Идея эта укоренилась в военном министерстве еще со времен последней восточной войны, еще при дедушке Николая II, и безнадежно отдавала нафталином. И ни многочисленные тайные экспедиции наших военных в Турцию, ни красиво расчерченные карты не отвечали на два главных вопроса: как это сделать и зачем нам это надо.
Понятно ведь, что только совсем уже больное воображение могло родить идею тайно продвинуть русские войска к Босфору на… плотах и заставить солдатиков штурмовать высоченные каменные укрепления с моря – даже без поддержки артиллерии. И тем не менее эта средневековая идея жила в умах наших отважных генштабистов и теперь, в преддверии века двадцатого! Они по-прежнему предпочитали делать карьеру, взбираясь на олимп военной славы по трупам русских солдат. И они так и не научились ни считаться с потерями, ни думать о том, как отнесутся к этому захвату в Европе, ни учитывать неизбежно возникающие после каждой войны новые проблемы и конфликты.
Витте вздохнул. Даже известный своими ультрапатриотическими взглядами Победоносцев, услышав, что готовят России военные, тогда перекрестился и выдохнул: «Помилуй нас Бог!» Но более всего Витте запомнились слова, которые услышал от прежнего министра иностранных дел Гирса:
– В России, да, пожалуй, и не только в России, вообще беда с военными, Сергей Юльевич, ибо они непременно хотят создавать события, вызывающие войну.
И вот теперь, похоже, создавалось как раз такое событие.
«Пора Покотилову в Пекин шифрограмму давать, – решил Витте, – пусть изыскивает деньги на взятки китайцам. Если не договоримся о мирной передаче нам Порт-Артура, будет беда…»
* * *
Граф Муравьев следил за мышиной возней Витте с ленцой старого опытного кота. Сергей Юльевич, этот молодой прекраснодушный мечтатель, и понятия не имел, насколько далеки его взгляды от реального расклада политических сил. А реальный расклад был суров и однозначен.
Во-первых, следовало полностью реализовать военно-стратегический потенциал корейского проекта Генштаба и под прикрытием лесодобычи на реке Тумань сосредоточить на корейско-китайской границе боеспособную и хорошо вооруженную армию. Нет, Муравьев понимал, что всю Корею России не получить, но внедриться до 38-й параллели было вполне реально.
Во-вторых, на Путиловском заводе давно уже ждала полевых испытаний новая партия дальнобойных орудий, и небольшой военный конфликт был бы оружейникам крайне удобен.
Ну а главное – граф Муравьев понимал то, что прекраснодушный мечтатель Витте понимать отказывался: Китай с его многомиллионным населением и превосходно отрегулированным государственным управлением всегда будет слишком опасным соседом. И другого способа раз и навсегда избавиться от такого соседства, кроме как разделить Поднебесную между цивилизованными державами, Муравьев не видел.
* * *
Когда буран закончился и есаул Добродиев начал поднимать отряд, обнаружилось, что казака по фамилии Шалимов в строю нет.
– Шалимов! – заорал есаул. – Где ты, мать твою?! Или все проср… не можешь?!
Казаки начали посмеиваться и переминаться с ноги на ногу.
– А ну все вместе… – строго сдирижировал Добродиев.
– Ша-а-ли-и-мо-о-ов! – с воодушевлением гаркнули казаки.
Но никто не отзывался.
– Я что-то не пойму, Никодим Федорыч, – подошел к есаулу уже испивший утреннего чаю Загорулько, – мы что – казака потеряли? Может быть, кто-нибудь видел, куда он пошел?
– Никак нет, Павел Авксентьевич, – нахмурясь, развел руками есаул. – Но вечером, когда спать ложились, был, это я точно знаю, сам проверял.
Загорулько обвел взглядом огромную, сверкающую под ясным зимним солнцем заснеженную равнину и недовольно цокнул языком. Если здесь вчера и были какие следы, то сегодня уже и не найти. Но бросать человека вот так, даже не попытавшись найти, он не мог.
– Прочесать всю округу на четверть версты, – мрачно распорядился он. – Может быть, он где ногу подвернул. Но первым делом проверьте сараи.
Казаки, недовольные тем, что приходится месить ногами снег, ворча, рассыпались в разные стороны, а офицеры сгрудились в кучку – перекурить.
– Господ офицеров тоже касается, – грозно повел бровями Загорулько.
Офицеры дружно чертыхнулись, но ослушаться не посмели, и Семенов, как и все остальные, покорно пошел искать заблудшую овцу. С трудом пробиваясь через снег, обошел стороной первый, уже обыскиваемый казаками сарай и заглянул во второй.
Снегу намело внутрь – по пояс, в основном через провалы в крыше, и, если честно, идти сквозь него не хотелось. Но Семенов представил себе, как пошедший по нужде Шалимов лежит где-нибудь в углу – без сознания, с вывернутой аж до затылка ногой, поежился, болезненно крякнул и двинулся вперед. Прошел около двух саженей, выбрался на относительно чистое место и замер. Прямо перед ним из снега торчала первая улика – уголок бумажного листа.
Поручик шмыгнул носом и брезгливо потянул за уголок двумя пальцами. Вытащил, отряхнул и обомлел. У него в руках, с двуглавым орлом вверху и расплывшейся синей печатью внизу, был выданный Энгельгардту в Петербурге специальный приказ Главного штаба. Согласно ему, каждый встречный офицер русской армии обязан был предоставить ныне покойному начальнику экспедиции всю возможную помощь.
Поручик глотнул, бросился разгребать снег и тут же остановился.
– Господи! Но как они у него оказались?!
Он помнил, что Шалимов примкнул к отряду там же, где он сам, – в Благовещенске. И это могло означать самое худшее, например, то, что Шалимов, получив от неведомых похитителей пакет секретных документов, теперь пытался доставить его в руки китайских властей. А буранную ночь для побега выбрал, чтобы не догнали.
«Но почему кружным путем? Почему они не передали бумаги китайцам сразу же, в Айгуне?»
Ответа не было.
Поручик знал, что не имеет права ни поставить в известность о найденном документе Загорулько, ни вообще передать этот документ кому бы то ни было, кроме русских консулов в Китае и, может быть, лично генерала Гродекова. Но впереди предстоял долгий путь по китайской равнине, где не то что консула – простое русское лицо не увидишь!
Нет, у него был выход: объявить начальнику экспедиции о своем возвращении в Россию и на свой страх и риск в одиночку тронуться назад, в Никольск-Уссурийский. Но Семенов представил себе, как это отразится на живущей лишь отчислениями от его жалованья Серафиме, и дрогнул.
«Энгельгардту все равно этим не помочь, – оправдывая себя, подумал он, – а мне сестренку содержать надо. А бумагу и рапорт я отдам, когда увижу первого же нашего консула».
* * *
После той безумной ночи Курбан совершенно точно знал, чего хочет от него Бухэ-Нойон, – жертв и еще раз жертв. Но это не должны быть просто жертвы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87