– Антоша, попей, легче станет.
Божественно ледяной кефир хлынул внутрь, унося отвратительные привкусы во рту и опасные брожения в животе. Даже голова на секунду прояснилась. Он с трудом открыл глаза. Лицо у Ольги было участливое, почти сочувствующее.
– Оль, я ни хрена не помню. Как я доехал?
– Тебя Сережа Рощин привез на такси. Вы оба еле на ногах стояли. Я ему предложила переночевать, но он сказал, что машину не отпускал, а его ждет компания длинноногих манекенщиц.
Антон усмехнулся, тут же скрючившись от тупой боли в голове. Вспомнилось, почему он не собирался ехать домой, но вставать и гордо уходить вон было, во-первых, просто смешно, во-вторых, абсолютно невозможно.
– Антоша! – Оля погладила его по голове. – Я такая дура. Извини меня, пожалуйста. Я вчера на ровном месте на тебя всех собак спустила.
Он хмыкнул, пытаясь придать лицу скорбно-милосердное выражение. Она снова вскочила.
– Сейчас принесу тебе эффералган.
Шипящий стакан плясал в непослушной руке. «Возьмите „УПСА”. – Вы что? Я у мужа-то никогда не беру». Голова снова закружилась.
– Сколько времени?
– Четверть девятого утра. Поспи.
Он провалился в мягкую пропасть с мыслью о том, какое счастье, что сегодня воскресенье. Оля еще раз погладила его по голове:
– Спи, мой любимый. Как я тебя люблю.
* * *
Он снова проснулся около половины первого, когда лишь слабость напоминала о вчерашнем дне. Ольга, видимо, пошла гулять с Пашей, и он позволил себе поваляться в одиночестве еще около получаса. Вернувшись, они застали его поедающим холодец и запивающим его холодным чаем с лимоном.
– Ожил? – Оля пристроила в прихожей зонтик. – На улице все льет и льет. Твоя одежда как после купания. Ты не помнишь, вы нигде не купались? А?
– Не помню, – честно признался Антон, набивая рот.
– Не мудрено. – Оля кивнула, стаскивая с Пашки комбинезон. – Сережка еще как-то держался, ты же был бесподобен.
Она сегодня была не похожа на себя, даже речь ее была необычной, не говоря об отношении к его вчерашнему состоянию. Обычно она и после более легких вариантов находилась в состоянии панического ужаса, предаваясь разговорам о том, какой кошмар для семьи таит «пьющий отец». Антон вдруг понял, каких сил ей стоит заставить себя с такой беззаботностью говорить о том, что всегда пугало. Его даже чуть не прошибла слеза умиления.
– Олька, – позвал он, прожевав, – подойди сюда, пожалуйста.
– А? – Она затолкнула ребенка в ванную и приблизилась к нему.
На ней было короткое трикотажное платье коричневого цвета и черные колготки, подчеркивающие безукоризненные ноги. Он подумал, что давно не видел ее кроме как в халате или выцветших джинсах. Его рука легла на ее колено и поползла вверх. Она наклонилась и поцеловала его, обдав незнакомым запахом духов.
– Антоша, не сходи с ума. Паша сейчас выйдет!
Он мгновенно вспомнил, какой она была в постели перед свадьбой и как быстро освоила все женские премудрости любви, после чего с утроенным усилием откинулся на стуле и вздохнул, сделав обиженное лицо.
– Вечером, – она потрепала его по щеке, – уложим ребенка и…
Он снова подумал, что она сегодня абсолютно на себя не похожа и как тонко она прочувствовала все, что ему в ней недостает.
– Папа, в мяч? – Пашка радостно вывалился из ванной, где терпеливо выжидал время, способное убедить всех, что он помылся.
– Легко, – Антон кивнул, – только доем.
В голове еще слегка шумело.
Оля потащила ребенка в комнату переодеваться.
Он налил себе еще холодного чая. Бросил дольку лимона.
Было хорошо и спокойно.
Слишком хорошо.
Он физически ощутил телефонный звонок за секунду до того, как услышал.
– Тебя! – Оля принесла телефон. Глаза ее ничего не выражали.
– Антон! – Голос Шалыгина гудел в мембране как иерихонская труба. – Тревога! Срочно приезжай! Всех собирают!
– Чего стряслось, Михалыч? – В этот момент он проклинал свою работу.
– Ты чего, телевизор не смотришь? Включай! Долго спишь! Святую убили!
– Которую?
– Которая депутат Госдумы, остряк хренов! – Судя по голосу, Шалыгин начал звереть. – Прилетай быстро!
– Что, у нас на территории? – тупо задал Антон однозначно напрашивающийся вопрос.
– Нет, в Санта-Барбаре, бля! Давай бегом! – Шалыгин швырнул трубку.
Почти минуту Антон неотрывно смотрел на телефон, не решаясь поднять глаза.
– Что случилось? – Оля присела перед ним, заглядывая в глаза.
Паша, просунув в дверь чернявую головку, сосредоточенно молча сопел, держа наготове мяч.
– Включи телевизор.
Он почувствовал, как его все достало. Словно ему девяносто лет.
«Подлые наймиты подстерегли Василису Георгиевну Святую у подъезда ее собственного дома. Перестало биться сердце великого борца за права… Смехотворная версия о перевозке Василисой Георгиевной крупной суммы денег… Ни один милицейский чин не догадался привезти цветов к месту гибели выдающейся…»
Антону всегда импонировала манера выступления этой женщины, ее правильная речь и неброская внешность, но сейчас он чувствовал непреодолимую ненависть к той, ради памяти которой разваливают его сегодняшнюю жизнь.
На экране возникло скорбное лицо всенародно любимого актера, театрального мэтра.
«Стыдитесь прокуроры и сыщики, – начал он, – вы едите наш хлеб, хлеб налогоплательщиков…»
– Выключи, Оля, – попросил Антон. Она послушно нажала кнопку. Несколько секунд было тихо.
– Антоша, это очень серьезно, ты, наверное, сегодня не придешь, – заговорила она. – Я сделаю бутерброды, и, может, ты возьмешь бульон в баночке. Совсем без супа нельзя…
Ему даже не поверилось в ее спокойный тон.
– Паша, иди в комнату. Папа должен ехать на работу.
Она вышла.
– Папа, – позвал Пашка, влезая в кухню.
– Да?
– А ты еще будешь с нами жить?
В горло Антона словно укололи иголкой:
– Обязательно, зайчик.
– Это хорошо, – рассудительно сказал Паша и вышел.
Антон с трудом влез в джинсы, натянул свитер и куртку. Его покачивало. Оля вынесла объемистый пакет:
– На, здесь вся еда. Вот тебе на папиросы. У меня больше нет.
– Спасибо. – Он смущенно спрятал деньги в карман. – Извини меня, я очень тебя люблю. Ты сегодня какая-то особенная. Вообще.
Оля поправила на нем шарф:
– Я все детство мечтала стать женой рыцаря, а когда стала, то пожелала, чтобы он жил как писарь.
Так не бывает. Вчера я об этом много думала. – Она чмокнула его в губы. – Потом поговорим. Беги, а то будут проблемы.
Ветер и дождь окончательно освежили голову. В автобусе не хватало двух стекол, и всю дорогу до метро Антона бил крупный озноб. На «Пионерской» было пустынно. В теплом вагоне он позволил себе закрыть глаза. Голова отказывалась работать. О предстоящих сутках не хотелось даже думать…
87-й отдел милиции походил на блокпост иностранного легиона в аравийской пустыне, ожидающий нападения полчищ варваров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66