Именно это обстоятельство
позволяет думать, что мы еще очень многое узнаем о судьбе неистового
аббата, и те эпизоды из его бурной жизни, которые сегодня мы вынуждены
домысливать, завтра, быть может, станут известны с документальной
точностью. Франциск Гранвейгский оказался одним из немногих, кому довелось
услышать о даре Тлагмаха, и своими чудовищными злодеяниями, самой своей
ужасной судьбой - ибо судьба злодея, если злодей этот не психический
дегенерат, если творит он злодеяния не ради них самих, а преследуя некую
отвлеченную цель, эта судьба всегда ужасна - своей судьбой этот аббат
сообщил нам через столетия о той опасности, которую таит в себе этот дар.
Прошел жаркий июль, миновал август, и моровое поветрие, охватившее
Аргвиль и его окрестности, постепенно сошло на нет. Теперь мы понимаем
механизм этого явления. Какая-то часть жителей обладала иммунитетом к
неведомой инфекции и, многократно имея возможность заразиться, все же
оставалась здоровой. Уцелевшие жители мало-помалу уверились в том, что они
спасены, и вот уже последние умершие были погребены во рву за городской
чертой, сняли заставы на дорогах вокруг городка, и первые крестьянские
телеги, как и встарь, потянулись на городской рынок. Жизнь возвращалась в
Аргвиль. Снова застучали молотки в кузницах, заработали две пекарни,
красильщики, почему-то пострадавшие меньше других, отметили свой ежегодный
праздник, пронеся по городским улицам статую покровительствующего им
святого. Но в целом едва ли третья часть тех, кто прежде населял Аргвиль,
встретила приход августа. Многие дома лишились всех своих обитателей, а на
иных улицах не осталось почти ни одного жителя.
Так было и на улице, где жил теперь монах Франциск. Как и городок, он
тоже возвращался теперь к жизни, но, хотя силы его прибывали теперь с
каждым днем, лишь в начале августа смог он вставать с постели и делать
первые неуверенные шаги по комнате. Всем, кто преодолел тяжелую болезнь,
знакомо чувство освобождения от прошлого, с которым жил теперь Франциск.
Происходившее с ним до болезни казалось ему теперь чем-то нереальным,
каким-то чужим, случившимся с другим совсем человеком, чем-то, что хотелось
навсегда позабыть. Только день нынешний и имел теперь значение. Только
сегодня и завтра и была его настоящая жизнь. И вступая в эту новую,
настоящую жизнь, Франциск изо всех сил старался позабыть все свои тяжелые и
мрачные предчувствия. Иногда это вполне удавалось, и тогда ему казалось,
что новая жизнь, открывшаяся перед ним, непременно будет прекрасной.
Его возлюбленная - звали ее Марией, и неспроста, наверное, выбрала она
себе это имя, столь многое означающее для христианина - все это время
преданно ухаживала за монахом. Но все его вопросы о том, что же это такое -
таинственное пси, спасший его дар Тлагмаха - пока оставались без ответа.
- Подожди, монах, еще не время,- говорила она ему, и он прекращал
расспросы и замолкал. Само ее присутствие рядом успокаивало его, и если она
говорила, что время еще не пришло, вопросы сами собой исчезали из его
сознания. Но стоило ей уйти хотя бы ненадолго, как тяжелые предчувствия
грядущих несчастий вновь накатывались на Франциска, и бывали минуты, когда
он снова обращался мыслями к Господу, чьей милости был, конечно, уже
недостоин.
И вот, наконец, настал день, когда он узнал часть истины. Это произошло
восьмого августа. На закате он с помощью Марии впервые сумел спуститься по
лестнице вниз и постоять перед раскрытой на улицу дверью. Был тихий летний
вечер. Чирикали, возясь в пыли, воробьи. Тощий облезлый пес возился, что-то
выискивая, на пепелище сгоревшего дома напротив - немало домов в городе
сгорело во время поветрия. Откуда-то издалека доносились голоса спорящих
женщин. С непривычки кружилась голова и дрожали колени, но Франциск никак
не хотел уходить назад.
И в это время в конце улицы показлись из-за поворота какие-то фигуры.
Городок, многие жители которого слегли в могилу - желанная добыча для
грабителей. И Аргвиль, конечно, не был в этом исключением. Правда, с концом
поветрия, в первых числах августа, в городок прибыл королевский судья с
несколькими десятками гвардейцев, у городских ворот снова появились
караулы, а некоторые улицы по ночам, как прежде, перегораживались цепями.
Но всего этого было явно недостаточно для того, чтобы защитить жителей от
всевозможных бродяг, которые стекались в Аргвиль как стервятники на падаль.
Мария, бывавшая днем на ожившей рыночной площади, приносила в дом ужасающие
рассказы о грабежах и поджогах, половина из которых наверняка была чистым
вымыслом. Но в более спокойные времена и десятой части этих рассказов
хватило бы, чтобы повергнуть обывателей в ужас. Гвардейцы ради устрашения
повесили нескольких бродяг, якобы схваченных на месте преступления - а
скорее всего, просто первых несчастных, подвернувшихся им под руку, как
часто бывает при подобных обстоятельствах - но грабежи от этого, конечно,
не прекратились. Более того, поговаривали, что и сами гвардейцы приложили
руку к этому весьма доходному делу, обчистив не один из опустевших домов.
Поэтому каждый вечер Мария тщательно задвигала засовы на входных дверях и
оконных ставнях, а по ночам, проснувшись, они порой подолгу с тревогой
вслушивались в подозрительные шорохи снаружи, понимая, что нелегко придется
им вдвоем, если какая-нибудь ватага грабителей вздумает поживиться в их
доме. Поэтому сейчас, едва лишь завидев приближающихся людей, Франциск
отступил от двери, чтобы можно было быстро закрыть ее перед непрошенными
гостями. Но Мария не двинулась с места.
- Приглядись хорошенько к этим людям, монах,- сказала она шепотом,- Ты
не замечаешь в них ничего необычного?
Бродяги устало шли по улице, глазея по сторонам. И ничего необычного в
них не было. Обыкновенные бродяги, грязные и оборванные, заросшие диким
волосом, с усталыми и голодными взглядами, каких немало шаталось по дорогам
Европы того времени. Франциск всматривался в их лица и никак не мог понять,
что же такое должен он увидеть в этих людях. И вдруг будто что-то ударило
его, когда он встретился взглядом с высоким худым стариком, шедшим впереди
остальных. Это было настолько неожиданно, что Франциск отшатнулся и,
наверное, упал бы, если бы Мария не стояла рядом. На какое-то время в
глазах у него помутилось, а когда он снова пришел в себя, бродяги уже
миновали их дом, и голоса их постепенно затихали где-то за поворотом улицы.
- Ты видел?- спросила Мария, когда они поднялись наверх.
- Да,- он сразу понял, о чем она спрашивает,- Что это было?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
позволяет думать, что мы еще очень многое узнаем о судьбе неистового
аббата, и те эпизоды из его бурной жизни, которые сегодня мы вынуждены
домысливать, завтра, быть может, станут известны с документальной
точностью. Франциск Гранвейгский оказался одним из немногих, кому довелось
услышать о даре Тлагмаха, и своими чудовищными злодеяниями, самой своей
ужасной судьбой - ибо судьба злодея, если злодей этот не психический
дегенерат, если творит он злодеяния не ради них самих, а преследуя некую
отвлеченную цель, эта судьба всегда ужасна - своей судьбой этот аббат
сообщил нам через столетия о той опасности, которую таит в себе этот дар.
Прошел жаркий июль, миновал август, и моровое поветрие, охватившее
Аргвиль и его окрестности, постепенно сошло на нет. Теперь мы понимаем
механизм этого явления. Какая-то часть жителей обладала иммунитетом к
неведомой инфекции и, многократно имея возможность заразиться, все же
оставалась здоровой. Уцелевшие жители мало-помалу уверились в том, что они
спасены, и вот уже последние умершие были погребены во рву за городской
чертой, сняли заставы на дорогах вокруг городка, и первые крестьянские
телеги, как и встарь, потянулись на городской рынок. Жизнь возвращалась в
Аргвиль. Снова застучали молотки в кузницах, заработали две пекарни,
красильщики, почему-то пострадавшие меньше других, отметили свой ежегодный
праздник, пронеся по городским улицам статую покровительствующего им
святого. Но в целом едва ли третья часть тех, кто прежде населял Аргвиль,
встретила приход августа. Многие дома лишились всех своих обитателей, а на
иных улицах не осталось почти ни одного жителя.
Так было и на улице, где жил теперь монах Франциск. Как и городок, он
тоже возвращался теперь к жизни, но, хотя силы его прибывали теперь с
каждым днем, лишь в начале августа смог он вставать с постели и делать
первые неуверенные шаги по комнате. Всем, кто преодолел тяжелую болезнь,
знакомо чувство освобождения от прошлого, с которым жил теперь Франциск.
Происходившее с ним до болезни казалось ему теперь чем-то нереальным,
каким-то чужим, случившимся с другим совсем человеком, чем-то, что хотелось
навсегда позабыть. Только день нынешний и имел теперь значение. Только
сегодня и завтра и была его настоящая жизнь. И вступая в эту новую,
настоящую жизнь, Франциск изо всех сил старался позабыть все свои тяжелые и
мрачные предчувствия. Иногда это вполне удавалось, и тогда ему казалось,
что новая жизнь, открывшаяся перед ним, непременно будет прекрасной.
Его возлюбленная - звали ее Марией, и неспроста, наверное, выбрала она
себе это имя, столь многое означающее для христианина - все это время
преданно ухаживала за монахом. Но все его вопросы о том, что же это такое -
таинственное пси, спасший его дар Тлагмаха - пока оставались без ответа.
- Подожди, монах, еще не время,- говорила она ему, и он прекращал
расспросы и замолкал. Само ее присутствие рядом успокаивало его, и если она
говорила, что время еще не пришло, вопросы сами собой исчезали из его
сознания. Но стоило ей уйти хотя бы ненадолго, как тяжелые предчувствия
грядущих несчастий вновь накатывались на Франциска, и бывали минуты, когда
он снова обращался мыслями к Господу, чьей милости был, конечно, уже
недостоин.
И вот, наконец, настал день, когда он узнал часть истины. Это произошло
восьмого августа. На закате он с помощью Марии впервые сумел спуститься по
лестнице вниз и постоять перед раскрытой на улицу дверью. Был тихий летний
вечер. Чирикали, возясь в пыли, воробьи. Тощий облезлый пес возился, что-то
выискивая, на пепелище сгоревшего дома напротив - немало домов в городе
сгорело во время поветрия. Откуда-то издалека доносились голоса спорящих
женщин. С непривычки кружилась голова и дрожали колени, но Франциск никак
не хотел уходить назад.
И в это время в конце улицы показлись из-за поворота какие-то фигуры.
Городок, многие жители которого слегли в могилу - желанная добыча для
грабителей. И Аргвиль, конечно, не был в этом исключением. Правда, с концом
поветрия, в первых числах августа, в городок прибыл королевский судья с
несколькими десятками гвардейцев, у городских ворот снова появились
караулы, а некоторые улицы по ночам, как прежде, перегораживались цепями.
Но всего этого было явно недостаточно для того, чтобы защитить жителей от
всевозможных бродяг, которые стекались в Аргвиль как стервятники на падаль.
Мария, бывавшая днем на ожившей рыночной площади, приносила в дом ужасающие
рассказы о грабежах и поджогах, половина из которых наверняка была чистым
вымыслом. Но в более спокойные времена и десятой части этих рассказов
хватило бы, чтобы повергнуть обывателей в ужас. Гвардейцы ради устрашения
повесили нескольких бродяг, якобы схваченных на месте преступления - а
скорее всего, просто первых несчастных, подвернувшихся им под руку, как
часто бывает при подобных обстоятельствах - но грабежи от этого, конечно,
не прекратились. Более того, поговаривали, что и сами гвардейцы приложили
руку к этому весьма доходному делу, обчистив не один из опустевших домов.
Поэтому каждый вечер Мария тщательно задвигала засовы на входных дверях и
оконных ставнях, а по ночам, проснувшись, они порой подолгу с тревогой
вслушивались в подозрительные шорохи снаружи, понимая, что нелегко придется
им вдвоем, если какая-нибудь ватага грабителей вздумает поживиться в их
доме. Поэтому сейчас, едва лишь завидев приближающихся людей, Франциск
отступил от двери, чтобы можно было быстро закрыть ее перед непрошенными
гостями. Но Мария не двинулась с места.
- Приглядись хорошенько к этим людям, монах,- сказала она шепотом,- Ты
не замечаешь в них ничего необычного?
Бродяги устало шли по улице, глазея по сторонам. И ничего необычного в
них не было. Обыкновенные бродяги, грязные и оборванные, заросшие диким
волосом, с усталыми и голодными взглядами, каких немало шаталось по дорогам
Европы того времени. Франциск всматривался в их лица и никак не мог понять,
что же такое должен он увидеть в этих людях. И вдруг будто что-то ударило
его, когда он встретился взглядом с высоким худым стариком, шедшим впереди
остальных. Это было настолько неожиданно, что Франциск отшатнулся и,
наверное, упал бы, если бы Мария не стояла рядом. На какое-то время в
глазах у него помутилось, а когда он снова пришел в себя, бродяги уже
миновали их дом, и голоса их постепенно затихали где-то за поворотом улицы.
- Ты видел?- спросила Мария, когда они поднялись наверх.
- Да,- он сразу понял, о чем она спрашивает,- Что это было?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13