Мы все немножко «копытные», простодушные, громкие, явные, «водовозные»; «пасемся на полях» вширь и даль. Евреи ходят около чужих стад, — непременно рассеянно, разбросанно, всюду, — как и все хищные, не кучащиеся в стада.
Они пугливы. И кошки пугливы! Во всяком случае этот «трус» любит кровь».
Василий Розанов, 20-й век
Захлебываться, обжигаться своим в «Опавших листьях» и «Уединенном»… Всякий день повторять приписываемую Иоанну Златоусту молитву, любя в ней каждое слово, и помнить, помнить, помнить все. Сын, это очень непросто.
И главное — это все никак не кончается! Книга «Толкование на 1-ое послание к фессалоникийцам святого апостола Павла» издана по благословению самого Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II, и в ней мы читаем:
«И христоборцы евреи, преследуя единого истинного Спасителя, исполнились греха, достигли апогея греха, продолжая дело своих предков, убивших пророков Божиих.
Но наконец пришел гнев Божий на них, кровь распятого Господа уже на них, по их собственному желанию: «кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25). И эта божественная всесвятая кровь уже жжет их души, пока не развеет их по всему миру с печатью Каина. Участь Иуды является неизбежно и их участью; ведь, убивая Бога, они стали самоубийцами своих душ. А убив душу, недолго убить и тело. Поэтому богоубийцы являются самыми опасными человекоубийцами».
Архимандрит Иустин (Попович), начало 21-го века
Сейчас начну. Не знаю, как лучше. Может быть, так:
Лиза и Михаил породили Ревекку, Любу и Исаака.
Ревекка и Абрам породили Аркадия и Жанну.
Аркадий и Инна породили меня.
Я и Аслан породили тебя.
Ты хочешь сказать, я никогда не начну, нетерпеливый, любимый, несносный мальчишка? Сколько тебе сейчас? Ты все еще вздергиваешь подбородок, когда слушаешь собеседника? Или эта поза зазнайки (мальчишки, неуверенного в себе!) уже в прошлом?
После слов «немцы нам справок не давали», после, скорее всего, выдуманных драников бабушка вскоре перезвонила. Сказала: «Если Валя жива, она все подтвердит. Самое меньшее ей сейчас девяносто. Если жива!»
Варвара Симон, в быту почему-то Валя, была одной из трехсот жителей Белоруссии, которых государство Израиль признало «праведниками мира». Ее имя выгравировано на Стене Почета иерусалимского мемориала «Яд Вашем». Валя достала для бабушки «чистый» паспорт и два года прятала ее в своем доме.
Валиному свидетельству не могли не поверить!
Оказалось, все эти годы они обменивались новогодними открытками. В этом году Валя не написала. Но могла быть виновата и почта, могла — болезнь… Я приехала к бабушке. Мы написали Вале письмо и опять стали ждать.
У бабушки резко упал гемоглобин, подскочил сахар, появились боли в ноге, она даже стала на нее прихрамывать. Врач говорила: а что вы хотите в вашем возрасте? Бабушка отвечала: я хочу, чтобы моя правая нога ходила, как левая.
Пишу и думаю: какой ты запомнишь ее? маленькой, сморщенной, с провалившимся от беззубости ртом, с глазами-буравчиками? а с голосом еще до сих пор сильным, грудным, певучим… Голос труднее всего запомнить. Гордой, бесстрастной? может быть, даже спесивой? запомнишь ли хоть какой-нибудь?
Понимаешь, характер — это судьба, и в этом смысле бабушкин пример классический. В моем детстве она тоже путала меня своей суровостью. На вопрос, заданный пятилетним ребенком: «Купишь?», она отвечала: «Кукиш». А я, не расслышав, уже ликовала: «Правда, купишь?». И получала ответ: «Правда, кукиш». Обижалась ужасно. Но сейчас я могу тебе (и себе!) только повторить: характер — это судьба.
Ей говорили: «Опять жидов на расстрел повели». А она пожимала плечами: «Чего их жалеть?!» Однажды она стояла на крыльце Валиного дома, ее узнал одноклассник, схватил, притащил в гестапо, но в «чистый» паспорт — паспорт погибшей от голода или бомбежки белорусски Анастасии Кабарды было настолько искусно вклеено бабушкино фото, что гестаповец доносчику не поверил, он даже предложил бабушке дать пощечину «этому подлецу». «Не хочу марать руки!» — гордо сказала бабушка… тогда молодая и, говорят, очень красивая женщина.
Для Любы, младшей бабушкиной сестры, Валя тоже достала паспорт. Люба и бабушка уже вышли из гетто. Без каких бы то ни было отметин на одежде, с чистыми документами. Навстречу им шел полицай, из русских (украинцев, белорусов, не знаю), кивнул на Любу: «Жидовка?» Люба развернулась и бросилась обратно в гетто. Бабушка пожала плечами: «Не знаю», — и пошла дальше. Через несколько недель Любу как жену (невесту?) «специалиста» пересилили из гетто в бараки. Туда бабушка пробраться уже не могла.
Сколько было в ее жизни «под немцем» подобных историй? Все, что я знаю, — это ее почти случайные проговорки — в этот, последний год наших пенсионных радений. До этого — никогда, ни полслова. По крайней мере со мной.
Но ведь и я никогда не искала подробностей. Всю жизнь у меня было чувство, фактически неосознанное, да, представь себе, я никогда не думала об этом словами, я знала это до слов: где-то за моей спиной стоит гул обрушившегося дома, города, мира, я живу, взрослею, радуюсь, печалюсь, старею, а на самом деле я только и делаю, что от этого гула бегу, он же ни на йоту не удаляется, и, значит, самое главное — бежать, бежать без оглядки.
А ведь что-то наверняка мог рассказать Исаак, покойный бабушкин брат, он учился в начале войны в Москве, в военном училище. Что-то — мой прадед, отец бабы Ривы, в один из первых дней войны он эвакуировался из Минска вместе с наркоматом внутренних дел, где работал главным бухгалтером управления аэродромостроения (что уж там были за сверхсекретные документы? он повез их в Смоленск, а семье сказал никуда не двигаться, ждать его, через два дня он вернется и всех вывезет — немцы были в Минске уже на следующий день).
Ну и вот… Время шло. Ответа от Вали не было. Прошло уже больше двух месяцев, и вдруг бабушке приносят заказное письмо. Она подумала, что это опять из немецкого Фонда — отказ. А это было письмо от Валиного сына, Олега, кстати, ровесника Жанночки. Олег написал, что его мать, Варвара Симон, умерла полгода назад,
«но, может быть, вам, Ревекка Михайловна, окажет пользу мамин ответ на запрос из израильского мемориала „Яд Вашем“. Посылаю вам его ксерокопию, заверенную нотариусом, а также копию маминого свидетельства Праведницы Мира».
«Я, Симон Варвара Васильевна, 1912 г. рождения, с.Корчмище Андрушевского р-на Житомирской области, по национальности украинка, образование неполное начальное. Во время оккупации жила в Минске. В первый же день войны муж ушел на фронт и не вернулся. Извещение о его гибели я получила после войны. Я с младшей сестрой Ольгой и двумя маленькими детьми (дочь Светлана 1938 г. рождения, сын Олег 1939 года рождения) в июне 1941 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Они пугливы. И кошки пугливы! Во всяком случае этот «трус» любит кровь».
Василий Розанов, 20-й век
Захлебываться, обжигаться своим в «Опавших листьях» и «Уединенном»… Всякий день повторять приписываемую Иоанну Златоусту молитву, любя в ней каждое слово, и помнить, помнить, помнить все. Сын, это очень непросто.
И главное — это все никак не кончается! Книга «Толкование на 1-ое послание к фессалоникийцам святого апостола Павла» издана по благословению самого Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II, и в ней мы читаем:
«И христоборцы евреи, преследуя единого истинного Спасителя, исполнились греха, достигли апогея греха, продолжая дело своих предков, убивших пророков Божиих.
Но наконец пришел гнев Божий на них, кровь распятого Господа уже на них, по их собственному желанию: «кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25). И эта божественная всесвятая кровь уже жжет их души, пока не развеет их по всему миру с печатью Каина. Участь Иуды является неизбежно и их участью; ведь, убивая Бога, они стали самоубийцами своих душ. А убив душу, недолго убить и тело. Поэтому богоубийцы являются самыми опасными человекоубийцами».
Архимандрит Иустин (Попович), начало 21-го века
Сейчас начну. Не знаю, как лучше. Может быть, так:
Лиза и Михаил породили Ревекку, Любу и Исаака.
Ревекка и Абрам породили Аркадия и Жанну.
Аркадий и Инна породили меня.
Я и Аслан породили тебя.
Ты хочешь сказать, я никогда не начну, нетерпеливый, любимый, несносный мальчишка? Сколько тебе сейчас? Ты все еще вздергиваешь подбородок, когда слушаешь собеседника? Или эта поза зазнайки (мальчишки, неуверенного в себе!) уже в прошлом?
После слов «немцы нам справок не давали», после, скорее всего, выдуманных драников бабушка вскоре перезвонила. Сказала: «Если Валя жива, она все подтвердит. Самое меньшее ей сейчас девяносто. Если жива!»
Варвара Симон, в быту почему-то Валя, была одной из трехсот жителей Белоруссии, которых государство Израиль признало «праведниками мира». Ее имя выгравировано на Стене Почета иерусалимского мемориала «Яд Вашем». Валя достала для бабушки «чистый» паспорт и два года прятала ее в своем доме.
Валиному свидетельству не могли не поверить!
Оказалось, все эти годы они обменивались новогодними открытками. В этом году Валя не написала. Но могла быть виновата и почта, могла — болезнь… Я приехала к бабушке. Мы написали Вале письмо и опять стали ждать.
У бабушки резко упал гемоглобин, подскочил сахар, появились боли в ноге, она даже стала на нее прихрамывать. Врач говорила: а что вы хотите в вашем возрасте? Бабушка отвечала: я хочу, чтобы моя правая нога ходила, как левая.
Пишу и думаю: какой ты запомнишь ее? маленькой, сморщенной, с провалившимся от беззубости ртом, с глазами-буравчиками? а с голосом еще до сих пор сильным, грудным, певучим… Голос труднее всего запомнить. Гордой, бесстрастной? может быть, даже спесивой? запомнишь ли хоть какой-нибудь?
Понимаешь, характер — это судьба, и в этом смысле бабушкин пример классический. В моем детстве она тоже путала меня своей суровостью. На вопрос, заданный пятилетним ребенком: «Купишь?», она отвечала: «Кукиш». А я, не расслышав, уже ликовала: «Правда, купишь?». И получала ответ: «Правда, кукиш». Обижалась ужасно. Но сейчас я могу тебе (и себе!) только повторить: характер — это судьба.
Ей говорили: «Опять жидов на расстрел повели». А она пожимала плечами: «Чего их жалеть?!» Однажды она стояла на крыльце Валиного дома, ее узнал одноклассник, схватил, притащил в гестапо, но в «чистый» паспорт — паспорт погибшей от голода или бомбежки белорусски Анастасии Кабарды было настолько искусно вклеено бабушкино фото, что гестаповец доносчику не поверил, он даже предложил бабушке дать пощечину «этому подлецу». «Не хочу марать руки!» — гордо сказала бабушка… тогда молодая и, говорят, очень красивая женщина.
Для Любы, младшей бабушкиной сестры, Валя тоже достала паспорт. Люба и бабушка уже вышли из гетто. Без каких бы то ни было отметин на одежде, с чистыми документами. Навстречу им шел полицай, из русских (украинцев, белорусов, не знаю), кивнул на Любу: «Жидовка?» Люба развернулась и бросилась обратно в гетто. Бабушка пожала плечами: «Не знаю», — и пошла дальше. Через несколько недель Любу как жену (невесту?) «специалиста» пересилили из гетто в бараки. Туда бабушка пробраться уже не могла.
Сколько было в ее жизни «под немцем» подобных историй? Все, что я знаю, — это ее почти случайные проговорки — в этот, последний год наших пенсионных радений. До этого — никогда, ни полслова. По крайней мере со мной.
Но ведь и я никогда не искала подробностей. Всю жизнь у меня было чувство, фактически неосознанное, да, представь себе, я никогда не думала об этом словами, я знала это до слов: где-то за моей спиной стоит гул обрушившегося дома, города, мира, я живу, взрослею, радуюсь, печалюсь, старею, а на самом деле я только и делаю, что от этого гула бегу, он же ни на йоту не удаляется, и, значит, самое главное — бежать, бежать без оглядки.
А ведь что-то наверняка мог рассказать Исаак, покойный бабушкин брат, он учился в начале войны в Москве, в военном училище. Что-то — мой прадед, отец бабы Ривы, в один из первых дней войны он эвакуировался из Минска вместе с наркоматом внутренних дел, где работал главным бухгалтером управления аэродромостроения (что уж там были за сверхсекретные документы? он повез их в Смоленск, а семье сказал никуда не двигаться, ждать его, через два дня он вернется и всех вывезет — немцы были в Минске уже на следующий день).
Ну и вот… Время шло. Ответа от Вали не было. Прошло уже больше двух месяцев, и вдруг бабушке приносят заказное письмо. Она подумала, что это опять из немецкого Фонда — отказ. А это было письмо от Валиного сына, Олега, кстати, ровесника Жанночки. Олег написал, что его мать, Варвара Симон, умерла полгода назад,
«но, может быть, вам, Ревекка Михайловна, окажет пользу мамин ответ на запрос из израильского мемориала „Яд Вашем“. Посылаю вам его ксерокопию, заверенную нотариусом, а также копию маминого свидетельства Праведницы Мира».
«Я, Симон Варвара Васильевна, 1912 г. рождения, с.Корчмище Андрушевского р-на Житомирской области, по национальности украинка, образование неполное начальное. Во время оккупации жила в Минске. В первый же день войны муж ушел на фронт и не вернулся. Извещение о его гибели я получила после войны. Я с младшей сестрой Ольгой и двумя маленькими детьми (дочь Светлана 1938 г. рождения, сын Олег 1939 года рождения) в июне 1941 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107