Только во время сильных дождей земля оседала, песок осыпался, капли просачивались вглубь и в норе становилось влажновато.
Иногда, проходя по туннелю, я чувствовал подвижки грунта, движение земли под моим брюхом и над головой. Я останавливался, прислушивался и, успокоенный, шел дальше – ведь под землей постоянно происходят какие-то подвижки и перемещения, грунт оседает, вспучивается и опадает. Крысы знают об этом, различают отзвуки и дрожь этих движений земли и сохраняют спокойствие до тех пор, пока не появится реальная опасность.
Доспехи скелета подрагивали, звенели, стучали, гнулись, ломались, распадались на части, и, разбуженный их треском, я иногда начинал бояться.
Я открывал глаза, а звуки утихали, слабели, исчезали. Вместе с ними исчезал и мой страх, и я засыпал снова, а когда просыпался, мне казалось, что все это был лишь беспокойный сон. Старый вырубленный лес – заваленный сверху щебенкой и золой, забросанный камнями, зацементированный и залитый асфальтом – казался нам, крысам, самым надежным и спокойным местом на свете, потому что люди забыли о его существовании.
Толстые корни связывали друг с другом слои почвы, укрепляли грунт с прорытыми в нем многоуровневыми лабиринтами нор, прорастали прямо в наши крысиные гнезда. Подземные стволы, сучья, ветви, пучки одеревеневших волокон, сложные, запутанные узлы, толстые и тонкие, вьющиеся во все стороны побеги, узловатые сети отростков, из которых всегда можно было насосаться влаги, – все это связывало друг с другом глину и песок, гравий и золу, торфяные прослойки и темную, сыпучую землю. Еще ниже, под этой запутанной сетью древесных корней, покоились огромные валуны, медленно опускавшиеся все ниже и ниже под тяжестью своего веса. Крысы редко добирались до них, потому что эти валуны своей нижней частью уходили в водянистый, подвижный песок. Бывало и так, что крысы, отважившиеся забраться так низко, не возвращались оттуда и все их следы навсегда исчезали в подмокшем грунте.
Я заблудился, спускаясь все ниже и ниже вдоль толстого корня. И вдруг оказался под холодной металлической плитой или ящиком. Носом, вибриссами, лапками я пытался определить – куда же это я попал?
И тут неожиданно нащупал выгнутую дугой, неподвижно застывшую крысиную или мышиную спину и удлиненную мордочку грызуна. Я быстро отскочил в сторону, но вскоре опять подобрался поближе, чтобы обнюхать, обследовать…
Что это? Большая мышь или маленькая крыса, вырезанная из мягкого металла? Я коснулся её зубами и, вдруг. испугавшись, что забрался слишком низко – так низко, как никогда ещё не спускался, повернулся, прижал уши к спине и что было сил бросился бежать обратно в нору.
А когда потом я захотел снова разыскать это место, все щели вокруг корня уже были заполнены песком – видимо, опять сдвинулась земля.
Большинство крыс никогда не интересовались тем, что же находится там – ниже уходящих в глубину корней и тяжелых скальных обломков, – довольствуясь спокойствием жизни под слоем асфальта и бетона. О том, что рядом с нами живут люди, напоминали лишь доносящиеся сверху отзвуки городского шума.
Я привык к дребезжащему звону доспехов скелета-великана и перестал бояться, спокойно спал, не обращая внимания на все чаще просачивающиеся в нору капли воды, на осыпающиеся стены и проваливающиеся вниз камни.
Серебристая выкормила очередной выводок, который разбрелся по городу, сточным каналам и подвалам. Я растолстел, как тогда в бункере, и мне стало труднее подниматься наверх. Некоторые проходы стали для меня тесноваты, и мне приходилось постоянно расширять их. Я протискивался вперед, чувствуя, как мое брюхо вязнет в песке или глине. Серебристая кусала меня за хвост, и я с писком протискивался дальше, оставляя на стенках клочья выдранной шерсти.
Запасов, принесенных с площади, из котельной и из подвалов, скапливалось все больше, и я чувствовал себя в полной безопасности с таким количеством насушенной пищи. Я поверил в то, что навсегда останусь в этом подземном лесу.
Дожди и громовые раскаты не вызывали желания часто вылезать наружу, и я сидел в норе, чистил шерсть, расчесывал волоски, ловил блох, барахтался в гнезде с Серебристой и малышами.
И вдруг однажды я услышал скрип, стон, скрежет. Земля задрожала, как будто лопаясь, и в нору между обнаженными корнями ворвался холодный, ^влажный воздух. Гнездо тряслось, дрожало, двигалось, нас начало засыпать землей, а мы метались, не зная, куда бежать.
От нового мощного толчка рассыпалась боковая стенка, и я увидел, как сверху на нас падают каменные плиты, которыми была вымощена площадь. С высоты лил дождь, врывался ветер и доносился городской шум. Серебристая скрылась с крысятами в самом широком туннеле, ведущем к сточному каналу.
Мокрые пласты глины, скользя, падали прямо на меня. Я отскочил в сторону и по шероховатым поверхностям каменных плит и обломков упрямо пополз вверх, не обращая внимания на струи воды и грязи.
Я выбрался на площадь. Неровная, волнистая поверхность, глубокие расщелины, провалы. Я бежал со всех ног в сторону ближайших, светящихся желтоватыми огнями домов. Часть мостовой обвалилась. Черные нагромождения обломков асфальта торчали внизу, как широко раскрытая пасть неведомого зверя.
Я перебежал через улицу, на которой прекратилось всякое движение, и, стуча зубами, спрятался в первом же подвале. Обвал на площади похоронил мечты о спокойной, не заметной людям жизни.
Я заполз в кучу слежавшихся мешков и заснул.
Проснувшись, я решил вернуться. Но вход в подвал был засыпан землей, а щели превратились в огромные глинистые воронки. Вокруг копошились люди, закачивая в расщелины огромные количества жидкого цемента и гравия.
Совершенно разбитый, будто меня прогнали более сильные, чем я, крысы, я отправился на другую сторону площади, где находился пожарный кран, а под ним, рядом с трубами, – ведущий вниз проход. Но теперь пожарный кран накренился, частично провалившись вниз, а люди кирками дробили асфальт вокруг него.
Время шло, а я, хоть и хотел, никак не мог вернуться.
Осиротевший и злой, я неожиданно наткнулся в подвале соседнего дома на Серебристую. Радуясь встрече, я побежал к ней, и тут в меня врезалась мощная серая фигура и отбросила в угол. Серебристая села на задние лапки и вытянула вперед мордочку, глядя, как её новый приятель вырывает у меня клочья шерсти и рвет уши.
Я понял, что Серебристая больше не принадлежит мне, что она перестала быть моей самкой. Я униженно ретировался, слыша позади победные писки более сильного самца.
В растерянности я бродил по туннелям и подвалам, размышляя: что же делать дальше? Я много раз возвращался на площадь, но дыр и щелей на ней больше не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Иногда, проходя по туннелю, я чувствовал подвижки грунта, движение земли под моим брюхом и над головой. Я останавливался, прислушивался и, успокоенный, шел дальше – ведь под землей постоянно происходят какие-то подвижки и перемещения, грунт оседает, вспучивается и опадает. Крысы знают об этом, различают отзвуки и дрожь этих движений земли и сохраняют спокойствие до тех пор, пока не появится реальная опасность.
Доспехи скелета подрагивали, звенели, стучали, гнулись, ломались, распадались на части, и, разбуженный их треском, я иногда начинал бояться.
Я открывал глаза, а звуки утихали, слабели, исчезали. Вместе с ними исчезал и мой страх, и я засыпал снова, а когда просыпался, мне казалось, что все это был лишь беспокойный сон. Старый вырубленный лес – заваленный сверху щебенкой и золой, забросанный камнями, зацементированный и залитый асфальтом – казался нам, крысам, самым надежным и спокойным местом на свете, потому что люди забыли о его существовании.
Толстые корни связывали друг с другом слои почвы, укрепляли грунт с прорытыми в нем многоуровневыми лабиринтами нор, прорастали прямо в наши крысиные гнезда. Подземные стволы, сучья, ветви, пучки одеревеневших волокон, сложные, запутанные узлы, толстые и тонкие, вьющиеся во все стороны побеги, узловатые сети отростков, из которых всегда можно было насосаться влаги, – все это связывало друг с другом глину и песок, гравий и золу, торфяные прослойки и темную, сыпучую землю. Еще ниже, под этой запутанной сетью древесных корней, покоились огромные валуны, медленно опускавшиеся все ниже и ниже под тяжестью своего веса. Крысы редко добирались до них, потому что эти валуны своей нижней частью уходили в водянистый, подвижный песок. Бывало и так, что крысы, отважившиеся забраться так низко, не возвращались оттуда и все их следы навсегда исчезали в подмокшем грунте.
Я заблудился, спускаясь все ниже и ниже вдоль толстого корня. И вдруг оказался под холодной металлической плитой или ящиком. Носом, вибриссами, лапками я пытался определить – куда же это я попал?
И тут неожиданно нащупал выгнутую дугой, неподвижно застывшую крысиную или мышиную спину и удлиненную мордочку грызуна. Я быстро отскочил в сторону, но вскоре опять подобрался поближе, чтобы обнюхать, обследовать…
Что это? Большая мышь или маленькая крыса, вырезанная из мягкого металла? Я коснулся её зубами и, вдруг. испугавшись, что забрался слишком низко – так низко, как никогда ещё не спускался, повернулся, прижал уши к спине и что было сил бросился бежать обратно в нору.
А когда потом я захотел снова разыскать это место, все щели вокруг корня уже были заполнены песком – видимо, опять сдвинулась земля.
Большинство крыс никогда не интересовались тем, что же находится там – ниже уходящих в глубину корней и тяжелых скальных обломков, – довольствуясь спокойствием жизни под слоем асфальта и бетона. О том, что рядом с нами живут люди, напоминали лишь доносящиеся сверху отзвуки городского шума.
Я привык к дребезжащему звону доспехов скелета-великана и перестал бояться, спокойно спал, не обращая внимания на все чаще просачивающиеся в нору капли воды, на осыпающиеся стены и проваливающиеся вниз камни.
Серебристая выкормила очередной выводок, который разбрелся по городу, сточным каналам и подвалам. Я растолстел, как тогда в бункере, и мне стало труднее подниматься наверх. Некоторые проходы стали для меня тесноваты, и мне приходилось постоянно расширять их. Я протискивался вперед, чувствуя, как мое брюхо вязнет в песке или глине. Серебристая кусала меня за хвост, и я с писком протискивался дальше, оставляя на стенках клочья выдранной шерсти.
Запасов, принесенных с площади, из котельной и из подвалов, скапливалось все больше, и я чувствовал себя в полной безопасности с таким количеством насушенной пищи. Я поверил в то, что навсегда останусь в этом подземном лесу.
Дожди и громовые раскаты не вызывали желания часто вылезать наружу, и я сидел в норе, чистил шерсть, расчесывал волоски, ловил блох, барахтался в гнезде с Серебристой и малышами.
И вдруг однажды я услышал скрип, стон, скрежет. Земля задрожала, как будто лопаясь, и в нору между обнаженными корнями ворвался холодный, ^влажный воздух. Гнездо тряслось, дрожало, двигалось, нас начало засыпать землей, а мы метались, не зная, куда бежать.
От нового мощного толчка рассыпалась боковая стенка, и я увидел, как сверху на нас падают каменные плиты, которыми была вымощена площадь. С высоты лил дождь, врывался ветер и доносился городской шум. Серебристая скрылась с крысятами в самом широком туннеле, ведущем к сточному каналу.
Мокрые пласты глины, скользя, падали прямо на меня. Я отскочил в сторону и по шероховатым поверхностям каменных плит и обломков упрямо пополз вверх, не обращая внимания на струи воды и грязи.
Я выбрался на площадь. Неровная, волнистая поверхность, глубокие расщелины, провалы. Я бежал со всех ног в сторону ближайших, светящихся желтоватыми огнями домов. Часть мостовой обвалилась. Черные нагромождения обломков асфальта торчали внизу, как широко раскрытая пасть неведомого зверя.
Я перебежал через улицу, на которой прекратилось всякое движение, и, стуча зубами, спрятался в первом же подвале. Обвал на площади похоронил мечты о спокойной, не заметной людям жизни.
Я заполз в кучу слежавшихся мешков и заснул.
Проснувшись, я решил вернуться. Но вход в подвал был засыпан землей, а щели превратились в огромные глинистые воронки. Вокруг копошились люди, закачивая в расщелины огромные количества жидкого цемента и гравия.
Совершенно разбитый, будто меня прогнали более сильные, чем я, крысы, я отправился на другую сторону площади, где находился пожарный кран, а под ним, рядом с трубами, – ведущий вниз проход. Но теперь пожарный кран накренился, частично провалившись вниз, а люди кирками дробили асфальт вокруг него.
Время шло, а я, хоть и хотел, никак не мог вернуться.
Осиротевший и злой, я неожиданно наткнулся в подвале соседнего дома на Серебристую. Радуясь встрече, я побежал к ней, и тут в меня врезалась мощная серая фигура и отбросила в угол. Серебристая села на задние лапки и вытянула вперед мордочку, глядя, как её новый приятель вырывает у меня клочья шерсти и рвет уши.
Я понял, что Серебристая больше не принадлежит мне, что она перестала быть моей самкой. Я униженно ретировался, слыша позади победные писки более сильного самца.
В растерянности я бродил по туннелям и подвалам, размышляя: что же делать дальше? Я много раз возвращался на площадь, но дыр и щелей на ней больше не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52