— Летиция вспомнила о тени, несущейся следом в наполненном серными испарениями коридоре. — Где она?
Медики переглянулись.
— Она ушла, — после паузы сказал кто-то из этих троих.
Он был одет в черную тунику, как и они. Он шагал, вплотную прижимаясь плечом к плечу соседа, и кто-то так же давил на его плечо. Они шагали в ногу. Гимп постоянно сбивался. Слева него был человек. Справа — гений. Наверное, невозможно шагать в ногу, если ты слеп.
Гюн шел впереди. Они шагали колонной по четыре в ряд. Печатали шаг. И от этого печатанья в голове у Гимпа будто стучал барабан.
— Разойтись! — приказал Гюн.
Подчиненные разбежались мгновенно. Только Гимп застыл посреди форума. Он не видел, как один из парней поливал из канистры бензином стену базилики. К первому подскочил второй. Тоже с канистрой. Охраны не было. Вообще никого. Только черные тени суетились вокруг. Мраморные статуи в двухэтажной аркаде смотрели на черных демонов нарисованными глазами.
— Пусть исполняются желания! — кричал какой-то юнец. — Да здравствуют исполнители! Гимп уловил запах бензина.
— Что они делают? — спросил с тревогой. Гюн подошел.
— Обливают горючим базилику, а потом подожгут, — ответил охотно.
— Зачем?!
— Они исполняют желания. Их об этом попросили.
— Какие желания! Что ты мелешь? Кто мог попросить такое?
— Люди. Очень часто желают. Я сам удивляюсь, до чего часто!
— Раньше желали другое. Просили здоровья для больных детей, возвращали мужей с войны, спасали пропавших без вести.
— Ты глуп, Гимп. Отныне у нас свобода желаний. Как и свобода слова. Они всегда хотели этого — пожаров, убийств, насилия. Но цензоры и боги сдерживали их порывы. А мы находились в услужении и сами ничего не решали. Теперь все изменилось. Мы потеряли свое место, но мы и нашли его вновь. Теперь люди хотят того, чего хотели с самого начала, без указки сверху. И мы — вот что интересно — желаем того же самого! И исполняем с восторгом. Изведал ли ты это счастье — исполнять с восторгом? Выше нет ничего. Поверь.
— Не желаю! — воскликнул Гимп. — Останови их! Гении не могут потакать ненависти, потакать войне, пожарам, горю… — Слова гения Империи уходили в пустоту. Напрасно Гимп тянул к бывшим собратьям руки — меж ними была стена чернее августовской ночи.
Базилика уже горела вся — до крыши. На фоне беснующихся рыжих языков скульптуры казались неестественно застывшими, будто уверены были, что беда им не грозит. Их мраморные руки по-прежнему сжимали мечи и свитки, их гордые головы венчали наградные венки.
— Пожар! — закричал Гимп и бессмысленно замахал руками. Он не видел огня, но слышал треск пламени. И от этого было еще страшнее — ему казалось, что весь Город горит.
— Кто придумал, что можно исполнять только хорошие желания? А? Плохие желания куда занятнее, — рассмеялся Гюн.
Треск пламени становился все сильнее.
— Ты погубишь Рим окончательно, — воскликнул Гимп, в отчаянии вертя головой.
— Я его спасу.
— Ты его не спасешь. И власти над ним не получишь!
И Гимп кинулся в пламя.
Гюн попытался его удержать. Но не успел. Гимп скрылся в пылающей базилике.
Огонь…
Обезумев от общения с вымыслом, писатели жгут рукописи, если хотят истребить их безвозвратно. Не рвут, не закапывают в землю — жгут. Только огонь уничтожает без остатка дерево и бумагу. И стирает память. Огонь может стереть любые, самые дорогие имена. Даже имя гения Рима, подлинное имя, может стереть огонь.
Гимп не чувствовал боли. Он летел. Но не вверх, а вниз, провалившись в узкий черный туннель. Он мчался сквозь толщу земли, он стремился… И перед ним открылось огромное поле. Мертвая земля, и над нею клочьями плыл густой зеленый туман. Полупрозрачные деревья росли в ямах, наполненных белым студнем. Туманные ветви колебались, растворялись в воздухе и сгущались вновь. Какие-то твари, такие же прозрачные и неживые, как и деревья, срывались с ветвей и медленно скользили над полем — безмолвно. Впрочем, Гимп вообще не слышал ни единого звука. Беззвучно колебались ветви, беззвучно двигались по полю прозрачные тени умерших. Они шарахались из стороны в сторону. Их все пугало. От Гимпа они бросились прочь. Несколько теней было совершенно черных, будто слепленных из густого дыма. Они держались вместе, но вдали от прочих. И если неосторожный чужак приближался к ним, его прогоняли.
Но один призрак бродил в стороне ото всех. В бледном абрисе угадывалась фигура бойца и атлета. Тень повернулась. Гимп узнал белое полупрозрачное лицо.
— Элий… ты здесь? Ты умер? Тень отшатнулась.
— Вроде того.
— То есть?
— Тело мое еще живет, но сам я здесь. И как прежде на земле — одинок. Никто не приближается ко мне. Никто не желает перемолвиться. Я устал. Уж лучше настоящая смерть.
— Ты не можешь умереть. Желание, выигранное Вером, еще не исполнилось.
— Что из того? Я не могу найти выход отсюда. Брожу непрерывно и не могу найти.
— Боги обязаны держать слово.
— Но кто напомнит об этом богам? Гении больше не говорят с богами. Значит, и люди не говорят.
— Но есть один гений, не сосланный на землю. Гений города Рима. Если его призвать…
— Надо произнести его имя.
— Ты знаешь его.
— Но тень не может взывать к богам.
— Я могу.
— Ты умер.
— Нет. Я просто путешествую в мире тьмы. Но я вернусь и призову богов.
— Зачем?
— Чтобы они исполнили то, что обещали. Элий с сомнением покачал головой:
— Прошло столько времени. Я видел Летицию, она звала меня… Но она не рассказала, как выйти. А ты знаешь?
— Ты видишь здесь?
— Конечно.
— А взрыв ты видел?
— Какой взрыв?
— Тогда вот что. Ты должен ослепнуть здесь, чтобы прозреть там. Пока ты видишь тьму, ты не можешь вернуться. Но боги помогут тебе, я обещаю.
— Погоди! — воскликнул призрак Элия, видя, что Гимп собирается уйти. — Ты знаешь, кто это? — он кивнул на черные призраки, роящиеся вдалеке.
— Знаю, — отозвался Гимп. — Но тебе лучше не знать.
— Кто они? — крикнул Элий, но Гимп уже мчался прочь, и вязкие клочья зеленого тумана расступались перед ним.
Гимп очнулся в горящей базилике. Боль пронзила тело. Мышцы обугливались. Кожа на лице полностью обгорела. Но язык еще мог ворочаться во рту. Гимп еще мог говорить. И Гимп выкрикнул имя гения Рима, и вместе с пламенем просьба гения устремилась к небу.
А Гимпу показалось, что он умер.
Малек сидел на крыше своего дома, потягивал вино и вдыхал прохладный воздух. Скоро наступит пробирающий до костей ночной холод, и тогда Малек спустится вниз, в спальню, где на широком ложе его ждет худая, гибкая и злая, как истинная кошка, черноглазая Темия. А пока он наслаждался прохладой и вином.
Его царство — крошечный оазис в Аравии. Крепость в окружении зубчатых стен, пышная зелень пальм, водоем, полный зеленой воды. Водоем, который никогда не пересыхает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Медики переглянулись.
— Она ушла, — после паузы сказал кто-то из этих троих.
Он был одет в черную тунику, как и они. Он шагал, вплотную прижимаясь плечом к плечу соседа, и кто-то так же давил на его плечо. Они шагали в ногу. Гимп постоянно сбивался. Слева него был человек. Справа — гений. Наверное, невозможно шагать в ногу, если ты слеп.
Гюн шел впереди. Они шагали колонной по четыре в ряд. Печатали шаг. И от этого печатанья в голове у Гимпа будто стучал барабан.
— Разойтись! — приказал Гюн.
Подчиненные разбежались мгновенно. Только Гимп застыл посреди форума. Он не видел, как один из парней поливал из канистры бензином стену базилики. К первому подскочил второй. Тоже с канистрой. Охраны не было. Вообще никого. Только черные тени суетились вокруг. Мраморные статуи в двухэтажной аркаде смотрели на черных демонов нарисованными глазами.
— Пусть исполняются желания! — кричал какой-то юнец. — Да здравствуют исполнители! Гимп уловил запах бензина.
— Что они делают? — спросил с тревогой. Гюн подошел.
— Обливают горючим базилику, а потом подожгут, — ответил охотно.
— Зачем?!
— Они исполняют желания. Их об этом попросили.
— Какие желания! Что ты мелешь? Кто мог попросить такое?
— Люди. Очень часто желают. Я сам удивляюсь, до чего часто!
— Раньше желали другое. Просили здоровья для больных детей, возвращали мужей с войны, спасали пропавших без вести.
— Ты глуп, Гимп. Отныне у нас свобода желаний. Как и свобода слова. Они всегда хотели этого — пожаров, убийств, насилия. Но цензоры и боги сдерживали их порывы. А мы находились в услужении и сами ничего не решали. Теперь все изменилось. Мы потеряли свое место, но мы и нашли его вновь. Теперь люди хотят того, чего хотели с самого начала, без указки сверху. И мы — вот что интересно — желаем того же самого! И исполняем с восторгом. Изведал ли ты это счастье — исполнять с восторгом? Выше нет ничего. Поверь.
— Не желаю! — воскликнул Гимп. — Останови их! Гении не могут потакать ненависти, потакать войне, пожарам, горю… — Слова гения Империи уходили в пустоту. Напрасно Гимп тянул к бывшим собратьям руки — меж ними была стена чернее августовской ночи.
Базилика уже горела вся — до крыши. На фоне беснующихся рыжих языков скульптуры казались неестественно застывшими, будто уверены были, что беда им не грозит. Их мраморные руки по-прежнему сжимали мечи и свитки, их гордые головы венчали наградные венки.
— Пожар! — закричал Гимп и бессмысленно замахал руками. Он не видел огня, но слышал треск пламени. И от этого было еще страшнее — ему казалось, что весь Город горит.
— Кто придумал, что можно исполнять только хорошие желания? А? Плохие желания куда занятнее, — рассмеялся Гюн.
Треск пламени становился все сильнее.
— Ты погубишь Рим окончательно, — воскликнул Гимп, в отчаянии вертя головой.
— Я его спасу.
— Ты его не спасешь. И власти над ним не получишь!
И Гимп кинулся в пламя.
Гюн попытался его удержать. Но не успел. Гимп скрылся в пылающей базилике.
Огонь…
Обезумев от общения с вымыслом, писатели жгут рукописи, если хотят истребить их безвозвратно. Не рвут, не закапывают в землю — жгут. Только огонь уничтожает без остатка дерево и бумагу. И стирает память. Огонь может стереть любые, самые дорогие имена. Даже имя гения Рима, подлинное имя, может стереть огонь.
Гимп не чувствовал боли. Он летел. Но не вверх, а вниз, провалившись в узкий черный туннель. Он мчался сквозь толщу земли, он стремился… И перед ним открылось огромное поле. Мертвая земля, и над нею клочьями плыл густой зеленый туман. Полупрозрачные деревья росли в ямах, наполненных белым студнем. Туманные ветви колебались, растворялись в воздухе и сгущались вновь. Какие-то твари, такие же прозрачные и неживые, как и деревья, срывались с ветвей и медленно скользили над полем — безмолвно. Впрочем, Гимп вообще не слышал ни единого звука. Беззвучно колебались ветви, беззвучно двигались по полю прозрачные тени умерших. Они шарахались из стороны в сторону. Их все пугало. От Гимпа они бросились прочь. Несколько теней было совершенно черных, будто слепленных из густого дыма. Они держались вместе, но вдали от прочих. И если неосторожный чужак приближался к ним, его прогоняли.
Но один призрак бродил в стороне ото всех. В бледном абрисе угадывалась фигура бойца и атлета. Тень повернулась. Гимп узнал белое полупрозрачное лицо.
— Элий… ты здесь? Ты умер? Тень отшатнулась.
— Вроде того.
— То есть?
— Тело мое еще живет, но сам я здесь. И как прежде на земле — одинок. Никто не приближается ко мне. Никто не желает перемолвиться. Я устал. Уж лучше настоящая смерть.
— Ты не можешь умереть. Желание, выигранное Вером, еще не исполнилось.
— Что из того? Я не могу найти выход отсюда. Брожу непрерывно и не могу найти.
— Боги обязаны держать слово.
— Но кто напомнит об этом богам? Гении больше не говорят с богами. Значит, и люди не говорят.
— Но есть один гений, не сосланный на землю. Гений города Рима. Если его призвать…
— Надо произнести его имя.
— Ты знаешь его.
— Но тень не может взывать к богам.
— Я могу.
— Ты умер.
— Нет. Я просто путешествую в мире тьмы. Но я вернусь и призову богов.
— Зачем?
— Чтобы они исполнили то, что обещали. Элий с сомнением покачал головой:
— Прошло столько времени. Я видел Летицию, она звала меня… Но она не рассказала, как выйти. А ты знаешь?
— Ты видишь здесь?
— Конечно.
— А взрыв ты видел?
— Какой взрыв?
— Тогда вот что. Ты должен ослепнуть здесь, чтобы прозреть там. Пока ты видишь тьму, ты не можешь вернуться. Но боги помогут тебе, я обещаю.
— Погоди! — воскликнул призрак Элия, видя, что Гимп собирается уйти. — Ты знаешь, кто это? — он кивнул на черные призраки, роящиеся вдалеке.
— Знаю, — отозвался Гимп. — Но тебе лучше не знать.
— Кто они? — крикнул Элий, но Гимп уже мчался прочь, и вязкие клочья зеленого тумана расступались перед ним.
Гимп очнулся в горящей базилике. Боль пронзила тело. Мышцы обугливались. Кожа на лице полностью обгорела. Но язык еще мог ворочаться во рту. Гимп еще мог говорить. И Гимп выкрикнул имя гения Рима, и вместе с пламенем просьба гения устремилась к небу.
А Гимпу показалось, что он умер.
Малек сидел на крыше своего дома, потягивал вино и вдыхал прохладный воздух. Скоро наступит пробирающий до костей ночной холод, и тогда Малек спустится вниз, в спальню, где на широком ложе его ждет худая, гибкая и злая, как истинная кошка, черноглазая Темия. А пока он наслаждался прохладой и вином.
Его царство — крошечный оазис в Аравии. Крепость в окружении зубчатых стен, пышная зелень пальм, водоем, полный зеленой воды. Водоем, который никогда не пересыхает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87