Об этом будет помнить всю жизнь. Бенит превратит ее мальчика в чудовище. Она так и подумала — мой мальчик. Как будто он был только ее сыном и не принадлежал Элию. Но она не должна так думать. Разве она не давала клятву: «Где ты, Гаий, там и я, твоя Гаийя». Она поедет в Северную Пальмиру, раз он этого хочет. Но она будет помнить, и он будет помнить. И это воспоминание, как взаимное предательство, будет связывать их вторыми узами, не менее прочными, чем брачная клятва. Брачная клятва, которую им вновь предстоит дать.
А в ушах вдруг отчетливо прозвучал насмешливый голос Сервилии:
«Этот человек когда-нибудь продаст и тебя, и твоих детей за мифическое благо Рима. Тогда ты вспомнишь мои слова».
Летиции показалось, что внутри нее сжимается плотный холодный комок. Ненависть неведомо к кому. К Сервилии? К Элию? Сервилия оказалась права. Как всегда, оказалась права. Ну почему, почему все подлые, все мерзкие предсказания сбываются? Почему жизнь устроена именно так? Почему нельзя опровергнуть, доказать, ничего нельзя доказать? Что ей делать? Оттолкнуть Элия, вернуться в Рим? Ей представилась гаденькая улыбка на губах Сервилии. И сальный взгляд Бенита, и фальшивое сюсюканье: «Моя дорогая доченька Августа». Нет, это невозможно, без Элия она не может. А без Постума?
Глава 28
Августовские игры 1976 года
«Гражданство будет возвращено Гаю Элию Перегрину, если он попросит об этом. Пока что никаких бумаг на имя императора от названного лица не поступало».
«Акта диурна», 5-й день до Ид августа
Дворец Бренна в Лютеции украшали современные картины. Яркие краски, смелые мазки. Не вечность запечатлена — один миг. Сад, наполненный светом. Река в яркий полдень. Элизийские поля вечером, толпы гуляющих, свет фонарей, туман, дождь. Это издали. А приблизишь взгляд — и только мазки, мазки, мазки. Элий, глядя на эти холсты, всякий раз испытывал странное чувство, будто видел совершенно новую картину, иную, чем вчера или позавчера, будто перед ним не прежняя, а новая минута вечности.
Бренн пригласил Элия позавтракать вместе. Вдвоем. На столике золоченые крошечные чашки и тарелки. Какие-то немыслимые салаты и паштеты в серебряных вазочках. Сыры, нарезанные тонкими лепестками, и на срезе непременно слеза. В вазах нежные персики с фиолетовыми боками, покрытые детским невинным пушком, почти черные сливы, янтарные завитки бананов.
— Тебе надо скорее получить гражданство, — сказал Бренн. — Однако Бенит никогда от имени императора не подпишет эту бумагу. Но если, как ты говоришь, Постум может поставить свою подпись, то надо устроить, чтобы император подписал твое послание лично.
— Наверное, я не прав, втягивая ребенка в наши интриги.
— Мы должны использовать все средства, дабы отстранить Бенита. Никому в Галлии не нравятся его авантюрные заявления. Он выпячивает роль Рима, стремится подмять под себя все. Его проекты сулят прибыль Италии и кучке его сторонников, а членам содружества — миллионные убытки. Ни Галлия, ни Испания, ни Мезия не потерпят такого обращения. Скорее они выйдут из состава Империи.
— Ты так легко об этом говоришь.
— Отнюдь не легко. Но любому терпению приходит конец.
— И что дальше делать?
— А что планируешь делать ты?
— Я могу написать письмо к Римскому сенату. Ты будешь моим посланцем?
— Что ж, я бы мог, меня Бенит не тронет. Но сенат обожает Бенита. Жаль, — вздохнул Бренн, — что ты дал обет не возвращаться в Рим. Такое впечатление, что ты дал его нарочно, желая устраниться от борьбы.
— Я придумал для себя самое страшное наказание. Самое страшное, которое только мог изобрести. Когда я давал обет, диктатором был Макций Проб. В каком страшном сне я мог представить, что его сменит Бенит?
— А ты не можешь нарушить клятву?
— Нарушить обет, данный богам? Бренн пожал плечами.
Ты уверен, что боги тебя услышали? Во всяком случае больше взрывов не было.
— Не надежнее ли поймать Триона?
— Он на территории Чингисхана. Теперь это дело «Целия» — не мое. Я сделал все, что мог. И даже, быть может, чуть-чуть больше.
Вошел слуга и что-то шепнул на ухо Бренну.
— Я пригласил еще одного человека на завтрак, и он любезно согласился прийти.
Гость вошел в триклиний. И гостем этим был сенатор Флакк. Элий поднялся при появлении сенатора.
— Да, Элий, ты нас удивил. Явился с берегов Стикса.
— Неприятное место, смею тебя заверить — усмехнулся Элий.
— Репортеры вестников небось преследовали тебя повсюду?
Элий покачал головой.
— Лишь два дня. Потом их интерес как-то спал. А римские вестники вообще не проявили интереса.
— Это Бенит им велел помолчать. Кстати, ты читал «Голос старины»? Его редакцию дважды громили исполнители. И все же он продолжает выходить, с моей помощью, разумеется.
Элий взял номер. На первой странице было его фото, сделанные два или три дня назад в Лютеции. На черно-белой фотографии седые волосы казались просто светлыми, как будто Элий их покрасил.
«Что или кто мешает Элию вернуться в Рим?» — гласил заголовок. Элий попытался читать, но не мог вникнуть в смысл прочитанных фраз. Всякий раз натыкался на свое имя или имя Постума, или Летиции, и терял нить. Он должен был как-то их соединить, всех троих. А еще был Рим. Отдельно. За чертой. И — Элий был должен был это признать — Рим влек его не меньше, а может быть и больше, чем Постум или Летиция…
— …Я уже провел предварительные консультации, — неожиданно расслышал он фразу Флакка.
Элий отложил вестник.
— Консультации… о чем? Извини, я прослушал часть разговора и…
— Неплохие новости для нас. Большой совет большинством голосов готов отменить старинный закон о лишении гражданства лиц, побывавших в плену. Мы получим необходимые две трети голосов в совете. И Мезия, и Фракия, и даже Испания готовы признать Элия Цезарем. Германия колеблется. Но Бенита не поддержит — это точно. Скорее всего будет соблюдать нейтралитет. Ну а за Галлию отвечаешь ты, Бренн.
— А что союзники? — деловито спросил Бренн.
— Египет за Элия, Африка пока не высказалась. Все европейские члены содружества за Элия. — Флакк сделал глоток из своей чаши. — Отменное вино. Дар богов. Но фалерн все же лучше.
Элий поморщился.
— А. Италия? И Римский сенат…
— Ну, Италия за Бенита, с этим ничего не сделаешь. Но Италия не может выстоять против всей остальной Империи. Силы слишком уж неравны.
— Дело может кончиться кровопролитием? Гражданской войной?
— Да, скорее всего. Но все завершится быстро. За Бенитом лишь Второй Парфянский легион. Ну, может быть, Первый Минервин. Против германских легионов и против Десятого — это, считай, ничто. Неизвестно, правда, кого поддержат преторианцы.
— Ты хочешь втравить в это дело преторианскую гвардию? — Элий почувствовал, как у него холодеет спина, а ноги сделались ватными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
А в ушах вдруг отчетливо прозвучал насмешливый голос Сервилии:
«Этот человек когда-нибудь продаст и тебя, и твоих детей за мифическое благо Рима. Тогда ты вспомнишь мои слова».
Летиции показалось, что внутри нее сжимается плотный холодный комок. Ненависть неведомо к кому. К Сервилии? К Элию? Сервилия оказалась права. Как всегда, оказалась права. Ну почему, почему все подлые, все мерзкие предсказания сбываются? Почему жизнь устроена именно так? Почему нельзя опровергнуть, доказать, ничего нельзя доказать? Что ей делать? Оттолкнуть Элия, вернуться в Рим? Ей представилась гаденькая улыбка на губах Сервилии. И сальный взгляд Бенита, и фальшивое сюсюканье: «Моя дорогая доченька Августа». Нет, это невозможно, без Элия она не может. А без Постума?
Глава 28
Августовские игры 1976 года
«Гражданство будет возвращено Гаю Элию Перегрину, если он попросит об этом. Пока что никаких бумаг на имя императора от названного лица не поступало».
«Акта диурна», 5-й день до Ид августа
Дворец Бренна в Лютеции украшали современные картины. Яркие краски, смелые мазки. Не вечность запечатлена — один миг. Сад, наполненный светом. Река в яркий полдень. Элизийские поля вечером, толпы гуляющих, свет фонарей, туман, дождь. Это издали. А приблизишь взгляд — и только мазки, мазки, мазки. Элий, глядя на эти холсты, всякий раз испытывал странное чувство, будто видел совершенно новую картину, иную, чем вчера или позавчера, будто перед ним не прежняя, а новая минута вечности.
Бренн пригласил Элия позавтракать вместе. Вдвоем. На столике золоченые крошечные чашки и тарелки. Какие-то немыслимые салаты и паштеты в серебряных вазочках. Сыры, нарезанные тонкими лепестками, и на срезе непременно слеза. В вазах нежные персики с фиолетовыми боками, покрытые детским невинным пушком, почти черные сливы, янтарные завитки бананов.
— Тебе надо скорее получить гражданство, — сказал Бренн. — Однако Бенит никогда от имени императора не подпишет эту бумагу. Но если, как ты говоришь, Постум может поставить свою подпись, то надо устроить, чтобы император подписал твое послание лично.
— Наверное, я не прав, втягивая ребенка в наши интриги.
— Мы должны использовать все средства, дабы отстранить Бенита. Никому в Галлии не нравятся его авантюрные заявления. Он выпячивает роль Рима, стремится подмять под себя все. Его проекты сулят прибыль Италии и кучке его сторонников, а членам содружества — миллионные убытки. Ни Галлия, ни Испания, ни Мезия не потерпят такого обращения. Скорее они выйдут из состава Империи.
— Ты так легко об этом говоришь.
— Отнюдь не легко. Но любому терпению приходит конец.
— И что дальше делать?
— А что планируешь делать ты?
— Я могу написать письмо к Римскому сенату. Ты будешь моим посланцем?
— Что ж, я бы мог, меня Бенит не тронет. Но сенат обожает Бенита. Жаль, — вздохнул Бренн, — что ты дал обет не возвращаться в Рим. Такое впечатление, что ты дал его нарочно, желая устраниться от борьбы.
— Я придумал для себя самое страшное наказание. Самое страшное, которое только мог изобрести. Когда я давал обет, диктатором был Макций Проб. В каком страшном сне я мог представить, что его сменит Бенит?
— А ты не можешь нарушить клятву?
— Нарушить обет, данный богам? Бренн пожал плечами.
Ты уверен, что боги тебя услышали? Во всяком случае больше взрывов не было.
— Не надежнее ли поймать Триона?
— Он на территории Чингисхана. Теперь это дело «Целия» — не мое. Я сделал все, что мог. И даже, быть может, чуть-чуть больше.
Вошел слуга и что-то шепнул на ухо Бренну.
— Я пригласил еще одного человека на завтрак, и он любезно согласился прийти.
Гость вошел в триклиний. И гостем этим был сенатор Флакк. Элий поднялся при появлении сенатора.
— Да, Элий, ты нас удивил. Явился с берегов Стикса.
— Неприятное место, смею тебя заверить — усмехнулся Элий.
— Репортеры вестников небось преследовали тебя повсюду?
Элий покачал головой.
— Лишь два дня. Потом их интерес как-то спал. А римские вестники вообще не проявили интереса.
— Это Бенит им велел помолчать. Кстати, ты читал «Голос старины»? Его редакцию дважды громили исполнители. И все же он продолжает выходить, с моей помощью, разумеется.
Элий взял номер. На первой странице было его фото, сделанные два или три дня назад в Лютеции. На черно-белой фотографии седые волосы казались просто светлыми, как будто Элий их покрасил.
«Что или кто мешает Элию вернуться в Рим?» — гласил заголовок. Элий попытался читать, но не мог вникнуть в смысл прочитанных фраз. Всякий раз натыкался на свое имя или имя Постума, или Летиции, и терял нить. Он должен был как-то их соединить, всех троих. А еще был Рим. Отдельно. За чертой. И — Элий был должен был это признать — Рим влек его не меньше, а может быть и больше, чем Постум или Летиция…
— …Я уже провел предварительные консультации, — неожиданно расслышал он фразу Флакка.
Элий отложил вестник.
— Консультации… о чем? Извини, я прослушал часть разговора и…
— Неплохие новости для нас. Большой совет большинством голосов готов отменить старинный закон о лишении гражданства лиц, побывавших в плену. Мы получим необходимые две трети голосов в совете. И Мезия, и Фракия, и даже Испания готовы признать Элия Цезарем. Германия колеблется. Но Бенита не поддержит — это точно. Скорее всего будет соблюдать нейтралитет. Ну а за Галлию отвечаешь ты, Бренн.
— А что союзники? — деловито спросил Бренн.
— Египет за Элия, Африка пока не высказалась. Все европейские члены содружества за Элия. — Флакк сделал глоток из своей чаши. — Отменное вино. Дар богов. Но фалерн все же лучше.
Элий поморщился.
— А. Италия? И Римский сенат…
— Ну, Италия за Бенита, с этим ничего не сделаешь. Но Италия не может выстоять против всей остальной Империи. Силы слишком уж неравны.
— Дело может кончиться кровопролитием? Гражданской войной?
— Да, скорее всего. Но все завершится быстро. За Бенитом лишь Второй Парфянский легион. Ну, может быть, Первый Минервин. Против германских легионов и против Десятого — это, считай, ничто. Неизвестно, правда, кого поддержат преторианцы.
— Ты хочешь втравить в это дело преторианскую гвардию? — Элий почувствовал, как у него холодеет спина, а ноги сделались ватными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87