как Ты позволяешь это?
Движение на диванах резко прекратилось. На него с испугом и изумлением смотрело тридцать пар глаз.
— Выйди, сатана, — громыхал Кефа, — и назови себя. Воистину царствие Ада воцарилось на земле. Пусть небеса падут и сотрут эту картину с моих глаз. Господи Боже, если Ты видишь, снизошли Твой гнев…
— Что ты здесь делаешь? — сердито спросил мужчина в дальнем конце комнаты.
— Сровняй этот притон гнусности с землей, сожги его дотла пламенем Твоего гнева. Не оставь камня на камне, пусть не обойдет Твой священный гнев никого из этих детей, погрязших в грехе.
Кефа остановился, чтобы перевести дух. Все замерли в полной тишине. Ничего не происходило.
— Твой бог, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты, — видимо, единственный, кто тебя не слышал. Ты нарушил религиозный обряд и, полагаю, вторгся в чужое жилище. Убирайся вон, пока мы тебя не убили.
— Убейте меня, — сказал Кефа.
Наступила пауза.
— Убейте его, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты.
Полдюжины молодых людей, таких юных, с грустью отметил Кефа, что могли быть его сыновьями, вскочили с диванов и бросились к нему. Они неловко его схватили. Их неловкость, подумал Кефа, была каким-то образом связана с тем фактом, что они были нагими, а он нет. Схватив его, они не знали, что делать дальше.
— Свяжите его, — сказал один из них.
Начался поиск чего-нибудь, чем можно было бы его связать. Наконец нашелся шелковый кушак, и им связали его руки, заведенные за спину. Это был самый дорогой предмет одежды, который ему когда-либо приходилось носить.
Связав ему руки, мужчины посмотрели друг на друга в нерешительности. Так как он не сопротивлялся, не было смысла связывать ему ноги. В любом случае, чтобы связать ему ноги, был нужен еще один кушак, а также нужно было усадить его на пол, что было глупо, поскольку он не сопротивлялся, а они все равно собирались его убить.
— Что нам теперь делать? — тихо спросил один.
— Убей его, — прошептал другой.
— Чем? — шепотом спросил третий.
Они смущенно оглядывались, будто ожидали, что из стены вырастет меч.
— У меня за поясом вы найдете нож, — сказал Кефа. — Будьте осторожны, он очень острый. Я им потрошу рыбу.
Руки, держащие его за плечи, немного расслабились, словно обмякли от удивления. Никто не решился вынуть его нож из-за пояса.
— Кто ты? — спросил человек в дальнем конце комнаты.
— Меня знают как Кефу, — сказал Кефа, — и я хранитель Ключа от Царствия Небесного.
Это было подобно тому, как если бы он бросил камень в колодец и, пока от него распространялись круги и звук постепенно доходил до слуха стоящих наверху, сам камень продолжал свое невидимое, тревожное движение вниз.
— Он безумен, — наконец сказал кто-то.
— Подведите его сюда, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты.
Кефу подвели к нему. Умные, сердитые глаза мужчины скрывали замешательство.
— Ты — центурион Корнелий? — спросил Кефа.
— Здесь я задаю вопросы. Зачем ты незаконно проник в этот дом?
— Извиняюсь, — произнес Кефа. — В тот момент мне это казалось правильным. Я пробрался через окно кухни, оно было плохо закрыто. Вам следует что-нибудь с ним сделать. Ты — Корнелий?
Казалось, центурион внутренне борется с гигантским психологическим препятствием. Наконец он сдался.
— Да, — сказал он, — я Корнелий.
— Хорошо. Я пришел повидаться с тобой.
— Я тебя не знаю. И я, как правило, не разговариваю с сумасшедшими.
— Я не сумасшедший, — сказал Кефа. — Просто, как говорят, немного вспыльчивый.
— Ты в своем уме? И у тебя есть ключ от царствия небесного.
— Да.
— Непохоже, чтобы у тебя был ключ даже от своего дома.
— Это правда, — сказал Кефа. — У меня ничего нет, кроме одежды и ножа.
— Ты знаешь, что я действительно мог бы тебя убить.
— Конечно, мог бы, — сказал Кефа. — От этого никому бы не стало легче, возможно кроме меня. В городе говорят, что ты был хорошим человеком, религиозным человеком. Что произошло?
— Не существует такого понятия как хороший, есть только правда, — раздраженно сказал центурион. — И я по-прежнему религиозен.
— Ты это называешь религией?
— Если ты приведешь хотя бы одну причину, почему я должен отвечать на твои вопросы, я на них отвечу.
— Я приведу причину, — сказал Кефа, — но сперва ты должен позволить мне немного поговорить. И было бы еще лучше, если бы мне развязали руки.
Центурион колебался. Потом пожал плечами. Вперед вышел человек и развязал Кефе руки.
— Спасибо, — сказал Кефа. — Здесь темновато. Не возражаете, если я?..
Он зажег несколько свечей от жаровни и вставил их в подсвечники. Тридцать пар удивленных глаз наблюдали за ним. Тридцать пар рук инстинктивно потянулись, чтобы прикрыть срамные места от неожиданно яркого света.
— Есть вещи, которые следует делать в темноте, и вещи, которые следует делать при свете, — сказал Кефа, — и я вижу, что вы это понимаете. А есть вещи, которые вообще не следует делать, что вы тоже понимаете, но кто-то сбил вас с толку. Бог послал меня сюда. Я не знаю, какому богу вы поклоняетесь, но Бог, которому поклоняюсь я, живет при свете, и первой вещью, которую Он сотворил, был свет. Я расскажу вам о Нем.
Он никогда не чувствовал такой уверенности. Он проповедовал целый час, люди не сводили с него глаз, и он видел, как их выражение постепенно менялось — подозрительность сменялась осторожным интересом, а у одного или двух он даже заметил проблеск рвения, от чего у него всегда замирало сердце, потому что это означало, что еще одна душа начала свою нелегкую дорогу по Пути. Его глаза наполнились слезами, и они полились, словно дождь, и в глазах у всех, кто на него смотрел, были слезы.
Он воздел руки и начал страстно молиться за тех, кто стоял вокруг него, и когда он стоял так, с воздетыми руками и лицом, обращенным к Небесам, он чувствовал, как благодать, любовь и безграничная сила льются в него, обновляя и преобразовывая, прибывая все больше и больше, пока не наполнили его до краев и не стали переливаться через край, и тогда сила начала выплескиваться наружу и заполнила собой всю без остатка комнату и на своей гигантской волне подняла души всех присутствующих к Богу.
Сперва он не осознавал, что происходит вокруг. Он пришел в себя, только когда раздались исступленные вопли. Тогда он увидел, что в комнате царит суматоха. Люди, которые его внимательно слушали, рыдали, выли, смеялись, бились в конвульсиях, лепетали, вопили и выкрикивали что-то на непонятных языках — это было самое необузданное проявление Духа, которые Кефа когда-либо видел. Онемев, он с изумлением смотрел вокруг себя.
Дух снизошел.
А ведь эти люди не были даже…
Была только одна вещь, которую он мог сделать. Он сходил на кухню, нашел кувшин с водой и окрестил их.
— Как ты думаешь, как долго мы здесь находимся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Движение на диванах резко прекратилось. На него с испугом и изумлением смотрело тридцать пар глаз.
— Выйди, сатана, — громыхал Кефа, — и назови себя. Воистину царствие Ада воцарилось на земле. Пусть небеса падут и сотрут эту картину с моих глаз. Господи Боже, если Ты видишь, снизошли Твой гнев…
— Что ты здесь делаешь? — сердито спросил мужчина в дальнем конце комнаты.
— Сровняй этот притон гнусности с землей, сожги его дотла пламенем Твоего гнева. Не оставь камня на камне, пусть не обойдет Твой священный гнев никого из этих детей, погрязших в грехе.
Кефа остановился, чтобы перевести дух. Все замерли в полной тишине. Ничего не происходило.
— Твой бог, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты, — видимо, единственный, кто тебя не слышал. Ты нарушил религиозный обряд и, полагаю, вторгся в чужое жилище. Убирайся вон, пока мы тебя не убили.
— Убейте меня, — сказал Кефа.
Наступила пауза.
— Убейте его, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты.
Полдюжины молодых людей, таких юных, с грустью отметил Кефа, что могли быть его сыновьями, вскочили с диванов и бросились к нему. Они неловко его схватили. Их неловкость, подумал Кефа, была каким-то образом связана с тем фактом, что они были нагими, а он нет. Схватив его, они не знали, что делать дальше.
— Свяжите его, — сказал один из них.
Начался поиск чего-нибудь, чем можно было бы его связать. Наконец нашелся шелковый кушак, и им связали его руки, заведенные за спину. Это был самый дорогой предмет одежды, который ему когда-либо приходилось носить.
Связав ему руки, мужчины посмотрели друг на друга в нерешительности. Так как он не сопротивлялся, не было смысла связывать ему ноги. В любом случае, чтобы связать ему ноги, был нужен еще один кушак, а также нужно было усадить его на пол, что было глупо, поскольку он не сопротивлялся, а они все равно собирались его убить.
— Что нам теперь делать? — тихо спросил один.
— Убей его, — прошептал другой.
— Чем? — шепотом спросил третий.
Они смущенно оглядывались, будто ожидали, что из стены вырастет меч.
— У меня за поясом вы найдете нож, — сказал Кефа. — Будьте осторожны, он очень острый. Я им потрошу рыбу.
Руки, держащие его за плечи, немного расслабились, словно обмякли от удивления. Никто не решился вынуть его нож из-за пояса.
— Кто ты? — спросил человек в дальнем конце комнаты.
— Меня знают как Кефу, — сказал Кефа, — и я хранитель Ключа от Царствия Небесного.
Это было подобно тому, как если бы он бросил камень в колодец и, пока от него распространялись круги и звук постепенно доходил до слуха стоящих наверху, сам камень продолжал свое невидимое, тревожное движение вниз.
— Он безумен, — наконец сказал кто-то.
— Подведите его сюда, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты.
Кефу подвели к нему. Умные, сердитые глаза мужчины скрывали замешательство.
— Ты — центурион Корнелий? — спросил Кефа.
— Здесь я задаю вопросы. Зачем ты незаконно проник в этот дом?
— Извиняюсь, — произнес Кефа. — В тот момент мне это казалось правильным. Я пробрался через окно кухни, оно было плохо закрыто. Вам следует что-нибудь с ним сделать. Ты — Корнелий?
Казалось, центурион внутренне борется с гигантским психологическим препятствием. Наконец он сдался.
— Да, — сказал он, — я Корнелий.
— Хорошо. Я пришел повидаться с тобой.
— Я тебя не знаю. И я, как правило, не разговариваю с сумасшедшими.
— Я не сумасшедший, — сказал Кефа. — Просто, как говорят, немного вспыльчивый.
— Ты в своем уме? И у тебя есть ключ от царствия небесного.
— Да.
— Непохоже, чтобы у тебя был ключ даже от своего дома.
— Это правда, — сказал Кефа. — У меня ничего нет, кроме одежды и ножа.
— Ты знаешь, что я действительно мог бы тебя убить.
— Конечно, мог бы, — сказал Кефа. — От этого никому бы не стало легче, возможно кроме меня. В городе говорят, что ты был хорошим человеком, религиозным человеком. Что произошло?
— Не существует такого понятия как хороший, есть только правда, — раздраженно сказал центурион. — И я по-прежнему религиозен.
— Ты это называешь религией?
— Если ты приведешь хотя бы одну причину, почему я должен отвечать на твои вопросы, я на них отвечу.
— Я приведу причину, — сказал Кефа, — но сперва ты должен позволить мне немного поговорить. И было бы еще лучше, если бы мне развязали руки.
Центурион колебался. Потом пожал плечами. Вперед вышел человек и развязал Кефе руки.
— Спасибо, — сказал Кефа. — Здесь темновато. Не возражаете, если я?..
Он зажег несколько свечей от жаровни и вставил их в подсвечники. Тридцать пар удивленных глаз наблюдали за ним. Тридцать пар рук инстинктивно потянулись, чтобы прикрыть срамные места от неожиданно яркого света.
— Есть вещи, которые следует делать в темноте, и вещи, которые следует делать при свете, — сказал Кефа, — и я вижу, что вы это понимаете. А есть вещи, которые вообще не следует делать, что вы тоже понимаете, но кто-то сбил вас с толку. Бог послал меня сюда. Я не знаю, какому богу вы поклоняетесь, но Бог, которому поклоняюсь я, живет при свете, и первой вещью, которую Он сотворил, был свет. Я расскажу вам о Нем.
Он никогда не чувствовал такой уверенности. Он проповедовал целый час, люди не сводили с него глаз, и он видел, как их выражение постепенно менялось — подозрительность сменялась осторожным интересом, а у одного или двух он даже заметил проблеск рвения, от чего у него всегда замирало сердце, потому что это означало, что еще одна душа начала свою нелегкую дорогу по Пути. Его глаза наполнились слезами, и они полились, словно дождь, и в глазах у всех, кто на него смотрел, были слезы.
Он воздел руки и начал страстно молиться за тех, кто стоял вокруг него, и когда он стоял так, с воздетыми руками и лицом, обращенным к Небесам, он чувствовал, как благодать, любовь и безграничная сила льются в него, обновляя и преобразовывая, прибывая все больше и больше, пока не наполнили его до краев и не стали переливаться через край, и тогда сила начала выплескиваться наружу и заполнила собой всю без остатка комнату и на своей гигантской волне подняла души всех присутствующих к Богу.
Сперва он не осознавал, что происходит вокруг. Он пришел в себя, только когда раздались исступленные вопли. Тогда он увидел, что в комнате царит суматоха. Люди, которые его внимательно слушали, рыдали, выли, смеялись, бились в конвульсиях, лепетали, вопили и выкрикивали что-то на непонятных языках — это было самое необузданное проявление Духа, которые Кефа когда-либо видел. Онемев, он с изумлением смотрел вокруг себя.
Дух снизошел.
А ведь эти люди не были даже…
Была только одна вещь, которую он мог сделать. Он сходил на кухню, нашел кувшин с водой и окрестил их.
— Как ты думаешь, как долго мы здесь находимся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84