»— и устремил горячий взгляд на Дамфи.
— Вы читали это? — спросил он, потрясая письмом.
— Прошу прощения! — возразил Дамфи, заканчивая беседу с клиентом и провожая его до двери. — Да, читал, — сказал он, возвращаясь к столу и глядя на Рамиреса. — Читал.
Рамирес потряс письмом вторично. Он сделал попытку улыбнуться, но улыбка получилась невеселой.
— Да, — холодно промолвил Дамфи, наклоняясь к Рамиресу и отбирая у него письмо. — Да, — повторил он, пробегая письмо. — Насколько я понимаю, она намеревается выйти замуж. За того самого брата, который владеет участком. Следовательно, она обходит все препятствия и становится законной владелицей. А вы выбываете из игры.
Преследуемый горящим взглядом Рамиреса, мистер Дамфи сунул письмо в ящик и постучал рукой по столу, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена.
— Ну, а вы? — прохрипел Рамирес. — Как же вы?
— Я не вложил в это дело ни доллара, хоть и считаю его достаточно солидным. У нее всегда были определенные шансы на выигрыш. Документ или завещание — у вас в руках, не так ли? Та, вторая женщина, не подает признаков жизни. — Мистер Дамфи говорил все это своим зычным голосом, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающие жесты Рамиреса. — Хэлло! Как дела? — обратился он к вошедшему клиенту. — Я только что послал к вам нарочного.
Рамирес поднялся. Крепко сжав руки, он вонзил свои длинные ногти в желтую кожу ладоней. В лице его не было ни кровинки, губы пересохли.
— Уже уходите? — спросил Дамфи. — Жду вас в ближайшие дни. Вы нужны мне по другому делу, Рамирес. Мы заинтересованы в одной заявке, но там не хватает двух-трех важных документов. Думаю, вы могли бы их для нас раздобыть. Все расходы беру на себя.
Мистер Дамфи сказал это без всякой таинственности, пренебрегая намеками или околичностями. Откровенность его можно было выразить в следующей формуле: «Ты разбойник, и я разбойник, а что касается третьего, кто слушает наш разговор, то нам на него наплевать».
Усевшись поудобнее, мистер Дамфи занялся беседой с новым клиентом, как видно, полностью позабыв о Рамиресе.
Когда Рамирес вышел на улицу, лицо его стало более спокойным, хотя бледность не проходила. Так или иначе, туман, окрасивший все лица в синевато-серые тона, помог ему скрыть потерю румянца от посторонних наблюдателей. Не помня себя, стремительным шагом он направился к заливу и остановился, лишь дойдя до пароходной пристани. Здесь, когда он обрел чувство реальности, ему показалось, что он сделал лишь один шаг от конторы Дамфи до набережной; что было с ним по дороге, он не сумел бы объяснить. Пароход в Сакраменто отходил в восемь вечера, сейчас было только десять часов утра. Он отлично понимал это. Но не прийти сюда не мог, даже зная, что спешит впустую: жажда мщения требовала от него каких-то действий. Ждать еще целых десять часов! Десять часов сидеть сложа руки! Нет, надо чем-то занять себя!
Не наточить ли ему свой нож? Или купить новый, поострее? Можно купить и новый пистолет. Он вспомнил, что только что прошел мимо ружейной лавки, где в витрине поблескивали ножи и пистолеты. Он повернул назад, вошел в лавку и стал внимательно разглядывать товар оружейника. Особенно приглянулся ему большой охотничий нож с широким лезвием.
— Собственной выделки, — сказал оружейник с профессиональной гордостью и провел грубым залубеневшим пальцем по остро отточенному лезвию. — Рубит полдоллара пополам. Вот поглядите.
Он бросил на прилавок пятидесятицентовую монету и коротким сильным ударом ножа рассек ее на две равные части. Мистер Рамирес пришел в восторг и захотел лично повторить опыт. Но нож скользнул по монете и, сбив ее на пол, вырубил на прилавке длинную борозду.
— Шалят нервы. К тому же излишне усердствуете, — равнодушно сказал оружейник. — С вашим братом постоянно та же история. Пустяку придаете такое значение, словно от него вся жизнь зависит. А тут глазное — спокойствие.
И, щегольнув еще раз меткостью и мастерством удара, оружейник перерубил пополам вторую монету.
Рамирес купил нож. Заворачивая покупку в бумагу, оружейник сказал с философическим сочувствием:
— Сейчас я на вашем месте и пытаться бы не стал. Если человек плохо спал, рука у него наутро нетвердая. Это я твердо знаю. Проведите сегодняшний день поспокойнее, не думая ни о чем таком волнительном, и, ручаюсь вам, разрубите монету в лучшем виде!
Выйдя на улицу, мистер Рамирес посмотрел на часы. Одиннадцать! Прошел всего только час! Он спрятал нож во внутренний карман сюртука, тщательно застегнулся на все пуговицы и быстро зашагал прочь. Через час он поднимался в гору неподалеку от миссии Долорес. В одном из переулочков он повстречался с женщиной, сильно походившей на ту, о которой он ни на минуту не переставал думать; он уставился на нее с такой злобой, что женщина в страхе отпрянула. Это случайное происшествие, неутихавшая внутренняя тревога и сухость во рту послужили для него достаточным поводом, чтобы зайти в салун. Там он напился, что, впрочем, не усилило и не ослабило владевшего им волнения. Он вышел на людную улицу во власти все тех же навязчивых мыслей; когда он на мгновение отрывался от них, ему казалось, что прохожие глядят ему вслед, и он убыстрял шаги.
Во-первых, можно просто уличить ее в коварстве и убить тут же, на месте. Другой план, более прельщавший Рамиреса, был таков: застичь ее врасплох с новым сообщником (подобно большинству ревнивцев, он не допускал мысли, что привязанность его недавней возлюбленной к сопернику может иметь более благородные мотивы, чем привязанность к нему самому) и прикончить обоих. Был еще третий план — убить только его одного, чтобы потом насладиться ее отчаянием, унизить ее, заставить молить о прощении. Но пока он доберется до них, пройдет целых два дня! Они успеют пожениться! Успеют уехать!
Пьяный от неистовой жажды мести, Рамирес ни на минуту не задумывался, соответствуют ли его кровавые планы нанесенной ему обиде. Его выставили дураком, круглым дураком — разве этого недостаточно? Как только он прочитал письмо, его пронзила мысль, которую можно было выразить в одном слове: отныне он олух. Это слово стояло теперь у него перед глазами. Он читал его на всех вывесках. «Олух»— бормотал кто-то над самым его ухом. Нет! Он расплатится с нею за все!
День уже клонился к вечеру; туман не рассеялся, напротив, стал еще гуще. С залива донеслись удары колокола и свистки. Пойдет ли пароход? А что, если он задержится, запоздает на несколько часов? Надо поспешить на пристань, навести справки. Будь проклят этот туман! Если они посмеют задержаться с отплытием, пусть и тогда трусливая собака — капитан, и шайка койотов, которой он командует, горят в вечном огне — он будет молить об этом святого великомученика Варфоломея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Вы читали это? — спросил он, потрясая письмом.
— Прошу прощения! — возразил Дамфи, заканчивая беседу с клиентом и провожая его до двери. — Да, читал, — сказал он, возвращаясь к столу и глядя на Рамиреса. — Читал.
Рамирес потряс письмом вторично. Он сделал попытку улыбнуться, но улыбка получилась невеселой.
— Да, — холодно промолвил Дамфи, наклоняясь к Рамиресу и отбирая у него письмо. — Да, — повторил он, пробегая письмо. — Насколько я понимаю, она намеревается выйти замуж. За того самого брата, который владеет участком. Следовательно, она обходит все препятствия и становится законной владелицей. А вы выбываете из игры.
Преследуемый горящим взглядом Рамиреса, мистер Дамфи сунул письмо в ящик и постучал рукой по столу, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена.
— Ну, а вы? — прохрипел Рамирес. — Как же вы?
— Я не вложил в это дело ни доллара, хоть и считаю его достаточно солидным. У нее всегда были определенные шансы на выигрыш. Документ или завещание — у вас в руках, не так ли? Та, вторая женщина, не подает признаков жизни. — Мистер Дамфи говорил все это своим зычным голосом, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающие жесты Рамиреса. — Хэлло! Как дела? — обратился он к вошедшему клиенту. — Я только что послал к вам нарочного.
Рамирес поднялся. Крепко сжав руки, он вонзил свои длинные ногти в желтую кожу ладоней. В лице его не было ни кровинки, губы пересохли.
— Уже уходите? — спросил Дамфи. — Жду вас в ближайшие дни. Вы нужны мне по другому делу, Рамирес. Мы заинтересованы в одной заявке, но там не хватает двух-трех важных документов. Думаю, вы могли бы их для нас раздобыть. Все расходы беру на себя.
Мистер Дамфи сказал это без всякой таинственности, пренебрегая намеками или околичностями. Откровенность его можно было выразить в следующей формуле: «Ты разбойник, и я разбойник, а что касается третьего, кто слушает наш разговор, то нам на него наплевать».
Усевшись поудобнее, мистер Дамфи занялся беседой с новым клиентом, как видно, полностью позабыв о Рамиресе.
Когда Рамирес вышел на улицу, лицо его стало более спокойным, хотя бледность не проходила. Так или иначе, туман, окрасивший все лица в синевато-серые тона, помог ему скрыть потерю румянца от посторонних наблюдателей. Не помня себя, стремительным шагом он направился к заливу и остановился, лишь дойдя до пароходной пристани. Здесь, когда он обрел чувство реальности, ему показалось, что он сделал лишь один шаг от конторы Дамфи до набережной; что было с ним по дороге, он не сумел бы объяснить. Пароход в Сакраменто отходил в восемь вечера, сейчас было только десять часов утра. Он отлично понимал это. Но не прийти сюда не мог, даже зная, что спешит впустую: жажда мщения требовала от него каких-то действий. Ждать еще целых десять часов! Десять часов сидеть сложа руки! Нет, надо чем-то занять себя!
Не наточить ли ему свой нож? Или купить новый, поострее? Можно купить и новый пистолет. Он вспомнил, что только что прошел мимо ружейной лавки, где в витрине поблескивали ножи и пистолеты. Он повернул назад, вошел в лавку и стал внимательно разглядывать товар оружейника. Особенно приглянулся ему большой охотничий нож с широким лезвием.
— Собственной выделки, — сказал оружейник с профессиональной гордостью и провел грубым залубеневшим пальцем по остро отточенному лезвию. — Рубит полдоллара пополам. Вот поглядите.
Он бросил на прилавок пятидесятицентовую монету и коротким сильным ударом ножа рассек ее на две равные части. Мистер Рамирес пришел в восторг и захотел лично повторить опыт. Но нож скользнул по монете и, сбив ее на пол, вырубил на прилавке длинную борозду.
— Шалят нервы. К тому же излишне усердствуете, — равнодушно сказал оружейник. — С вашим братом постоянно та же история. Пустяку придаете такое значение, словно от него вся жизнь зависит. А тут глазное — спокойствие.
И, щегольнув еще раз меткостью и мастерством удара, оружейник перерубил пополам вторую монету.
Рамирес купил нож. Заворачивая покупку в бумагу, оружейник сказал с философическим сочувствием:
— Сейчас я на вашем месте и пытаться бы не стал. Если человек плохо спал, рука у него наутро нетвердая. Это я твердо знаю. Проведите сегодняшний день поспокойнее, не думая ни о чем таком волнительном, и, ручаюсь вам, разрубите монету в лучшем виде!
Выйдя на улицу, мистер Рамирес посмотрел на часы. Одиннадцать! Прошел всего только час! Он спрятал нож во внутренний карман сюртука, тщательно застегнулся на все пуговицы и быстро зашагал прочь. Через час он поднимался в гору неподалеку от миссии Долорес. В одном из переулочков он повстречался с женщиной, сильно походившей на ту, о которой он ни на минуту не переставал думать; он уставился на нее с такой злобой, что женщина в страхе отпрянула. Это случайное происшествие, неутихавшая внутренняя тревога и сухость во рту послужили для него достаточным поводом, чтобы зайти в салун. Там он напился, что, впрочем, не усилило и не ослабило владевшего им волнения. Он вышел на людную улицу во власти все тех же навязчивых мыслей; когда он на мгновение отрывался от них, ему казалось, что прохожие глядят ему вслед, и он убыстрял шаги.
Во-первых, можно просто уличить ее в коварстве и убить тут же, на месте. Другой план, более прельщавший Рамиреса, был таков: застичь ее врасплох с новым сообщником (подобно большинству ревнивцев, он не допускал мысли, что привязанность его недавней возлюбленной к сопернику может иметь более благородные мотивы, чем привязанность к нему самому) и прикончить обоих. Был еще третий план — убить только его одного, чтобы потом насладиться ее отчаянием, унизить ее, заставить молить о прощении. Но пока он доберется до них, пройдет целых два дня! Они успеют пожениться! Успеют уехать!
Пьяный от неистовой жажды мести, Рамирес ни на минуту не задумывался, соответствуют ли его кровавые планы нанесенной ему обиде. Его выставили дураком, круглым дураком — разве этого недостаточно? Как только он прочитал письмо, его пронзила мысль, которую можно было выразить в одном слове: отныне он олух. Это слово стояло теперь у него перед глазами. Он читал его на всех вывесках. «Олух»— бормотал кто-то над самым его ухом. Нет! Он расплатится с нею за все!
День уже клонился к вечеру; туман не рассеялся, напротив, стал еще гуще. С залива донеслись удары колокола и свистки. Пойдет ли пароход? А что, если он задержится, запоздает на несколько часов? Надо поспешить на пристань, навести справки. Будь проклят этот туман! Если они посмеют задержаться с отплытием, пусть и тогда трусливая собака — капитан, и шайка койотов, которой он командует, горят в вечном огне — он будет молить об этом святого великомученика Варфоломея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129