Не прошло минуты, как вдруг она ужасно закричала, выскочила из водоёма и, бледная, без рубахи и почти без памяти, прибежала к своим женщинам. Она не могла произнесть на слова и упала в обморок.
Одна из невольниц, не понимая, что это значит, взяла светильник, подошла к водоёму и, взглянув в него, также закричала и ушла.
Наконец старуха, их надзирательница, которая, по словам людей муллы-баши, не побоялась бы схватить за бороду самого шайтана, пошла сама освидетельствовать водоём. Но вообразите ужас этой несчастной, когда она увидела в нём мёртвое человеческое тело! Крик и визг целой толпы женщин вывели госпожу из оцепенения; её убедили пойти вместе с ними посмотреть утопшего «мужчину-собаку». Страх мало-помалу превратился в любопытство: они позвали банщиц и велели вытащить труп из воды. «О, Али! – воскликнули они в испуге, все в один голос. – Чёрт ли это или мулла-баши! Нет божества, кроме аллаха! Это наш ага!»
Жена опять упала в обморок: что ж ей было делать? Служанки и невольницы завопили так страшно, что шум, которым они наполнили баню, мог бы служить «образчиком шума дня светопреставления». Женщины из города, дожидавшиеся в сенях выхода жены муллы-баши, вторгнулись толпою в комнату водоёма и пособили им кричать ещё сильнее. Гул соединённых голосов «безмозглого пола» отразился в самом поднебесье, и «старец планета Сатурн» принуждён был заткнуть себе уши «пальцами недоумения».
Между тем вдова покойника собралась с чувствами и начала оплакивать скончавшегося супруга и благодетеля. Но одна из невольниц прервала её рыдания, сказав:
«Ханум! это никак не может быть наш ага. Я видела его вчера, как он возвратился из бани. Мы с Масумою провожали его со свечками в хельвет; я сама стлала ему постель, и он лёг спать при наших глазах. Невозможно, чтоб в одно и то же время он и утонул в ванне, и ходил живой по терему. Это кто-нибудь другой».
Замечание невольницы поразило новым ужасом всех её подруг. Та подкрепляла её слова собственным неопровержимым свидетельством; та сама видела, как он проходил через двор; иная признавалась, что заглядывала к нему в окно и может побожиться, что он долго ещё писал в своей комнате. После долгих споров они, наконец, согласились с мнением своей госпожи, что домой возвратился не мулла-баши, а его призрак.
«Посмотрите сами, если это не мой муж! – сказала она служанкам. – Вот пятно на лице, где я не далее вчерашнего дня оцарапала его собственными ногтями».
«Точно так, – промолвила вторая невольница. – Вот и место в бороде, откуда вы изволили вырвать клочок волос на прошедшей неделе».
Убедясь такими явными доказательствами, несчастная вдова стала рыдать неутолимее прежнего. Но невольница опять приостановила её горесть, уверяя положительно, что мулла-баши жив и теперь ещё спит или пишет в своём хельвете.
«Как мог бы он взять свечку из моих рук, затворить дверь, писать, храпеть, если бы до того умер в бане? Позвольте мне одеться и сходить домой посмотреть, что делает ага. Увидите, что он там и что этот мертвец ест грязь».
«Но он здесь, зачем напрасно ходить?» – возразила одна женщина.
«Так это должен быть его призрак, а настоящий мулла-баши там», – сказала невольница и, схватив покрывало, выбежала из бани.
«Это легко может случиться, – примолвила старая надзирательница. – В банях нередко происходят удивительные вещи. Говорят, что черти, не успевшие ускакать в ад до утреннего азана, прячутся обыкновенно по баням».
Число женщин, теснившихся в отделении водоёма, беспрестанно увеличивалось. Невольница возвратилась с унылым видом и объявила, что муллы-баши в самом деле нет дома, где она нашла только оттиск спины его на постели. Шум, крик, рыдания возобновились с прежнею силой. У дверей бани столпился народ. Банщик, став на пороге, объявил своим слушателям, что у него случилось чудо: мулла-баши купался вчера в ванне и уехал домой в сопровождении своих людей, а сегодня нашли его мёртвым в той же ванне! Движимый любопытством, народ устремился в двери, опрокинул оратора на пороге и ворвался в баню; женщины бросились одеваться и, ругая мужчин, отнимая одна у другой платье, браня себя взаимно, передрались между собой. Словом, в бане и на улице происходила такая суматоха, какой правоверные не видали со времён побега благословенного пророка из благородной Мекки в лучезарную Медину.
Вскоре тревога распространилась по всему городу. Родственники покойного собрались в баню и приступили к погребальным обрядам. Мулла-баши при жизни неоднократно изъявлял желание быть погребённым в Кербеле, и на другой день наняли у меня цепь лошаков для свезения туда его тела, которое сопровождает вдова со своими людьми и с муллами, находившимися у него в услужении. Она ночует в этой белой палатке. Пока мы выехали из Тегерана и во время проезда оттуда до Керманшаха многие другие покойники вздумали тоже отправиться в Кербелу на погребение, и теперь их набралось у меня слишком дюжина.
– Но что проку, что мы везём муллу-баши с собою? – присовокупил проводник, – Я не буду спокоен, пока его не зароют на шесть газов в землю. Мы здесь его везём, а он, может быть, аллах ведает, какие делает теперь проказы в Тегеране! Подумайте, что все его люди клянутся страшною клятвой, что он приехал домой вместе с ними. Насакчи-баши показывает фетву с его печатью, разрешающую ему выпить всё вино армян и франков; фетву, писанную, очевидно, по возвращении из бани, так как записку от насакчи-баши и шесть исфаганских дынь он получил, садясь уже на лошадь. Но явное доказательство того, что он не умер, а только подкинул в бане свой мёртвый призрак, есть то, что он ещё на другой день поутру выманил у насакчи-баши прекрасную лошадь с богатым убором и пропал с нею без вести. Поимщики разосланы были во всех направлениях и, говорят, нигде не отыскали ни его, ни лошади. Он, видимо, был чернокнижником. Почему знать, с тех пор как мы уехали, может статься, он спроворил бороду у самого шаха или украл весь мой дом и перенёс его в пустыню, где теперь и обитает с дивами и чертополохами.
– Пустое! – воскликнул провожавший караван чауш, который во время этого повествования присоединился к нам со своим кальяном. – Мулла-баши умер как нельзя лучше. Я слыхал от людей вдовы его, что теперь загадка совершенно объяснилась. В тот же день, как мы отправлялись из Тегерана, в бане, в тёмном уголку открыли свёрнутое изорванное платье, в котором нашли печать и несколько записок. По ним узнали, что эти лохмотья принадлежат какому-то бездельнику, мулле Хаджи-Бабе, бывшему товарищем известного муллы Надана. Поэтому нет сомнения, что или этот Хаджи-Баба, или наставник его, мулла Надан, личный враг покойника, умертвили его в ванне и напутали всё это чудо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Одна из невольниц, не понимая, что это значит, взяла светильник, подошла к водоёму и, взглянув в него, также закричала и ушла.
Наконец старуха, их надзирательница, которая, по словам людей муллы-баши, не побоялась бы схватить за бороду самого шайтана, пошла сама освидетельствовать водоём. Но вообразите ужас этой несчастной, когда она увидела в нём мёртвое человеческое тело! Крик и визг целой толпы женщин вывели госпожу из оцепенения; её убедили пойти вместе с ними посмотреть утопшего «мужчину-собаку». Страх мало-помалу превратился в любопытство: они позвали банщиц и велели вытащить труп из воды. «О, Али! – воскликнули они в испуге, все в один голос. – Чёрт ли это или мулла-баши! Нет божества, кроме аллаха! Это наш ага!»
Жена опять упала в обморок: что ж ей было делать? Служанки и невольницы завопили так страшно, что шум, которым они наполнили баню, мог бы служить «образчиком шума дня светопреставления». Женщины из города, дожидавшиеся в сенях выхода жены муллы-баши, вторгнулись толпою в комнату водоёма и пособили им кричать ещё сильнее. Гул соединённых голосов «безмозглого пола» отразился в самом поднебесье, и «старец планета Сатурн» принуждён был заткнуть себе уши «пальцами недоумения».
Между тем вдова покойника собралась с чувствами и начала оплакивать скончавшегося супруга и благодетеля. Но одна из невольниц прервала её рыдания, сказав:
«Ханум! это никак не может быть наш ага. Я видела его вчера, как он возвратился из бани. Мы с Масумою провожали его со свечками в хельвет; я сама стлала ему постель, и он лёг спать при наших глазах. Невозможно, чтоб в одно и то же время он и утонул в ванне, и ходил живой по терему. Это кто-нибудь другой».
Замечание невольницы поразило новым ужасом всех её подруг. Та подкрепляла её слова собственным неопровержимым свидетельством; та сама видела, как он проходил через двор; иная признавалась, что заглядывала к нему в окно и может побожиться, что он долго ещё писал в своей комнате. После долгих споров они, наконец, согласились с мнением своей госпожи, что домой возвратился не мулла-баши, а его призрак.
«Посмотрите сами, если это не мой муж! – сказала она служанкам. – Вот пятно на лице, где я не далее вчерашнего дня оцарапала его собственными ногтями».
«Точно так, – промолвила вторая невольница. – Вот и место в бороде, откуда вы изволили вырвать клочок волос на прошедшей неделе».
Убедясь такими явными доказательствами, несчастная вдова стала рыдать неутолимее прежнего. Но невольница опять приостановила её горесть, уверяя положительно, что мулла-баши жив и теперь ещё спит или пишет в своём хельвете.
«Как мог бы он взять свечку из моих рук, затворить дверь, писать, храпеть, если бы до того умер в бане? Позвольте мне одеться и сходить домой посмотреть, что делает ага. Увидите, что он там и что этот мертвец ест грязь».
«Но он здесь, зачем напрасно ходить?» – возразила одна женщина.
«Так это должен быть его призрак, а настоящий мулла-баши там», – сказала невольница и, схватив покрывало, выбежала из бани.
«Это легко может случиться, – примолвила старая надзирательница. – В банях нередко происходят удивительные вещи. Говорят, что черти, не успевшие ускакать в ад до утреннего азана, прячутся обыкновенно по баням».
Число женщин, теснившихся в отделении водоёма, беспрестанно увеличивалось. Невольница возвратилась с унылым видом и объявила, что муллы-баши в самом деле нет дома, где она нашла только оттиск спины его на постели. Шум, крик, рыдания возобновились с прежнею силой. У дверей бани столпился народ. Банщик, став на пороге, объявил своим слушателям, что у него случилось чудо: мулла-баши купался вчера в ванне и уехал домой в сопровождении своих людей, а сегодня нашли его мёртвым в той же ванне! Движимый любопытством, народ устремился в двери, опрокинул оратора на пороге и ворвался в баню; женщины бросились одеваться и, ругая мужчин, отнимая одна у другой платье, браня себя взаимно, передрались между собой. Словом, в бане и на улице происходила такая суматоха, какой правоверные не видали со времён побега благословенного пророка из благородной Мекки в лучезарную Медину.
Вскоре тревога распространилась по всему городу. Родственники покойного собрались в баню и приступили к погребальным обрядам. Мулла-баши при жизни неоднократно изъявлял желание быть погребённым в Кербеле, и на другой день наняли у меня цепь лошаков для свезения туда его тела, которое сопровождает вдова со своими людьми и с муллами, находившимися у него в услужении. Она ночует в этой белой палатке. Пока мы выехали из Тегерана и во время проезда оттуда до Керманшаха многие другие покойники вздумали тоже отправиться в Кербелу на погребение, и теперь их набралось у меня слишком дюжина.
– Но что проку, что мы везём муллу-баши с собою? – присовокупил проводник, – Я не буду спокоен, пока его не зароют на шесть газов в землю. Мы здесь его везём, а он, может быть, аллах ведает, какие делает теперь проказы в Тегеране! Подумайте, что все его люди клянутся страшною клятвой, что он приехал домой вместе с ними. Насакчи-баши показывает фетву с его печатью, разрешающую ему выпить всё вино армян и франков; фетву, писанную, очевидно, по возвращении из бани, так как записку от насакчи-баши и шесть исфаганских дынь он получил, садясь уже на лошадь. Но явное доказательство того, что он не умер, а только подкинул в бане свой мёртвый призрак, есть то, что он ещё на другой день поутру выманил у насакчи-баши прекрасную лошадь с богатым убором и пропал с нею без вести. Поимщики разосланы были во всех направлениях и, говорят, нигде не отыскали ни его, ни лошади. Он, видимо, был чернокнижником. Почему знать, с тех пор как мы уехали, может статься, он спроворил бороду у самого шаха или украл весь мой дом и перенёс его в пустыню, где теперь и обитает с дивами и чертополохами.
– Пустое! – воскликнул провожавший караван чауш, который во время этого повествования присоединился к нам со своим кальяном. – Мулла-баши умер как нельзя лучше. Я слыхал от людей вдовы его, что теперь загадка совершенно объяснилась. В тот же день, как мы отправлялись из Тегерана, в бане, в тёмном уголку открыли свёрнутое изорванное платье, в котором нашли печать и несколько записок. По ним узнали, что эти лохмотья принадлежат какому-то бездельнику, мулле Хаджи-Бабе, бывшему товарищем известного муллы Надана. Поэтому нет сомнения, что или этот Хаджи-Баба, или наставник его, мулла Надан, личный враг покойника, умертвили его в ванне и напутали всё это чудо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125