Принесите мне ее портрет.
— Простите, если я... — пробормотал он.
— Что? — высокомерно произнесла она. — Я должна два раза просить вас об одном и том же?
Он вышел и скоро вернулся с дагерротипом в руке, на котором была изображена со склоненной головкой англосаксонская красавица.
— Очень хороша, много характера в лице, — небрежно сказала Аннабель. — А когда назначена свадьба?
— После окончания кампании, — сказал Гуинетт. — Разве не жалость смотреть, как политика оттягивает заключение союза между такими двумя совершенными молодыми людьми!
— Ну, как вам нравится мой гость? — невинно спросил отец д’Экзиль, когда простились Гуинетт и Рэтледж, вместе отправлявшиеся в американский лагерь.
— Ваш гость... — сказала она.
И расхохоталась нервным смехом.
— Вы спрашиваете, как он мне нравится. Я нахожу его гнусным и зловещим, зловещим и гнусным.
У иезуита был сокрушенный вид.
— Вас это удивляет?
— Меня это стесняет, — сказал он. — Я совершенно ошибся насчет ваших чувств к нему, и только что позволил себе...
— Что вы себе позволили?
— Пригласить его прийти завтра.
— Пригласите его на завтра, на послезавтра, пригласите его обедать, завтракать, спать, если вам это нравится, — сказала Аннабель. — Прошу вас помнить только об одном: в воскресенье я уезжаю, вот и все.
— Не беспокойтесь, — опуская голову, сказал отец Филипп.
Они вошли в дом.
— Что делает здесь эта ваза? — сказала Аннабель, остановившись у чудной китайской вазы, стоявшей на маленьком столике. — Роза!
Прибежала горничная.
— Почему ваза эта не уложена?
— Она была уложена, госпожа, — сказала, ворочая испуганными глазами, негритянка. — Но она была в том чемодане, который госпожа приказала раскрыть.
— В настоящее время один только ящик не раскрыт, — сказал иезуит.
Аннабель прикусила губу.
— Достаточно. В пятницу вечером все это должно быть уложено. Вы тоже не забывайте, — сказала она, обращаясь к Розе и Кориолану, — что в воскресенье вечером, через пять дней, мы уезжаем из города Соленого Озера.
И с этим она оставила их. Снова показалась она только в обеденный час, и после обеда сейчас же удалилась в свою комнату. За столом она рта не раскрывала. Рэтледж не знал, куда ему деваться. Как только Аннабель ушла, иезуит сжалился над бедным молодым человеком и предложил ему сыграть партию в шахматы, на что тот согласился, глядя на него добрыми, печальными и благодарными глазами.
Пастор явился на следующий день и еще на следующий. Аннабель снова стала веселой и беззаботной. На Рэтледжа она еле обращала внимание, кидая на него время от времени насмешливые взгляды, сводившие молодого человека с ума. Отец Филипп плавал в блаженстве.
В этот вечер, приходившийся в среду, 30 июня, Аннабель настояла на том, чтобы пастор остался к обеду (а отъезд ее по-прежнему был назначен на воскресенье, 4 июня). Дело шло о том, чтобы закончить партию в вист. После обеда, во время которого лейтенант кидал на нее умоляющие и преданные взоры, Аннабель, ставшая в виду перспективы скорого ее отъезда до крайности нервной и капризной, вдруг заявила, что вист ей надоел. Она выразила желание познакомиться с главными событиями жизни пастора, выказавшего себя во время обеда с особенно блестящей стороны. Он заставил себя немного попросить и затем согласился.
— Вы меня просите, сударыня, чтобы я воскресил перед вами воспоминания о невыразимых страданиях, — начал он.
И, приняв простую, но заученную позу, он преподнес им длинную, поучительную, монотонную, как роман сестер Бронте, историю. Нет ничего, что более портило бы единство рассказа, чем такого рода отступления: для истории детства и молодости преподобного Гуинетта там уже места не оставалось. Рассказ этот произвел на Аннабель, по-видимому, довольно благоприятное впечатление.
— Он очень интересен, — несколько раз шепнула она на ухо отцу д’Экзилю.
— А разве я не говорил вам этого? — отвечал иезуит. Замечания Аннабель вызывали его из сладкой дремоты, в которую его мало-помалу погружали длинные пассажи его коллеги.
Заключение этой речи привлекло внимание даже безутешного Рэтледжа, и, когда пастор закончил, он приподнялся, чтобы проститься.
— Мы проводим вас до дому, — быстро сказала Аннабель.
Она накинула темную мантилью на свои прекрасные белокурые волосы. Они вышли. На улице она взяла отца д’Экзиля под правую руку и пастора под левую. Впереди шагал, грустным силуэтом в лунном свете, лейтенант.
Была теплая ночь, небо было бледно-голубое. Справа и слева между ивами бежали ручейки, журчание которых становилось явственнее при каждом подъеме или спуске дороги. А временами слышался звучный смех Аннабель.
Так подошли они к утопавшему в темноте жилищу Ригдона Пратта.
— Посмотрите-ка! — сказала Аннабель. — Вас ждут.
Гуинетт так поражен был этим известием, что забыл фразу, которую обдумывал в течение получаса и которою желал, по особым соображениям, проститься с миссис Ли.
Входная дверь была заперта только на щеколду. Он беспрепятственно вошел в комнату. Во время своего рассказа он несколько раз опоражнивал стакан, который Аннабель каждый раз доливала. Подымаясь по темной лестнице, он почувствовал это.
На площадке лестницы он распознал свою комнату, которая выделялась желтой полоской внизу двери. С бьющимся сердцем толкнул он дверь.
— Вы, — пробормотал он, — вы!
У маленького столика сидела Сара Пратт; гладкий лоб ее освещался лампою. Она читала. Она подняла голову.
— Извините меня, — сказал Гуинетт. — Если бы я знал...
— Вам не в чем извиняться, — ответила она. — Вы не могли знать, что я буду ждать вас.
Он все стоял на пороге, изумленный, с круглой шляпою в руке.
— Заприте дверь, — сказала она. — Снимите пальто и сядьте. Вы, конечно, понимаете, что если я жду вас до такого позднего часа, значит, я имею сообщить вам нечто очень важное.
Он повиновался. Когда он подошел к ней, она быстро шепнула ему одну фразу.
Он задрожал. Лицо его помертвело.
— Уже! — простонал он.
— Да.
— Но ведь это не предвиделось, не предвиделось так скоро!
— Это так, — сказала она, — через два дня.
— Как узнали вы это?
Она пожала плечами.
— Разве вы забыли, что Ригдон Пратт секретарь комиссии по расквартированию войск. Отец сейчас только вернулся от Брайама Юнга, который узнал новость от губернатора Камминга. Решение это держат пока в тайне и будут так держать до завтрашнего вечера. Сегодня в семь часов это решение приняли генерал Джонстон и губернатор Камминг.
У Гуинетта вырвалось короткое рыдание.
— Покинуть вас, Сара!
И он закрыл рукою глаза.
Выражение радости мелькнуло на ее лице. Снова пожала она плечами.
— Вы меня не покинете, если сами не захотите этого, Джемини, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Простите, если я... — пробормотал он.
— Что? — высокомерно произнесла она. — Я должна два раза просить вас об одном и том же?
Он вышел и скоро вернулся с дагерротипом в руке, на котором была изображена со склоненной головкой англосаксонская красавица.
— Очень хороша, много характера в лице, — небрежно сказала Аннабель. — А когда назначена свадьба?
— После окончания кампании, — сказал Гуинетт. — Разве не жалость смотреть, как политика оттягивает заключение союза между такими двумя совершенными молодыми людьми!
— Ну, как вам нравится мой гость? — невинно спросил отец д’Экзиль, когда простились Гуинетт и Рэтледж, вместе отправлявшиеся в американский лагерь.
— Ваш гость... — сказала она.
И расхохоталась нервным смехом.
— Вы спрашиваете, как он мне нравится. Я нахожу его гнусным и зловещим, зловещим и гнусным.
У иезуита был сокрушенный вид.
— Вас это удивляет?
— Меня это стесняет, — сказал он. — Я совершенно ошибся насчет ваших чувств к нему, и только что позволил себе...
— Что вы себе позволили?
— Пригласить его прийти завтра.
— Пригласите его на завтра, на послезавтра, пригласите его обедать, завтракать, спать, если вам это нравится, — сказала Аннабель. — Прошу вас помнить только об одном: в воскресенье я уезжаю, вот и все.
— Не беспокойтесь, — опуская голову, сказал отец Филипп.
Они вошли в дом.
— Что делает здесь эта ваза? — сказала Аннабель, остановившись у чудной китайской вазы, стоявшей на маленьком столике. — Роза!
Прибежала горничная.
— Почему ваза эта не уложена?
— Она была уложена, госпожа, — сказала, ворочая испуганными глазами, негритянка. — Но она была в том чемодане, который госпожа приказала раскрыть.
— В настоящее время один только ящик не раскрыт, — сказал иезуит.
Аннабель прикусила губу.
— Достаточно. В пятницу вечером все это должно быть уложено. Вы тоже не забывайте, — сказала она, обращаясь к Розе и Кориолану, — что в воскресенье вечером, через пять дней, мы уезжаем из города Соленого Озера.
И с этим она оставила их. Снова показалась она только в обеденный час, и после обеда сейчас же удалилась в свою комнату. За столом она рта не раскрывала. Рэтледж не знал, куда ему деваться. Как только Аннабель ушла, иезуит сжалился над бедным молодым человеком и предложил ему сыграть партию в шахматы, на что тот согласился, глядя на него добрыми, печальными и благодарными глазами.
Пастор явился на следующий день и еще на следующий. Аннабель снова стала веселой и беззаботной. На Рэтледжа она еле обращала внимание, кидая на него время от времени насмешливые взгляды, сводившие молодого человека с ума. Отец Филипп плавал в блаженстве.
В этот вечер, приходившийся в среду, 30 июня, Аннабель настояла на том, чтобы пастор остался к обеду (а отъезд ее по-прежнему был назначен на воскресенье, 4 июня). Дело шло о том, чтобы закончить партию в вист. После обеда, во время которого лейтенант кидал на нее умоляющие и преданные взоры, Аннабель, ставшая в виду перспективы скорого ее отъезда до крайности нервной и капризной, вдруг заявила, что вист ей надоел. Она выразила желание познакомиться с главными событиями жизни пастора, выказавшего себя во время обеда с особенно блестящей стороны. Он заставил себя немного попросить и затем согласился.
— Вы меня просите, сударыня, чтобы я воскресил перед вами воспоминания о невыразимых страданиях, — начал он.
И, приняв простую, но заученную позу, он преподнес им длинную, поучительную, монотонную, как роман сестер Бронте, историю. Нет ничего, что более портило бы единство рассказа, чем такого рода отступления: для истории детства и молодости преподобного Гуинетта там уже места не оставалось. Рассказ этот произвел на Аннабель, по-видимому, довольно благоприятное впечатление.
— Он очень интересен, — несколько раз шепнула она на ухо отцу д’Экзилю.
— А разве я не говорил вам этого? — отвечал иезуит. Замечания Аннабель вызывали его из сладкой дремоты, в которую его мало-помалу погружали длинные пассажи его коллеги.
Заключение этой речи привлекло внимание даже безутешного Рэтледжа, и, когда пастор закончил, он приподнялся, чтобы проститься.
— Мы проводим вас до дому, — быстро сказала Аннабель.
Она накинула темную мантилью на свои прекрасные белокурые волосы. Они вышли. На улице она взяла отца д’Экзиля под правую руку и пастора под левую. Впереди шагал, грустным силуэтом в лунном свете, лейтенант.
Была теплая ночь, небо было бледно-голубое. Справа и слева между ивами бежали ручейки, журчание которых становилось явственнее при каждом подъеме или спуске дороги. А временами слышался звучный смех Аннабель.
Так подошли они к утопавшему в темноте жилищу Ригдона Пратта.
— Посмотрите-ка! — сказала Аннабель. — Вас ждут.
Гуинетт так поражен был этим известием, что забыл фразу, которую обдумывал в течение получаса и которою желал, по особым соображениям, проститься с миссис Ли.
Входная дверь была заперта только на щеколду. Он беспрепятственно вошел в комнату. Во время своего рассказа он несколько раз опоражнивал стакан, который Аннабель каждый раз доливала. Подымаясь по темной лестнице, он почувствовал это.
На площадке лестницы он распознал свою комнату, которая выделялась желтой полоской внизу двери. С бьющимся сердцем толкнул он дверь.
— Вы, — пробормотал он, — вы!
У маленького столика сидела Сара Пратт; гладкий лоб ее освещался лампою. Она читала. Она подняла голову.
— Извините меня, — сказал Гуинетт. — Если бы я знал...
— Вам не в чем извиняться, — ответила она. — Вы не могли знать, что я буду ждать вас.
Он все стоял на пороге, изумленный, с круглой шляпою в руке.
— Заприте дверь, — сказала она. — Снимите пальто и сядьте. Вы, конечно, понимаете, что если я жду вас до такого позднего часа, значит, я имею сообщить вам нечто очень важное.
Он повиновался. Когда он подошел к ней, она быстро шепнула ему одну фразу.
Он задрожал. Лицо его помертвело.
— Уже! — простонал он.
— Да.
— Но ведь это не предвиделось, не предвиделось так скоро!
— Это так, — сказала она, — через два дня.
— Как узнали вы это?
Она пожала плечами.
— Разве вы забыли, что Ригдон Пратт секретарь комиссии по расквартированию войск. Отец сейчас только вернулся от Брайама Юнга, который узнал новость от губернатора Камминга. Решение это держат пока в тайне и будут так держать до завтрашнего вечера. Сегодня в семь часов это решение приняли генерал Джонстон и губернатор Камминг.
У Гуинетта вырвалось короткое рыдание.
— Покинуть вас, Сара!
И он закрыл рукою глаза.
Выражение радости мелькнуло на ее лице. Снова пожала она плечами.
— Вы меня не покинете, если сами не захотите этого, Джемини, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51