• Экземпляры «Смысла моей жизни» с автографами, продающиеся с аукциона на ярмарке в Сан-Тельмо и служащие в качестве молитвенников.
• Белесое одеяние, истрепанное временем, с треугольным вырезом и короткими рукавами, которое между 1962-м и 1967-м годами выставлялось в доме на углу улиц Ирала и Себастьян Габото на острове Масьель, известном в то время как Музей Савана.
• Мумифицированное тело самой Эвиты.
6) То, что можно назвать «рассказом о дарах».
В каждой перонистской семье можно услышать такой рассказ: дедушка никогда не видел моря, бабушка не знала, что такое простыни или занавески, дяде требовался грузовик, чтобы развозить ящики с газировкой, кузине был необходим протез ноги, матери не на что было купить свадебный наряд, больная туберкулезом соседка не могла оплатить койку в санатории в горах Кордовы. И вот как-то утром является Эвита. В сценарии таких рассказов все происходит утром: солнечное, весеннее утро, на небе ни облачка, слышится музыка скрипок. Явилась Эвита и своими большими крыльями прикрыла пространство, заполненное желаниями, исполнила мечты. Эвита была посланницей счастья, вратами чудес. Дедушка увидел море. Она повела его за руку, и оба плакали, глядя на волны. Так рассказывается. Предание переходит из уст в уста, благодарности нет предела. Когда наступит время голосовать, внуки думают об Эвите. Пусть кто-то говорит, что преемники Перона разорили Аргентину и что сам Перон перед смертью предал их, они все равно положат бюллетени на алтарь приношений Эвите. Потому как дедушка попросил меня об этом перед смертью. Потому как свадебный наряд моей матери был подарен Эвитой. Человек, преисполненный надежды, жаждет найти путь, обещанный его мечтами.
7) Незаконченный памятник.
В июле 1951 года у Эвиты появилась идея о создании памятника Неимущему. Она хотела, чтобы это был самый высокий, самый тяжелый, самый дорогой в мире памятник, и чтобы он был виден издалека, как Эйфелева башня. Так она сказала депутату Селине Родригес де Мартинес Паива, которая должна была представить проект Конгрессу. «Этот монумент должен вечно пробуждать энтузиазм перонистов и волнение в их душах — даже тогда, когда ни одного из нас не будет в живых».
В конце того года Эвита одобрила проект. Центральная фигура, мускулистый труженик высотой шестьдесят метров, должен был стоять на пьедестале в семьдесят семь метров высотой. Вокруг огромная площадь, в три раза больше, чем Марсово поле, окаймленная статуями Любви, Социальной справедливости, Прав детей и Прав старости. В центре монумента построят саркофаг вроде саркофага Наполеона в церкви Инвалидов, но из серебра, с покоящейся на нем фигурой. Огромная конструкция, почти вдвое превышающая статую Свободы, должна была стоять на открытом пространстве между юридическим факультетом и Домом президента. Эвите макет так понравился, что она приказала заменить фигуру мускулистого труженика своей собственной. Конгресс поспешил санкционировать идею за двадцать дней до смерти Эвиты, и сама она в своем завещании намекает на эту иллюзию вечности: «Тогда я постоянно буду чувствовать себя вблизи моего народа и буду продолжать служить мостом любви между неимущими и Пероном».
После погребения связанная с монументом эйфория пошла на убыль. Котлован для фундамента начали рыть с явной неторопливостью. К моменту падения Перона была только огромная яма, которую новые власти засыпали в одну ночь. Чтобы замаскировать пустое пространство, придумали фонтаны с подсветкой и игровые площадки для детей. Но траурное воспоминание об Эвите не покинуло это место. Огромная площадь пустует, как бы отмеченная нерушимым заклятием. В конце 1974 года Хосе Лопес Рега, бывший начальник полиции и знаток оккультных наук при третьей супруге Перона — которая тогда была президентом республики, — задумал воздвигнуть на том месте Алтарь Отечества, дабы примирить враждующие души. Снова принялись копать котлован, но превратности истории — как в предыдущем случае — прервали эти работы.
Время от времени Эвита появляется там на ветвях индейского жасмина. Неимущие угадывают ее сияние, слышат шелест ее платья, узнают журчанье ее хриплого, возбужденного голоса, чувствуют ее светоносное пребывание в мире ином и энергичные ее хлопоты и, зажигая по обету свечи на том месте, где должен был стоять ее саркофаг, спрашивают у нее о будущем. Она отвечает молчанием, затемнениями, затуманиванием света, возвещая, что будущие времена будут мрачными. Поскольку же они всегда мрачные, вера ее почитателей крепнет. Эвита не ошибается.
Миф конструируется в одном направлении, а писания людей иногда устремляются в другом. Образ Эвиты, создаваемый литературой, например, это только образ ее мертвого тела или ее злополучной сексуальной жизни. Завороженность мертвым телом началась еще до ее болезни, в 1950 году. В том же году Хулио Кортасар завершил роман «Экзамен», который, как он через три десятилетия заявляет в прологе, невозможно было публиковать по многим причинам. Это история стадной толпы, , стремящейся со всех концов Аргентины на Пласа-де-Майо, чтобы поклониться мощам. Люди ждут какого-то чуда, они готовы убивать друг друга, лишь бы взглянуть на женщину в белой тунике, «распущенные белокурые волосы падают у нее на грудь». «Она хорошая, она очень хорошая», — твердят бедняки из провинций, которые заполонили город, а затем превращаются в ядовитые грибы и зловредный туман. Страх, витающий в воздухе, это не страх перед Пероном, а страх перед Ней, которая из бессмертных глубин истории извлекает худшие рудименты дикости. Эвита — это возврат к орде, к людоедскому инстинкту рода, это безграмотная бестия, слепо врывающаяся в лавку хрустальной красоты.
В Аргентине тех лет, когда Кортасар писал «Экзамен», Духовная Руководительница, еще здоровая, с острыми клыками и жаждущими крови когтями, внушала священный ужас. Это была женщина, которая вышла из мрака пещеры и отказалась вышивать, крахмалить сорочки, разжигать огонь в очаге, заваривать мате, купать детей, чтобы расположиться во дворцах власти и законов, в местах, закрепленных за мужчинами. «Эта странная женщина отличалась почти от всех здешних женщин — так определяет ее „Черная Книга Второй Тирании“, опубликованная в 1958 году. — У нее не было культуры, но была политическая интуиция: она была неистовой, властолюбивой и эффектной». Иначе говоря, беспардонной, бесстыжей, наделенной «страстью и мужеством», несвойственными женщине. «Ей должны были нравиться женщины, — предполагает Мартинес Эстрада в своих „Катилинариях“. — Она, вероятно, обладала бесстыдством публичных женщин в постели, которым все равно с кем резвиться — с завсегдатаем борделя, или с домашней собачкой, или с другой проституткой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100