Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.
— Никто не будет гореть в аду, — зашептал он Салли. — Меньше всего — ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?
— В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?
— Конечно.
— Скажешь по-честному?
— Да.
— Ты считаешь, что я на тебя давлю?
— Конечно, нет.
— Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.
— Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.
— В самом деле? — В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:
— А я была ужасна.
— Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.
— Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.
— Все было отлично.
— У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.
— Даже слишком.
Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.
— Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других — ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?
— Да. — Она шмыгнула носом.
— Ты мне веришь?
— По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.
— Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?
— Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.
В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:
— Ты хочешь, чтоб я приехал?
— Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.
— Бедная крошка. А когда придет Джози?
— Завтра утром. Что мне ей сказать?
— Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.
— Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.
— По-моему, это сейчас самое правильное.
— Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:
— Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.
— Спокойной ночи, Джерри.
— Спокойной ночи. Ты грандиозна. — Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.
Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:
— Чего она хотела?
— Утешения. Ричард уехал.
— Среди ночи?
— Видимо.
— Что ж… молодец.
— Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.
— А еще что она говорила?
— Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. — Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. — Я должен был так поступить? — спросил он. — Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?
— Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?
— Благодарю, несчастный.
— С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.
— Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, — теперь, когда она это получила.
— Повтори еще раз.
— Нет. Я сейчас буду спать. У меня какое-то странное ощущение, — сказал он, пускаясь в очередную фантазию, за что его так ценили в студии рекламы, — будто я — Северная Африка и ноги у меня — Египет, а голова — Марокко. И весь я — сплошной песок.
Когда телефон снова разбудил его, он проснулся с чувством вины, так как видел во сне не свою “ситуацию” — не Салли, или Ричарда, или Руфь, а далекие уголки своего детства: горку на площадке для игр, которую натирают вощеной бумагой, чтобы скатываться быстрее, две потрепанные коробки с настольным хоккеем; кусок затоптанной травы за киоском, где дети постарше обменивались невообразимыми секретами, осыпая землю окурками “Олд голд”, — то прошлое, тот рай, где ты не волен ничего выбирать. Он пошел, спотыкаясь, заткнуть телефонный звонок — понимая, что повторяется, что сам обрек себя на бесконечное повторение, совершив этот грех, который свинцовой тяжестью давил ему на диафрагму. Звонила снова Салли, Салли; голос у нее обладал центробежной силой, и слова разлетались во всех направлениях — ей было унизительно снова звонить ему, она говорила задыхаясь, прерывисто.
— Эй! Джерри? Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь по-честному?
— Конечно. Ты приняла таблетку?
— Только что приняла и решила позвонить тебе, пока она не подействовала. Хотелось услышать твой голос, прежде чем отключусь. Не будешь на меня сердиться?
— Почему я должен на тебя сердиться? Я чувствую себя ужасно от того, что нахожусь далеко. Ричард не вернулся?
— Нет и не вернется. — Салли произнесла это как-то по-старомодному, чуть в нос: так соседки когда-то выговаривали ему за то, что он топчет траву на их лужайках.
— Спрашивай же, — сказал он.
— Ты не сердишься, что я ему сказала?
— Об этом ты и хотела меня спросить?
— Вроде бы.
— Нет, не сержусь, конечно, нет. Я-то ведь сказал еще несколько месяцев тому назад, так что тебе за мной не угнаться.
— Ты все-таки сердишься, — сказала она. — Я так и подумала, еще когда раньше тебе звонила, что ты сердишься.
— Я немножко дохлый, — признался он. — Завтра буду в форме. По-моему, ты очень храбрая и достаточно долго все скрывала, и я очень тебе признателен. Ты дала мне большую фору. В конце-то концов ведь он сам обнаружил телефонные счета.
— Да, но я умела нагнать туману кое в чем и похуже. Я просто очень устала. Кстати, Джерри! Знаешь, что еще случилось? Это в самом деле ужасно.
— Что еще, солнышко?
— Ты меня возненавидишь.
Ему надоело говорить “нет”, и он промолчал.
Тогда она сказала:
— Я солгала ему. Я ему сказала, что мы никогда…
— Что — никогда?
— Я сказала, что мы никогда не спали у нас в доме. Я подумала, что это было бы слишком ужасно при его самолюбии. Ну, разве не глупо?
— Нет, не глупо.
— Я сумасшедшая?
— Нет.
— Пожалуйста, не говори ему. Если мы все пойдем в суд, там я признаюсь, но только ты, пожалуйста, ему не говори. Это ведь не твой дом, Джерри. — Таблетка начала действовать, и она говорила как-то странно.
— А зачем, собственно, мне это нужно? — сказал он. — Чем меньше мне придется с ним говорить, тем лучше.
— Он так уязвлен в своем самолюбии.
— Ну, такое впечатление он постарался создать у тебя. И сейчас он старательно ведет к тому, чтобы все почувствовали себя виноватыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80