Элия она уже не винила. Почти.
— Старая матрона просит, — продолжал медленно Крул, — чтобы кто-нибудь приехал и грамотно составил от ее имени жалобу в суд.
Порция облегченно перевела дыхание. Всего-то! Жалоба в суд! Да хоть десять. Эта работа как раз для нее. Она составит. Она… она… Она спешно взяла письмо и выскочила из таблина. Как приятно — какое счастье — всего лишь жалоба в суд.
«А потом я подсыплю матроне в чашу яд». Порцию стал разбирать мерзкий гаденький смех. А почему бы и нет? Она готова подсыпать яд. Чтобы все свершилось окончательно, бесповоротно.
— Еще одна мышка в мышеловке, — ухмыльнулся Крул. — Ну почему люди так любят, чтобы кто-нибудь другой исполнял их желания? Почему они не могут сделать это сами? Не хватает энергии? Нет сил? Нет фантазии? Да, с фантазией всегда у римлян было туго.
Нога Летиции распухла бревном. На коже проступали отвратительные красные пятна. Они нагнаивались, превращаясь в черные глубокие язвы. Никакие лекарства не помогали, но хуже всего было то, что не помогали и обезболивающие. Поначалу Летиция старалась держаться. Но очень скоро выдержка оставила ее. Уже и морфий не помогал. Сна не было. Были какие-то провалы. Всякий раз она оказывалась в черной пещере с отвратительным сернистым запахом, металась, звала на помощь и… никто не приходил… И выхода из пещеры не было.
Ее палата была просторна и светла. Легкие завесы на окнах, красивая, совсем не больничная мебель. Два раза в день меняли цветы. Каждое утро перестилали белье. Но ничего этого Летиция не видела. Она ослепла. Тьма слилась с болью и превратилась в единое целое.
Один за другим являлись в ее палату медички, озадаченно рассматривали ногу, потом светили фонариком в невидящие глаза. Старшие медики удалялись с озабоченным видом, вместо них являлись молоденькие медички, ставили капельницы или кололи в вену лекарства. Все без толку. Несколько раз приходил Макций Проб, что-то говорил. Во всяком случае Летиция слышала его голос. Но смысл сказанного до нее не доходил. Ее ничто не интересовало. В ее жизни отныне были только тьма и боль.
— Помогите, пожалуйста, помогите, — умоляла, хватая медиков за длинные рукава туник.
Летиция не видела их лиц, но в темноте, ныне ее окружавшей, лица медиков мерещились ей злобными масками лемуров.
Одни спешно уходили, другие пытались обнадежить. В темноте их слова звучали особенно фальшиво. Средства помочь не было. Боль не утихала.
— Кто-нибудь, помогите, — шептала Летиция.
И вдруг почувствовала прикосновение чьих-то пальцев к плечу и услышала быстрый тихий шепот:
— Вечером я приду, принесу лекарство. Но никому ни слова. — Голос был женский, молодой.
Летиция вцепилась в руку своей благодетельницы.
— Все что угодно, хоть яд.
— Тише! До вечера.
Быстрый шорох шагов, дуновение ветерка, когда дверь открылась и закрылась. Да был ли здесь кто-то вообще?
— Кто здесь? — спросила Летиция.
— Сиделка. Я здесь с утра, Августа.
— А вечер скоро?
— Сейчас полдень.
О, если б вечер наступил через минуту! Но не минута, а часы отделяли ее от обещанной помощи. Летиция считала секунды, складывала в минуты и всякий раз ошибалась. Ей мнилось, что синь за окном начала густеть, сделалась лиловой, потом почти мгновенно — черной.
— Который час? Уже стемнело? — спрашивала она сиделку. Но выяснялось, что минуло меньше получаса.
И все же, как ни противился Кронос, вечер наконец наступил. И тогда явилась неведомая спасительница. Августа узнала ее шаги, ее голос, почувствовала легкий укол. Боль стала стихать. Тело сделалось поразительно легким, и его потянуло к потолку. Лететь, лететь!
— Что это? — спросила Летиция.
— «Мечта», синтетический наркотик.
Значит, в самом деле яд.
«А хорошо бы умереть, — подумала Летиция. — Я встречусь с Элием. Наконец-то!»
Укол погрузил ее в сон. Знакомый сон. Опять пещера. И серный запах. Но теперь она без труда нашла выход. Перед нею расстилалось поле под зеленым мертвым небом. Зеленый туман клочьями плыл над землей. И по пояс в тумане брели белые студенистые фигуры. Летиция оглядывалась, пытаясь отыскать знакомое лицо. Но никого не узнавала. И ее тоже никто не узнавал. Она рванулась вперед. Она кого-то искала в тумане. Тени разбегались, пугаясь живой души.
— О Маны! — звала Летиция.
Никто не откликался на ее призыв. Она выбилась из сил, она устала. Хотелось лечь в зеленый туман и уснуть. Но знала, что спать нельзя. Повернула назад. И сразу же очутилась в пещере. Железная дверь приоткрылась, за дверью была тьма.
Сон кончился. И вместе со сном кончилось действие наркотика.
Гимп очнулся. Что-то противное, липкое ползло по лицу. Липкое, но оставляющее влажный, прохладный след. Неведомая тварь уже подбиралась к щеке. Он схватился за лицо. На ощупь — влажная плотная тряпка с какими-то клочьями, торчащими во все стороны.
— Н… н… д… — сказала тряпка вполне отчетливо. Гимп отшвырнул ее и расслышал мокрый шлепок.
Гимп открыл глаза. Он видел по-прежнему. Напротив него к стене прилепилась черная тряпка, такая драная, что даже на помойку ее нести было бы стыдно. И эта тряпка смотрела на него, Гимпа. Бывший покровитель Империи несколько раз отчаянно моргнул, пытаясь прогнать наваждение. Но видение не исчезало. Тряпка наблюдала за пленником. И при этом старательно что-то «изображала». В черных складках то и дело мелькало подобие человеческого лица. Черный тряпичный рот гримасничал, будто силился выдавить какой-то звук.
— Т… в… д… ш…— произнесла тряпка. «Ты видишь!» — догадался Гимп.
— Ловушка! — наконец дошло до бывшего гения.
Тряпка, висящая напротив Гимпа, что-то пробулькала. Говорит? Но что? Гимп не понимал.
Лужи, застывшие черными стеклами на римских мостовых. Дважды он проваливался в их предательскую глубину. Но то была не первая встреча. Первая — гораздо раньше. В лагере недалеко от Нисибиса. Именно там впервые он ощутил это липкое прикосновение. Он помнил, как неведомая тварь обвилась вокруг его ноги. Они оттуда, издалека, из безумного пламени, что выжгло гению глаза и уничтожило тридцать тысяч человек.
— Ты видишь в этой комнате? — удивился Гимп.
— Д-д…— сообщила тряпка и изобразила некий жест, отдаленно напоминающий кивок головы.
Конечно же, собрат по несчастью, она тоже видела свет смерти. Свет, обративший мир гения Империи во тьму.
— Зачем они поместили меня в эту комнату? Ты знаешь?
— Д-д…— отозвалась тряпка. — Д-ш…
— У гениев нет души.
— …ст…
— Гений сам дух. Что же тогда его душа?
— Зн… н…
— Его знания?
Гимп почувствовал, что холодеет. Будто лучи смерти, освещавшие его комнату день и ночь, уже отделили душу от тела. Знания… Тайна гения. У каждого она своя, недоступная для прочих. Ими гении не делятся друг с другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Старая матрона просит, — продолжал медленно Крул, — чтобы кто-нибудь приехал и грамотно составил от ее имени жалобу в суд.
Порция облегченно перевела дыхание. Всего-то! Жалоба в суд! Да хоть десять. Эта работа как раз для нее. Она составит. Она… она… Она спешно взяла письмо и выскочила из таблина. Как приятно — какое счастье — всего лишь жалоба в суд.
«А потом я подсыплю матроне в чашу яд». Порцию стал разбирать мерзкий гаденький смех. А почему бы и нет? Она готова подсыпать яд. Чтобы все свершилось окончательно, бесповоротно.
— Еще одна мышка в мышеловке, — ухмыльнулся Крул. — Ну почему люди так любят, чтобы кто-нибудь другой исполнял их желания? Почему они не могут сделать это сами? Не хватает энергии? Нет сил? Нет фантазии? Да, с фантазией всегда у римлян было туго.
Нога Летиции распухла бревном. На коже проступали отвратительные красные пятна. Они нагнаивались, превращаясь в черные глубокие язвы. Никакие лекарства не помогали, но хуже всего было то, что не помогали и обезболивающие. Поначалу Летиция старалась держаться. Но очень скоро выдержка оставила ее. Уже и морфий не помогал. Сна не было. Были какие-то провалы. Всякий раз она оказывалась в черной пещере с отвратительным сернистым запахом, металась, звала на помощь и… никто не приходил… И выхода из пещеры не было.
Ее палата была просторна и светла. Легкие завесы на окнах, красивая, совсем не больничная мебель. Два раза в день меняли цветы. Каждое утро перестилали белье. Но ничего этого Летиция не видела. Она ослепла. Тьма слилась с болью и превратилась в единое целое.
Один за другим являлись в ее палату медички, озадаченно рассматривали ногу, потом светили фонариком в невидящие глаза. Старшие медики удалялись с озабоченным видом, вместо них являлись молоденькие медички, ставили капельницы или кололи в вену лекарства. Все без толку. Несколько раз приходил Макций Проб, что-то говорил. Во всяком случае Летиция слышала его голос. Но смысл сказанного до нее не доходил. Ее ничто не интересовало. В ее жизни отныне были только тьма и боль.
— Помогите, пожалуйста, помогите, — умоляла, хватая медиков за длинные рукава туник.
Летиция не видела их лиц, но в темноте, ныне ее окружавшей, лица медиков мерещились ей злобными масками лемуров.
Одни спешно уходили, другие пытались обнадежить. В темноте их слова звучали особенно фальшиво. Средства помочь не было. Боль не утихала.
— Кто-нибудь, помогите, — шептала Летиция.
И вдруг почувствовала прикосновение чьих-то пальцев к плечу и услышала быстрый тихий шепот:
— Вечером я приду, принесу лекарство. Но никому ни слова. — Голос был женский, молодой.
Летиция вцепилась в руку своей благодетельницы.
— Все что угодно, хоть яд.
— Тише! До вечера.
Быстрый шорох шагов, дуновение ветерка, когда дверь открылась и закрылась. Да был ли здесь кто-то вообще?
— Кто здесь? — спросила Летиция.
— Сиделка. Я здесь с утра, Августа.
— А вечер скоро?
— Сейчас полдень.
О, если б вечер наступил через минуту! Но не минута, а часы отделяли ее от обещанной помощи. Летиция считала секунды, складывала в минуты и всякий раз ошибалась. Ей мнилось, что синь за окном начала густеть, сделалась лиловой, потом почти мгновенно — черной.
— Который час? Уже стемнело? — спрашивала она сиделку. Но выяснялось, что минуло меньше получаса.
И все же, как ни противился Кронос, вечер наконец наступил. И тогда явилась неведомая спасительница. Августа узнала ее шаги, ее голос, почувствовала легкий укол. Боль стала стихать. Тело сделалось поразительно легким, и его потянуло к потолку. Лететь, лететь!
— Что это? — спросила Летиция.
— «Мечта», синтетический наркотик.
Значит, в самом деле яд.
«А хорошо бы умереть, — подумала Летиция. — Я встречусь с Элием. Наконец-то!»
Укол погрузил ее в сон. Знакомый сон. Опять пещера. И серный запах. Но теперь она без труда нашла выход. Перед нею расстилалось поле под зеленым мертвым небом. Зеленый туман клочьями плыл над землей. И по пояс в тумане брели белые студенистые фигуры. Летиция оглядывалась, пытаясь отыскать знакомое лицо. Но никого не узнавала. И ее тоже никто не узнавал. Она рванулась вперед. Она кого-то искала в тумане. Тени разбегались, пугаясь живой души.
— О Маны! — звала Летиция.
Никто не откликался на ее призыв. Она выбилась из сил, она устала. Хотелось лечь в зеленый туман и уснуть. Но знала, что спать нельзя. Повернула назад. И сразу же очутилась в пещере. Железная дверь приоткрылась, за дверью была тьма.
Сон кончился. И вместе со сном кончилось действие наркотика.
Гимп очнулся. Что-то противное, липкое ползло по лицу. Липкое, но оставляющее влажный, прохладный след. Неведомая тварь уже подбиралась к щеке. Он схватился за лицо. На ощупь — влажная плотная тряпка с какими-то клочьями, торчащими во все стороны.
— Н… н… д… — сказала тряпка вполне отчетливо. Гимп отшвырнул ее и расслышал мокрый шлепок.
Гимп открыл глаза. Он видел по-прежнему. Напротив него к стене прилепилась черная тряпка, такая драная, что даже на помойку ее нести было бы стыдно. И эта тряпка смотрела на него, Гимпа. Бывший покровитель Империи несколько раз отчаянно моргнул, пытаясь прогнать наваждение. Но видение не исчезало. Тряпка наблюдала за пленником. И при этом старательно что-то «изображала». В черных складках то и дело мелькало подобие человеческого лица. Черный тряпичный рот гримасничал, будто силился выдавить какой-то звук.
— Т… в… д… ш…— произнесла тряпка. «Ты видишь!» — догадался Гимп.
— Ловушка! — наконец дошло до бывшего гения.
Тряпка, висящая напротив Гимпа, что-то пробулькала. Говорит? Но что? Гимп не понимал.
Лужи, застывшие черными стеклами на римских мостовых. Дважды он проваливался в их предательскую глубину. Но то была не первая встреча. Первая — гораздо раньше. В лагере недалеко от Нисибиса. Именно там впервые он ощутил это липкое прикосновение. Он помнил, как неведомая тварь обвилась вокруг его ноги. Они оттуда, издалека, из безумного пламени, что выжгло гению глаза и уничтожило тридцать тысяч человек.
— Ты видишь в этой комнате? — удивился Гимп.
— Д-д…— сообщила тряпка и изобразила некий жест, отдаленно напоминающий кивок головы.
Конечно же, собрат по несчастью, она тоже видела свет смерти. Свет, обративший мир гения Империи во тьму.
— Зачем они поместили меня в эту комнату? Ты знаешь?
— Д-д…— отозвалась тряпка. — Д-ш…
— У гениев нет души.
— …ст…
— Гений сам дух. Что же тогда его душа?
— Зн… н…
— Его знания?
Гимп почувствовал, что холодеет. Будто лучи смерти, освещавшие его комнату день и ночь, уже отделили душу от тела. Знания… Тайна гения. У каждого она своя, недоступная для прочих. Ими гении не делятся друг с другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87