переодетый наместник, следовавший на небольшом расстоянии позади соглядатая, останавливается, а затем подкрадывается к домику вплотную и у занавеси, из-за которой пробиваются красноватые отблески праздника, прислушивается.
Он настолько поглощён этим, что даже не замечает, что начинает кивать — в ритм. И даже — почти пританцовывать.
Он ждёт… ждёт…
Но вот, наконец-то, раздаются характерные звуки — сейчас соглядатай, увлёкшись, перестанет что либо замечать…
Остаётся несколько мгновений…
В легионере просыпается ревность — а почему не он на месте соглядатая?.. Почему эта женщина будет отдаваться жалкому соглядатаю, а не ему, пусть переодетому, но наместнику?
Легионер перехватывает поудобней рукоять меча, спрятанного в складках грубого хитона…
Ещё…
Ещё!
Но тут что-то его как будто подталкивает и, сдвинув брови, он решительным движением отбрасывает в сторону занавесь, одновременно выхватывает меч и в один летящий, как в падении, шаг, достигнув ложа, без усилия погружает! меч! в плоть! стоящего на коленях! к наместнику спиной! соглядатая…
Раздаётся сдавленный крик — нет, хрип! — и вот уже обрушились характерные волны судорожных движений, которые бывают единственно при агонии.
Восторженному хрипу умирающего вторят всхлипывания женщины — тоже восторженные.
Она — счастлива?..
Судорожные движения агонизирующего трупа, да, напоминали движения любви, да… Только пальцы его глубже вошли в нежную кожу бёдер обнажённой женщины, любящей его…
Как всё происходящее прекрасно!
Но вот раздаётся не то стон восторга, не то приказ свыше.
Наместник, повинуясь, чуть вынимает меч из тела соглядатая, так что отверстывается только внешняя рана и кровь из неё волной изливается женщине на ягодицы; но до конца меч не вынимает, а оставляет в ране: кровь не будет разлита попусту, а достанется ей вся…
Кровь покрывает обнажённую спину женщины… Оттуда она перетекает на грудь, на соски… Хочется смотреть, но некая сила выталкивает наместника, и он, оставляя гетеру наедине с вцепившимися в её тело пальцами агонизирующего трупа, бросается вон…
Наместник открыл глаза.
— Да, такая смерть, пожалуй, будет более гуманной, — произнёс наместник Империи. — Смерть смертей — верх и предел удовольствия…
Но Пилат, напротив, этим странным, но, как ему казалось, своим, намерениям удивился:
«Меч… в спину ?.. Но как это… возможно?»
«Да и в чём от такой смерти выгода ?» — приподнял бровь Понтиец.
Ночная, потаённая смерть соглядатая была далеко не столь вызывающа, как публичное распятие римского гражданина, и для службы, в сущности, менее полезна, но…
Но?..
Кровь на обнажённой женщине?..
И — в спину?..
Странное видение: спина, меч, обнажённая женщина…
Есть что-то общее с обстоятельствами убийства возлюбленного его жены…
Разве?
Ведь связи здесь быть не может?..
Всё бы неплохо, можно предуготованного в Риме к закланию принести в жертву и таким образом, но… Разум Пилата противился — тому, что удар он должен нанести в спину.
«Разве забежать спереди — и рассечь ему грудь? Только не в спину! — наконец нашёл решение наместник. — Что ж… Да будет так: в грудь!»
Оставалось только выяснить, как этот соглядатай выглядит. На всякий случай. Чтобы не ошибиться…
— Проклятый город! — сквозь зубы проговорил всадник.
Надо скорее покончить здесь с делами службы и по завершении Пасхи, не задерживаясь, этот треклятый город покинуть.
Пусть убивают себя сами!..
глава XIX
повинен смерти!
Многочасовая борьба с желанием заколоть соглядатая непременно в спину истомила наместника Империи донельзя. Ничто не приносило облегчения, даже вино. Ну не помогало — даже неразбавленное! И даже напротив!
Последний кубок наместник с досады даже швырнул оземь — и теперь задумчиво смотрел на красноватую лужу, во всё более сгущающихся сумерках столь напоминавшую натёкшую кровь. Казалось, что рядом находится тело, никак не желавшее, освобождая поле зрения, рухнуть наземь.
«Почему труп именно любовника? Ясно: мне хотели напомнить о неверности жены… И тем развести меня с ней ещё больше! Не бывать по их воле! Не бывать! Муж должен быть жене верен! Тем более наместник Империи. Мужем одной жены…»
Мысль о сближении с женой, Пилату до времени объятий в квартале мстящих духов казавшаяся невозможной, сейчас, когда присутствие в его жизни мертвеца стало привычным, наместнику казалась вполне здравой.
Вообще к попытке сближения с женой был благовидный повод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220
От обилия в кварталах домишек настолько тесно, что мужчине разойтись в проходе со встречным можно, только с ним соприкоснувшись — почти как в лупанарии, — может, потому и сохраняется эта теснота?.. Им, мужчинам, страшно: кто не наслышан, что земля в кварталах любви за столетия пропиталась кровью чуть ли не на локоть? Да, убийства здесь не редкость, безнаказанность — закон. Но этот страх мужчин, похоже, не только нисколько не отталкивал, но, напротив, притягивал…
Вот пробирается и соглядатай… Странно, но он, наместник, его узнаёт…
Одна за другой женщины льнут к соглядатаю, изгибаясь и полуоборачиваясь так, чтобы смотреть из-за плеча, восторженно, но в то же время робко, как бы стыдливо опуская глаза, а главное — изгибаясь…
Квартал не «торговый», а «солдатский», поэтому наместнику, под легионера лишь ряженому, казалось бы, сохранить равнодушие легко. Действительно, что худенькая, что полненькая — всё одно: не «торговая», а всего лишь «солдатская»! Но то ли одежда легионера, то ли власть стиснутой под складками одежды рукояти короткого меча, то ли неясный привлёкший его сюда дух заставляют уроженца Понта хотя и вскользь, но предлагавших себя женщин осматривать глазами стосковавшегося в казарме солдата.
Вон — худенькая!.. Ну!..
А вон — полненькая!.. У!..
Но соглядатай женщин, похоже, не замечает вовсе. Он минует одну, другую… Почему он их минует? Куда он идёт? Куда его тянет?
Но вот и соглядатай, наконец-то, останавливается перед одной из предлагавших себя женщин — как жеребец, оглушённый в бою ударом боевой палицы. Женщина, которую он выбрал, не выгибается, однако есть в ней нечто особенное… Привлекательное? Влекущее? Особенная внешность? Но под толстым слоем белил и румян лица не различить.
Несколько мгновений соглядатай, как бы пританцовывая в отблесках светильника любви, восторженно рассматривает предлагаемый товар и, не оглядываясь — а напрасно! — ныряет за сулящую наслаждение занавесь входа… Женщина, прихватив с собой светильник, змеёй заструилась за ним.
«Где-то я её видел», — отметил в наместнике Пилат. Но вспомнить не смог.
Переодетый наместник, следовавший на небольшом расстоянии позади соглядатая, останавливается, а затем подкрадывается к домику вплотную и у занавеси, из-за которой пробиваются красноватые отблески праздника, прислушивается.
Он настолько поглощён этим, что даже не замечает, что начинает кивать — в ритм. И даже — почти пританцовывать.
Он ждёт… ждёт…
Но вот, наконец-то, раздаются характерные звуки — сейчас соглядатай, увлёкшись, перестанет что либо замечать…
Остаётся несколько мгновений…
В легионере просыпается ревность — а почему не он на месте соглядатая?.. Почему эта женщина будет отдаваться жалкому соглядатаю, а не ему, пусть переодетому, но наместнику?
Легионер перехватывает поудобней рукоять меча, спрятанного в складках грубого хитона…
Ещё…
Ещё!
Но тут что-то его как будто подталкивает и, сдвинув брови, он решительным движением отбрасывает в сторону занавесь, одновременно выхватывает меч и в один летящий, как в падении, шаг, достигнув ложа, без усилия погружает! меч! в плоть! стоящего на коленях! к наместнику спиной! соглядатая…
Раздаётся сдавленный крик — нет, хрип! — и вот уже обрушились характерные волны судорожных движений, которые бывают единственно при агонии.
Восторженному хрипу умирающего вторят всхлипывания женщины — тоже восторженные.
Она — счастлива?..
Судорожные движения агонизирующего трупа, да, напоминали движения любви, да… Только пальцы его глубже вошли в нежную кожу бёдер обнажённой женщины, любящей его…
Как всё происходящее прекрасно!
Но вот раздаётся не то стон восторга, не то приказ свыше.
Наместник, повинуясь, чуть вынимает меч из тела соглядатая, так что отверстывается только внешняя рана и кровь из неё волной изливается женщине на ягодицы; но до конца меч не вынимает, а оставляет в ране: кровь не будет разлита попусту, а достанется ей вся…
Кровь покрывает обнажённую спину женщины… Оттуда она перетекает на грудь, на соски… Хочется смотреть, но некая сила выталкивает наместника, и он, оставляя гетеру наедине с вцепившимися в её тело пальцами агонизирующего трупа, бросается вон…
Наместник открыл глаза.
— Да, такая смерть, пожалуй, будет более гуманной, — произнёс наместник Империи. — Смерть смертей — верх и предел удовольствия…
Но Пилат, напротив, этим странным, но, как ему казалось, своим, намерениям удивился:
«Меч… в спину ?.. Но как это… возможно?»
«Да и в чём от такой смерти выгода ?» — приподнял бровь Понтиец.
Ночная, потаённая смерть соглядатая была далеко не столь вызывающа, как публичное распятие римского гражданина, и для службы, в сущности, менее полезна, но…
Но?..
Кровь на обнажённой женщине?..
И — в спину?..
Странное видение: спина, меч, обнажённая женщина…
Есть что-то общее с обстоятельствами убийства возлюбленного его жены…
Разве?
Ведь связи здесь быть не может?..
Всё бы неплохо, можно предуготованного в Риме к закланию принести в жертву и таким образом, но… Разум Пилата противился — тому, что удар он должен нанести в спину.
«Разве забежать спереди — и рассечь ему грудь? Только не в спину! — наконец нашёл решение наместник. — Что ж… Да будет так: в грудь!»
Оставалось только выяснить, как этот соглядатай выглядит. На всякий случай. Чтобы не ошибиться…
— Проклятый город! — сквозь зубы проговорил всадник.
Надо скорее покончить здесь с делами службы и по завершении Пасхи, не задерживаясь, этот треклятый город покинуть.
Пусть убивают себя сами!..
глава XIX
повинен смерти!
Многочасовая борьба с желанием заколоть соглядатая непременно в спину истомила наместника Империи донельзя. Ничто не приносило облегчения, даже вино. Ну не помогало — даже неразбавленное! И даже напротив!
Последний кубок наместник с досады даже швырнул оземь — и теперь задумчиво смотрел на красноватую лужу, во всё более сгущающихся сумерках столь напоминавшую натёкшую кровь. Казалось, что рядом находится тело, никак не желавшее, освобождая поле зрения, рухнуть наземь.
«Почему труп именно любовника? Ясно: мне хотели напомнить о неверности жены… И тем развести меня с ней ещё больше! Не бывать по их воле! Не бывать! Муж должен быть жене верен! Тем более наместник Империи. Мужем одной жены…»
Мысль о сближении с женой, Пилату до времени объятий в квартале мстящих духов казавшаяся невозможной, сейчас, когда присутствие в его жизни мертвеца стало привычным, наместнику казалась вполне здравой.
Вообще к попытке сближения с женой был благовидный повод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220