Строит из себя важную даму, а ведь и простой вежливости не соблюдает с людьми, которые ничуть не хуже ее, а может быть, и получше; они, конечно, не выходят замуж по расчету, как некоторые другие, но если бы захотели, то вышли бы, да еще в тысячу раз побыстрее. Что ж, женщина женщине рознь, и хвалить себя никому не положено. Особенно рекомендую вам эти бобы. А свиная отбивная — наше фирменное блюдо; мы колем свиней сами.
— С вашего позволения, мисс Кларк, я совершенно сыт. К отбивной я даже не притронусь; просто не в силах, — сказал Виктор, сверкнув сразу всеми тридцатью двумя зубами. — Вы расстроили меня, рассказав эту грустную историю. И ведь богатые люди! Увы, такова жизнь! И ведь имели все для счастья! Нет, нет, не кладите мне больше ничего. Я совершенно сыт. А это еще кто такой?
Он понизил голос и опустил глаза. Незнакомец — тот самый старомодный щеголь, которого Гэбриель встретил вчера вечером на холме Конроя, — поднялся из-за бокового столика, где сидел все это время, никем не замеченный, и спокойно направился к выходу. Виктор мгновенно узнал его. Это был игрок из Сан-Антонио и изругавший его клерк с Пасифик-стрит. Подозрения и дурные предчувствия охватили Рамиреса. Но когда Сол шепотом разъяснила ему, что незнакомец прибыл по вызову суда в качестве свидетеля, он нашел это вполне правдоподобным. То, что переводчик его не узнал, также было добрым признаком. Дождавшись, пока незнакомец уйдет, Сол вернулась к прерванному рассказу.
— Что до его богатства, то люди, которые в этих делах разбираются, разное толкуют. Вот только на прошлой неделе останавливались у нас приезжие; как видно, богачи, но из таких, что не прочь часок-другой потарабанить с простым народом. Хоть мы с миссис Маркл и взяли себе за правило не вступать в разговоры с заезжими людьми — айтальянцам мы оказываем исключение, поскольку они здесь вроде как на чужбине, — вставила мисс Сол со свойственным ей чувством такта, — послушали мы их, а они и говорят: серебряная жила на холме Конроя обследована, мол, до конца и оказалась она в фунт шириной, не больше; и иссякнет она никак не позже, чем через месяц; и старый Питер Дамфи, как только узнал об этом, так сразу и ноги унес; а Гэбриель Конрой потому и решил уехать, что не хочет, чтобы при нем все это дело под откос пошло.
— Как, мисс Сол? Гэбриель уезжает от вас? Но это невероятно! — вскричал очаровательный иностранец, почти задохнувшись от волнения и злобно оскалив обе челюсти.
Быть может, Сол и почувствовала бы что-то неладное во внезапном волнении незнакомца, если бы блеск его зубов вновь не пленил ее воображение. «Если видела я у кого в жизни ангельскую улыбку, — говорила она позже, по секрету, миссис Маркл, — так это у него, у молодого айтальянца». В замешательстве она поставила перед Рамиресом еще несколько тарелок — частью совершенно пустых — и излила свои чувства в притворном негодовании:
— Значит, я лгунья? Спасибо! Поделом мне за мою болтливость! Ну, а если он не уезжает, почему, скажите, Олимпия Конрой укатила на полгода в пансион? И зачем прибыл к нам новый управляющий на место Гэбриеля? Да вы ведь сами его видели только что; сидел рядом с вами в сером сюртуке! Как, вы больше не хотите ничего кушать? И пирожков не отведаете, ни с яблоками, ни с клюквой? Мы их сами печем. Ах, останетесь вы сегодня голодным!..
Но Виктор вылетел стремглав из-за стола и умчался прочь, оставив Сол в тяжком раздумье, уж не перехватила ли она сегодня в своем кокетстве, не довела ли впечатлительного айтальянца до отчаяния. «Как это упустила я, что он все-таки иностранец и не привычен к нашим вольностям речи? Бедняжка! Совсем ведь расстроился, когда я заявила ему, что он назвал меня лгуньей».
Твердо решив угостить его наутро чем-нибудь очень вкусным и тем показать, что простила его и более не сердится, удрученная Сол удалилась к себе в кладовую. Чуть позже она решила обмести пыль в холле неподалеку от комнаты Рамиреса, но убедилась, к своему разочарованию, что дверь в номер распахнута настежь и постояльца нигде не видно. Еще немного погодя она доверительно пересказала миссис Маркл свою беседу с Рамиресом, причем напустила на себя томный вид и дала понять собеседнице, что, только лишь принося в жертву интересам отеля свою девичью гордость и скромность, она терпела дерзкие приставания иностранца.
— Почему он не сводит с меня глаз, почему заговаривает со мной, просто ума не приложу, — заявила она, — кто завтракал, все видели. А что обиделся он под конец да убежал сломя голову, что ж, не беда, пусть успокоится немножко, в себя придет…
Искусно создав таким образом впечатление, что она дала отпор пылкому южанину, притушила, так сказать, его страстный порыв, Сол погрузилась в таинственное молчание.
Полагаю, что толкование отъезда Гэбриеля, предложенное мисс Кларк, не было ею выдумано. Путешествие Гэбриеля не одобрялось ни на старательских заявках, ни у трактирных стоек. Так трудно доставшаяся ему популярность исчезла, не оставив следа; многие прямо говорили, что он не имеет права покидать Гнилую Лощину, пока не упрочит финансовое положение своего предприятия. Те самые люди, которые еще недавно оспаривали какое-либо касательство Гэбриеля к произошедшему буму и утверждали, что он не более чем подставная фигура, теперь громко осуждали его за то, что он уходит со своей должности. «Гонец Среброполиса»в туманных выражениях намекал, что смена управляющих происходит в неподходящий момент и может дурно отразиться на курсе акций. Конкурирующая газета — за истекшее время стало ясно, что интересы города требуют издания двух газет с различным направлением, — поместила передовую статью против «попытки некоторых лиц уклониться от своих обязанностей»и против абсентеизма вообще и обрушилась на всех тех, кто, «обогатившись на разработке природных ресурсов Гнилой Лощины, теперь безрассудно транжирит деньги в заграничных поездках».
Тем временем смиренный герой всех этих пересудов, нисколько не помышляя, что какие-либо его действия или намерения могут представлять общественный интерес, был занят приготовлениями к отъезду. Он отказался выгодно сдать свой дом новому управляющему и поручил смотреть за ним служанке; он думал о том, что вдруг в его отсутствие вернется Грейс.
— Если здесь будет меня спрашивать молоденькая девушка, — загадочно сказал он служанке, — вы не задавайте ей никаких вопросов; в особенности же если увидите, что она робеет, стесняется; прямо откройте ей самую лучшую комнату и пошлите мне срочную телеграмму. Миссис Конрой можете ничего не сообщать.
Заметив на лице служанки выражение праведного беспокойства — она была замужняя женщина, еще недурная собой, и рассталась со своим супругом лишь из-за неистовой его ревности, — Гэбриель поспешно добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— С вашего позволения, мисс Кларк, я совершенно сыт. К отбивной я даже не притронусь; просто не в силах, — сказал Виктор, сверкнув сразу всеми тридцатью двумя зубами. — Вы расстроили меня, рассказав эту грустную историю. И ведь богатые люди! Увы, такова жизнь! И ведь имели все для счастья! Нет, нет, не кладите мне больше ничего. Я совершенно сыт. А это еще кто такой?
Он понизил голос и опустил глаза. Незнакомец — тот самый старомодный щеголь, которого Гэбриель встретил вчера вечером на холме Конроя, — поднялся из-за бокового столика, где сидел все это время, никем не замеченный, и спокойно направился к выходу. Виктор мгновенно узнал его. Это был игрок из Сан-Антонио и изругавший его клерк с Пасифик-стрит. Подозрения и дурные предчувствия охватили Рамиреса. Но когда Сол шепотом разъяснила ему, что незнакомец прибыл по вызову суда в качестве свидетеля, он нашел это вполне правдоподобным. То, что переводчик его не узнал, также было добрым признаком. Дождавшись, пока незнакомец уйдет, Сол вернулась к прерванному рассказу.
— Что до его богатства, то люди, которые в этих делах разбираются, разное толкуют. Вот только на прошлой неделе останавливались у нас приезжие; как видно, богачи, но из таких, что не прочь часок-другой потарабанить с простым народом. Хоть мы с миссис Маркл и взяли себе за правило не вступать в разговоры с заезжими людьми — айтальянцам мы оказываем исключение, поскольку они здесь вроде как на чужбине, — вставила мисс Сол со свойственным ей чувством такта, — послушали мы их, а они и говорят: серебряная жила на холме Конроя обследована, мол, до конца и оказалась она в фунт шириной, не больше; и иссякнет она никак не позже, чем через месяц; и старый Питер Дамфи, как только узнал об этом, так сразу и ноги унес; а Гэбриель Конрой потому и решил уехать, что не хочет, чтобы при нем все это дело под откос пошло.
— Как, мисс Сол? Гэбриель уезжает от вас? Но это невероятно! — вскричал очаровательный иностранец, почти задохнувшись от волнения и злобно оскалив обе челюсти.
Быть может, Сол и почувствовала бы что-то неладное во внезапном волнении незнакомца, если бы блеск его зубов вновь не пленил ее воображение. «Если видела я у кого в жизни ангельскую улыбку, — говорила она позже, по секрету, миссис Маркл, — так это у него, у молодого айтальянца». В замешательстве она поставила перед Рамиресом еще несколько тарелок — частью совершенно пустых — и излила свои чувства в притворном негодовании:
— Значит, я лгунья? Спасибо! Поделом мне за мою болтливость! Ну, а если он не уезжает, почему, скажите, Олимпия Конрой укатила на полгода в пансион? И зачем прибыл к нам новый управляющий на место Гэбриеля? Да вы ведь сами его видели только что; сидел рядом с вами в сером сюртуке! Как, вы больше не хотите ничего кушать? И пирожков не отведаете, ни с яблоками, ни с клюквой? Мы их сами печем. Ах, останетесь вы сегодня голодным!..
Но Виктор вылетел стремглав из-за стола и умчался прочь, оставив Сол в тяжком раздумье, уж не перехватила ли она сегодня в своем кокетстве, не довела ли впечатлительного айтальянца до отчаяния. «Как это упустила я, что он все-таки иностранец и не привычен к нашим вольностям речи? Бедняжка! Совсем ведь расстроился, когда я заявила ему, что он назвал меня лгуньей».
Твердо решив угостить его наутро чем-нибудь очень вкусным и тем показать, что простила его и более не сердится, удрученная Сол удалилась к себе в кладовую. Чуть позже она решила обмести пыль в холле неподалеку от комнаты Рамиреса, но убедилась, к своему разочарованию, что дверь в номер распахнута настежь и постояльца нигде не видно. Еще немного погодя она доверительно пересказала миссис Маркл свою беседу с Рамиресом, причем напустила на себя томный вид и дала понять собеседнице, что, только лишь принося в жертву интересам отеля свою девичью гордость и скромность, она терпела дерзкие приставания иностранца.
— Почему он не сводит с меня глаз, почему заговаривает со мной, просто ума не приложу, — заявила она, — кто завтракал, все видели. А что обиделся он под конец да убежал сломя голову, что ж, не беда, пусть успокоится немножко, в себя придет…
Искусно создав таким образом впечатление, что она дала отпор пылкому южанину, притушила, так сказать, его страстный порыв, Сол погрузилась в таинственное молчание.
Полагаю, что толкование отъезда Гэбриеля, предложенное мисс Кларк, не было ею выдумано. Путешествие Гэбриеля не одобрялось ни на старательских заявках, ни у трактирных стоек. Так трудно доставшаяся ему популярность исчезла, не оставив следа; многие прямо говорили, что он не имеет права покидать Гнилую Лощину, пока не упрочит финансовое положение своего предприятия. Те самые люди, которые еще недавно оспаривали какое-либо касательство Гэбриеля к произошедшему буму и утверждали, что он не более чем подставная фигура, теперь громко осуждали его за то, что он уходит со своей должности. «Гонец Среброполиса»в туманных выражениях намекал, что смена управляющих происходит в неподходящий момент и может дурно отразиться на курсе акций. Конкурирующая газета — за истекшее время стало ясно, что интересы города требуют издания двух газет с различным направлением, — поместила передовую статью против «попытки некоторых лиц уклониться от своих обязанностей»и против абсентеизма вообще и обрушилась на всех тех, кто, «обогатившись на разработке природных ресурсов Гнилой Лощины, теперь безрассудно транжирит деньги в заграничных поездках».
Тем временем смиренный герой всех этих пересудов, нисколько не помышляя, что какие-либо его действия или намерения могут представлять общественный интерес, был занят приготовлениями к отъезду. Он отказался выгодно сдать свой дом новому управляющему и поручил смотреть за ним служанке; он думал о том, что вдруг в его отсутствие вернется Грейс.
— Если здесь будет меня спрашивать молоденькая девушка, — загадочно сказал он служанке, — вы не задавайте ей никаких вопросов; в особенности же если увидите, что она робеет, стесняется; прямо откройте ей самую лучшую комнату и пошлите мне срочную телеграмму. Миссис Конрой можете ничего не сообщать.
Заметив на лице служанки выражение праведного беспокойства — она была замужняя женщина, еще недурная собой, и рассталась со своим супругом лишь из-за неистовой его ревности, — Гэбриель поспешно добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129