И еще - если б не
городская, грамотная до невероятия. Этого добра никому не надо.
Все это Мишке, с хозяйских слов, не раз пересказывал Колька, да и при
Мишке бабы не однажды говорили. Мишка вспомнил, что и отец, в хорошем
настроении, называл мать "ваше высоченное превосходительство" и,
почему-то, "графиня Коломенская". А вернувшись из последней своей
командировки, на все ее расспросы, кем он там был и что делал, спел: "Он
был там какой-то советник, она - генеральская дочь". Встал на одно колено,
скорчил жалобную рожу и Мишке подмигнул. Мать засмеялась и сказала: "Сам
уже генерал или как там, а все тесть покоя не дает". Отец поднес к виску
палец еще плохо двигающейся правой руки, сделал "пах! па-пах!" - и
повалился на ковер. Мишка заверещал и полез сверху...
Мать разбудила Мишку, обычным своим холодноватым, невыразительным
голосом поинтересовалась, как Мишкино горло. Дня три назад горло
действительно болело, но уже давно прошло. Хозяйка дала стакан горячего
молока с маслом, и одну ночь Мишка спал, завязанный материным теплым
платком - и все. Но идти сегодня в школу противоречило всем Мишкиным
планам, поэтому пришлось сказать, что горло еще болит, хотя уже меньше.
Мать спросила, почему же тогда лыжи стоят в сенях еще мокрые да и валенки
у печи сохнут, но пока Мишка придумывал вранье, уже отвлеклась,
невразумительный Мишкин ответ выслушала невнимательно. Всегда она так -
спросит что-нибудь, а ответ уже не слушает, по сторонам смотрит. Отец это
называл "салонные манеры", злился. Мишке же это чаще всего бывало на руку
- как и сейчас.
Мать быстро поела кашу, которая с вечера стояла в печи, быстро сняла
валенки и кофту, велела Мишке подвинуться, легла лицом в подушку и сразу
заснула. Руками она сверху накрыла голову, будто плакала, но Мишка слышал,
что она спит. Руки были красные, на концах пальцев белые пузыри - от
кипятка. Навозилась за дежурство, намыла мисок.
Мишка повернулся на бок, отгородился от холодной стены одеялом,
стараясь не стащить его с матери, сунул руку под подушку, нащупал конверт,
вытащил его и стал изучать.
На конверте был московский адрес. Название улицы Мишке было знакомо,
короткая улица эта была в самом центре, и Мишка там бывал - вместе с отцом
у одного его знакомого. Мишка порадовался, будто известная эта улица сразу
все разъяснила... Но одновременно Мишка и удивился - фамилия адресата
показалась ему тоже известной! Он стал вспоминать, откуда мог знать эту
нерусскую фамилию, но не вспомнил, хотя пытался довольно долго.
Единственный вывод, к которому пришел - слышал эту фамилию или от отца,
или от отцовских друзей. В любом случае оставалось несомненным, что это
фамилия того самого комдива, что был на даче в гостях.
Вскрыт конверт был неаккуратно - почти весь изорван. В конверте лежал
небольшой лист бумаги, исписанный с одной стороны. Мишка прочел еж,
перечитал, спрятал в конверт, конверт под подушку, подремал немного...
Вдруг проснулся толчком, снова вытащил письмо, перечитал еще раз:
"Женечка! Я решил написать, так как уверен, что почту по утрам достаешь
ты, когда Валентин уже уезжает на службу. Надеюсь, что письмо не попадет
ему в руки, хотя... Какая теперь разница? Вот что я хочу тебе сказать..."
Тут Мишка прервал чтение - грустно стало ему и даже страшно. Мишка
поджал под одеялом нот и придвинулся к матери. Мать спала крепко, даже не
пошевелилась. Второй раз за сутки захотелось Мишке заплакать, а ведь до
этого уже почти год не плакал. Но Майк Кристи продолжил изучение письма.
"...хочу тебе сказать: я не сетую, что у нас все так получилось. То,
что ты выбрала Валентина, оправдано не только любовью - не подумай
дурного, я в вашу любовь вполне верю - но и всей лопатой жизни. Слишком
долго я был в Детройте... Пишу не для того, чтобы сказать, что я на вас не
обижен, я это уже говорил, да и доказал, по-моему. Теперь же хочу подвести
некоторые итоги. Почему-то мне кажется, что мне следует это сделать, не
откладывая. И сердце в последнее время дает себя знать не по возрасту, ты
же знаешь, как меня откачивали в августе, и вообще... Короче, пишу, чтобы
предупредить: у меня есть сведения, что у Валентина в ближайшее время
будут большие неприятности. Он окружил себя чуждыми людьми, неразборчив в
дружбе, одни его белые знакомые чем стоят. Да и в целом - среди военных
оказалось много замаскировавшихся врагов. Боюсь, что вас ждут несчастья.
Сегодня я постараюсь разыскать его, встретиться, кое-что объяснить.
Возможно, что он заночует у меня на даче, так что не волнуйся. К утру все
будет ясно. Прощай. Я люблю тебя, как и всегда любил. И по-прежнему
уверен, что со мной ты была бы счастливей".
Больше в письме не было ничего - даже подписи. Мишка закрыл глаза и
стал заканчивать - переводить в точные слова те мысли, которые пришли
после трех чтений письма. Он даже не столько думал, сколько вспоминал одно
место из "Графа Монте-Кристо" - собственно, теперь он уже был уверен, что
вся тайна этого дела в двух книгах - в "Графе Монте-Кристо" и в той, что
он нашел в снегу. Ее содержание теперь он уже тоже представлял себе более
или менее ясно, но все же это была только догадка, а Мишке необходима была
уверенность и, следовательно, помощь матери... Мишка думал, лежал с
закрытыми глазами и постепенно заснул.
А когда проснулся, то увидел, что и мать уже не спит, а искоса, от
подушки, смотрит на него.
- Ну, рассказывай о лыжах, - сказала мать. Мишка вытащил из-под
подушки и молча протянул ей книгу. Мать перевернулась, села, привычно
подпихнув под спину лежавшую на табуретке рядом с кроватью кофту,
взглянула на обложку, быстро перелистала книгу и только после этого
спросила:
- Где взял?
- Нашел, - Мишка ответил, глядя на мать прямо и серьезно, и она не
стала сомневаться, что он действительно нашел английский детектив на улице
подмосковной деревни. Несмотря на свою невнимательность, она прекрасно
разбиралась, когда Мишка врет, а когда нет. Так же коротко она спросила:
- Где?
- Возле дачи, в снегу.
Мать дернулась, книга задрожала в ее руках, и Мишка испугался, но
сообразил, что надо сказать:
- Никто не видел, ни один человек. Кроме Кольки. Он не скажет, не
бойся. Я все понимаю, я же все понимаю, мам... А откуда ты уже знаешь про
дачу?
- Федор Степаныч сказал, - тут Мишка опять испугался, но мать уже
почти успокоилась или взяла себя в руки, а Мишка понял, что мильтон слово
сдержал - не произнесенное вслух свое обещание - и не сказал об их встрече
даже матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
городская, грамотная до невероятия. Этого добра никому не надо.
Все это Мишке, с хозяйских слов, не раз пересказывал Колька, да и при
Мишке бабы не однажды говорили. Мишка вспомнил, что и отец, в хорошем
настроении, называл мать "ваше высоченное превосходительство" и,
почему-то, "графиня Коломенская". А вернувшись из последней своей
командировки, на все ее расспросы, кем он там был и что делал, спел: "Он
был там какой-то советник, она - генеральская дочь". Встал на одно колено,
скорчил жалобную рожу и Мишке подмигнул. Мать засмеялась и сказала: "Сам
уже генерал или как там, а все тесть покоя не дает". Отец поднес к виску
палец еще плохо двигающейся правой руки, сделал "пах! па-пах!" - и
повалился на ковер. Мишка заверещал и полез сверху...
Мать разбудила Мишку, обычным своим холодноватым, невыразительным
голосом поинтересовалась, как Мишкино горло. Дня три назад горло
действительно болело, но уже давно прошло. Хозяйка дала стакан горячего
молока с маслом, и одну ночь Мишка спал, завязанный материным теплым
платком - и все. Но идти сегодня в школу противоречило всем Мишкиным
планам, поэтому пришлось сказать, что горло еще болит, хотя уже меньше.
Мать спросила, почему же тогда лыжи стоят в сенях еще мокрые да и валенки
у печи сохнут, но пока Мишка придумывал вранье, уже отвлеклась,
невразумительный Мишкин ответ выслушала невнимательно. Всегда она так -
спросит что-нибудь, а ответ уже не слушает, по сторонам смотрит. Отец это
называл "салонные манеры", злился. Мишке же это чаще всего бывало на руку
- как и сейчас.
Мать быстро поела кашу, которая с вечера стояла в печи, быстро сняла
валенки и кофту, велела Мишке подвинуться, легла лицом в подушку и сразу
заснула. Руками она сверху накрыла голову, будто плакала, но Мишка слышал,
что она спит. Руки были красные, на концах пальцев белые пузыри - от
кипятка. Навозилась за дежурство, намыла мисок.
Мишка повернулся на бок, отгородился от холодной стены одеялом,
стараясь не стащить его с матери, сунул руку под подушку, нащупал конверт,
вытащил его и стал изучать.
На конверте был московский адрес. Название улицы Мишке было знакомо,
короткая улица эта была в самом центре, и Мишка там бывал - вместе с отцом
у одного его знакомого. Мишка порадовался, будто известная эта улица сразу
все разъяснила... Но одновременно Мишка и удивился - фамилия адресата
показалась ему тоже известной! Он стал вспоминать, откуда мог знать эту
нерусскую фамилию, но не вспомнил, хотя пытался довольно долго.
Единственный вывод, к которому пришел - слышал эту фамилию или от отца,
или от отцовских друзей. В любом случае оставалось несомненным, что это
фамилия того самого комдива, что был на даче в гостях.
Вскрыт конверт был неаккуратно - почти весь изорван. В конверте лежал
небольшой лист бумаги, исписанный с одной стороны. Мишка прочел еж,
перечитал, спрятал в конверт, конверт под подушку, подремал немного...
Вдруг проснулся толчком, снова вытащил письмо, перечитал еще раз:
"Женечка! Я решил написать, так как уверен, что почту по утрам достаешь
ты, когда Валентин уже уезжает на службу. Надеюсь, что письмо не попадет
ему в руки, хотя... Какая теперь разница? Вот что я хочу тебе сказать..."
Тут Мишка прервал чтение - грустно стало ему и даже страшно. Мишка
поджал под одеялом нот и придвинулся к матери. Мать спала крепко, даже не
пошевелилась. Второй раз за сутки захотелось Мишке заплакать, а ведь до
этого уже почти год не плакал. Но Майк Кристи продолжил изучение письма.
"...хочу тебе сказать: я не сетую, что у нас все так получилось. То,
что ты выбрала Валентина, оправдано не только любовью - не подумай
дурного, я в вашу любовь вполне верю - но и всей лопатой жизни. Слишком
долго я был в Детройте... Пишу не для того, чтобы сказать, что я на вас не
обижен, я это уже говорил, да и доказал, по-моему. Теперь же хочу подвести
некоторые итоги. Почему-то мне кажется, что мне следует это сделать, не
откладывая. И сердце в последнее время дает себя знать не по возрасту, ты
же знаешь, как меня откачивали в августе, и вообще... Короче, пишу, чтобы
предупредить: у меня есть сведения, что у Валентина в ближайшее время
будут большие неприятности. Он окружил себя чуждыми людьми, неразборчив в
дружбе, одни его белые знакомые чем стоят. Да и в целом - среди военных
оказалось много замаскировавшихся врагов. Боюсь, что вас ждут несчастья.
Сегодня я постараюсь разыскать его, встретиться, кое-что объяснить.
Возможно, что он заночует у меня на даче, так что не волнуйся. К утру все
будет ясно. Прощай. Я люблю тебя, как и всегда любил. И по-прежнему
уверен, что со мной ты была бы счастливей".
Больше в письме не было ничего - даже подписи. Мишка закрыл глаза и
стал заканчивать - переводить в точные слова те мысли, которые пришли
после трех чтений письма. Он даже не столько думал, сколько вспоминал одно
место из "Графа Монте-Кристо" - собственно, теперь он уже был уверен, что
вся тайна этого дела в двух книгах - в "Графе Монте-Кристо" и в той, что
он нашел в снегу. Ее содержание теперь он уже тоже представлял себе более
или менее ясно, но все же это была только догадка, а Мишке необходима была
уверенность и, следовательно, помощь матери... Мишка думал, лежал с
закрытыми глазами и постепенно заснул.
А когда проснулся, то увидел, что и мать уже не спит, а искоса, от
подушки, смотрит на него.
- Ну, рассказывай о лыжах, - сказала мать. Мишка вытащил из-под
подушки и молча протянул ей книгу. Мать перевернулась, села, привычно
подпихнув под спину лежавшую на табуретке рядом с кроватью кофту,
взглянула на обложку, быстро перелистала книгу и только после этого
спросила:
- Где взял?
- Нашел, - Мишка ответил, глядя на мать прямо и серьезно, и она не
стала сомневаться, что он действительно нашел английский детектив на улице
подмосковной деревни. Несмотря на свою невнимательность, она прекрасно
разбиралась, когда Мишка врет, а когда нет. Так же коротко она спросила:
- Где?
- Возле дачи, в снегу.
Мать дернулась, книга задрожала в ее руках, и Мишка испугался, но
сообразил, что надо сказать:
- Никто не видел, ни один человек. Кроме Кольки. Он не скажет, не
бойся. Я все понимаю, я же все понимаю, мам... А откуда ты уже знаешь про
дачу?
- Федор Степаныч сказал, - тут Мишка опять испугался, но мать уже
почти успокоилась или взяла себя в руки, а Мишка понял, что мильтон слово
сдержал - не произнесенное вслух свое обещание - и не сказал об их встрече
даже матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37