Не все время, конечно. До обеда в вытрезвителе, потом в суде, где за неповиновение постовым получил семь суток, и опять здесь. Круто, да?
– В сводке напишут, – продекламировал Андронов, – в результате проведенного комплекса оперативно-розыскных мероприятий под руководством начальника РУВД…
– До сводки еще дожить надо, – прервал его Максаков, – ножа нет, как убивал – свидетелей нет, в трезваке, надо полагать, его заботливо загнали в душ, так что на нем следы если только на одежде.
– Его же видел этот… Ученик.
– Ну и что, пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать. Отпечатки – так он там бывал. Короче, надо его разваливать.
Дверь отворилась. Игорь Гималаев вошел и, шумно выдохнув, взял со стола сигарету.
– Ну?
– Чего «ну». Пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать и тэ дэ.
Антон усмехнулся:
– Как по нотам.
– Накаркал, блин. – Максаков сплюнул. – Который час?
– Ровно три.
– Ну чего? Будем делиться по парам и душить его. До утра хотя бы.
– Чур, я с Игорем начинаю. – Андронов поднялся.
– Мне все равно. – Антон пожал плечами.
– А запрещенное Женевской конвенцией оружие применять будем? – Полянский кивнул на отсек, где спал Ледогоров.
– Ты что, садист? Он умрет раньше, чем успеет признаться.
За Андроновым и Гималаевым хлопнула дверь.
– По сколько работаем? – Антон встал.
– По часику, я думаю. – Максаков прислонился к стене, закинув ноги на стол. – Я у себя подремлю. Свистнешь?
– О’кей.
Кабинет находился с подветренной стороны, и здесь было еще более промозгло, чем у Ледогорова. Антон пожалел, что заранее не включил рефлектор. Воткнув штепсель в розетку, он сдвинул стулья и лег, не снимая куртки и ботинок. Темнота дышала холодом. Ее ледяные пальцы щекотали плечи и спину. Кто-то прогрохотал по коридору. За стенкой, у Полянского, бубнил приемник. Сон не шел.
Антон вспомнил, как раньше, возвращаясь с ночного дежурства домой, он принимал душ, выпивал бутылку пива и, забираясь в чистую теплую, пахнущую крахмалом постель, проваливался в сладкую негу. Раньше… До того как перестал спать… До снов… Когда еще белье было белым… Глаза постепенно привыкали к темноте. Он с усилием закрыл их. Закружились, завертелись разноцветные круги. Зашумело в ушах. Покачнулась и поплыла прочь действительность. Все белое-белое…
– Доктор, я хочу домой.
– А где ваш дом?
– Не знаю…
Дверь содрогалась от стука.
– Подъем, Челышев! Нас ждут светлые подвиги!
Он посмотрел на часы. Время летело стрелой. Прошло уже больше часа. Тусклый свет коридорных ламп прожектором бил в глаза.
– Ну у тебя и рожа. Иди сполоснись. – Максаков сунул ему в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. – Немножко допинга.
Никотиновый дым наждаком прошелся по легким. В голове прояснилось. Вода текла из крана тоненькой струйкой и пахла металлом. Тем не менее она принесла облегчение. Мысли окончательно вернулись на свои места. Восстановилась способность соображать.
– Ты из тех, кому лучше вообще не ложиться, если ненадолго. – Максаков ждал в коридоре. – А я наоборот – хоть пятнадцать минут, а уже легче.
– В каком он?
– В сорок восьмом.
У Игоря Гималаева были красные воспаленные глаза. Едкий сигаретный дым до отказа наполнял маленький кабинет. Окрытая форточка погоды не делала. Свет был таким же блеклым и слабым, как в коридоре. Старшина явно экономил на лампочках.
Градусов, сгорбившись, сидел на выдвинутом в центр стуле. У него было неприятное, словно сломанное посередине лицо, кривящийся книзу рот и большие, темные, пронзительные глаза, совершенно не гармонирующие с остальной внешностью. От него несло потом и страхом.
– Ты пойми – ты уже сел. – Стас Андронов сидел перед ним на корточках. – Сейчас вопрос: не «ты или не ты», а почему, за что и при каких обстоятельствах. Тебе сейчас надо решать: не «сидеть или не сидеть», а сколько сидеть и как сидеть. А это, – Стас развел руки, – зависит и от нас тоже. Неужели ты думаешь, что я с судьей Машкой не договорюсь, если я с ней вместе учился и водку пил.
Антон усмехнулся: по рассказам, судья Машка, она же Танька, она же Светка, она же любое другое женское имя, являлась любимым «коньком» Андронова при работе с клиентами. Видимо, все судьи женского рода в городе заканчивали пединститут, причем в один год со Стасом. Впрочем, подозреваемые не вдавались в такие тонкости.
– Ну что наш друг? – Максаков сел на край стола. – Не понимает?
– Не, – Стас поднялся, – не понимает.
– Да все он понимает, – подал голос Гималаев, – он просто над нами издевается. Он крутой. Да? Витя? Он ментов на… вертел.
– Я вовсе не издеваюсь, – голос у Градусова ломался, – я правду говорю. Почему вы мне не верите? Я же к Юрию Михайловичу хорошо относился. Я его уважал. Я не мог бы его… – Он замолчал и склонил голову. – Ну докажите, что я невиновен. Пожалуйста, поверьте мне.
– Смена караула? – Андронов посмотрел на Максакова. – Можно тебя на секундочку?
Антон тоже вышел в коридор.
– Покололи? – Серега Полянский закрывал свой кабинет.
– Как же, на пятьсот восемьдесят шесть эпизодов. А ты куда?
– У меня же таксист.
– Так полпятого еще.
– Он говнистый. Мне его надо у парадной перехватить, а то потом двери не откроет, а обыска у меня нет.
– Справишься?
– Я с Савенко, с участковым, договорился. Он поможет.
– Удачи.
– Вам также…
Лицо Андронова было озабоченным:
– Слушай, Миша, я начинаю думать: а может, это не он?
– Почему? – Максаков прислонился к стене.
– Он трясется весь. Говорит, что понял, что уже сидит. Чуть не плачет, но ни в какую. По идее, давно уже должен был поколоться.
– По идее, я должен был работать нотариусом.
Антон и Стас улыбнулись одновременно. Эту присказку Максакова знали все.
– Он, представляешь, мне говорит: «Шарапов, докажи, что я невиновен!» Может, он, конечно, хороший артист, но…
– Может. – Максаков оттолкнулся от стены. – Одежду смотрел?
– Так не видно. Кожа. Утром снимем. Экспертиза покажет.
– Через месяц. И где мы его будем искать?
– А почему он «афганцем» представлялся? – спросил вдруг Антон.
– Не знаю. – Андронов удивленно посмотрел на него. – Это часто бывает. Для крутости. А что?
– Так, мысля одна. – Антон расстегнул «ковбойку», обнажая бело-голубые полоски тельняшки.
– Театр хочешь устроить? – понял Максаков.
– А что мы теряем?
– Абсолютно ничего…
Казалось, с приближением утра Градусов уменьшается в размерах. На стуле сидел уже просто маленький комок одежды. Только глаза жили отдельно. Жалобная настороженность соседствовала в них с какой-то отрешенностью.
– Ты где служил, Витя? – спокойно спросил Антон.
Ломаное лицо дернулось. Углы рта неожиданно выпрямились. Пауза была чуть дольше, чем необходимо для ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– В сводке напишут, – продекламировал Андронов, – в результате проведенного комплекса оперативно-розыскных мероприятий под руководством начальника РУВД…
– До сводки еще дожить надо, – прервал его Максаков, – ножа нет, как убивал – свидетелей нет, в трезваке, надо полагать, его заботливо загнали в душ, так что на нем следы если только на одежде.
– Его же видел этот… Ученик.
– Ну и что, пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать. Отпечатки – так он там бывал. Короче, надо его разваливать.
Дверь отворилась. Игорь Гималаев вошел и, шумно выдохнув, взял со стола сигарету.
– Ну?
– Чего «ну». Пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать и тэ дэ.
Антон усмехнулся:
– Как по нотам.
– Накаркал, блин. – Максаков сплюнул. – Который час?
– Ровно три.
– Ну чего? Будем делиться по парам и душить его. До утра хотя бы.
– Чур, я с Игорем начинаю. – Андронов поднялся.
– Мне все равно. – Антон пожал плечами.
– А запрещенное Женевской конвенцией оружие применять будем? – Полянский кивнул на отсек, где спал Ледогоров.
– Ты что, садист? Он умрет раньше, чем успеет признаться.
За Андроновым и Гималаевым хлопнула дверь.
– По сколько работаем? – Антон встал.
– По часику, я думаю. – Максаков прислонился к стене, закинув ноги на стол. – Я у себя подремлю. Свистнешь?
– О’кей.
Кабинет находился с подветренной стороны, и здесь было еще более промозгло, чем у Ледогорова. Антон пожалел, что заранее не включил рефлектор. Воткнув штепсель в розетку, он сдвинул стулья и лег, не снимая куртки и ботинок. Темнота дышала холодом. Ее ледяные пальцы щекотали плечи и спину. Кто-то прогрохотал по коридору. За стенкой, у Полянского, бубнил приемник. Сон не шел.
Антон вспомнил, как раньше, возвращаясь с ночного дежурства домой, он принимал душ, выпивал бутылку пива и, забираясь в чистую теплую, пахнущую крахмалом постель, проваливался в сладкую негу. Раньше… До того как перестал спать… До снов… Когда еще белье было белым… Глаза постепенно привыкали к темноте. Он с усилием закрыл их. Закружились, завертелись разноцветные круги. Зашумело в ушах. Покачнулась и поплыла прочь действительность. Все белое-белое…
– Доктор, я хочу домой.
– А где ваш дом?
– Не знаю…
Дверь содрогалась от стука.
– Подъем, Челышев! Нас ждут светлые подвиги!
Он посмотрел на часы. Время летело стрелой. Прошло уже больше часа. Тусклый свет коридорных ламп прожектором бил в глаза.
– Ну у тебя и рожа. Иди сполоснись. – Максаков сунул ему в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. – Немножко допинга.
Никотиновый дым наждаком прошелся по легким. В голове прояснилось. Вода текла из крана тоненькой струйкой и пахла металлом. Тем не менее она принесла облегчение. Мысли окончательно вернулись на свои места. Восстановилась способность соображать.
– Ты из тех, кому лучше вообще не ложиться, если ненадолго. – Максаков ждал в коридоре. – А я наоборот – хоть пятнадцать минут, а уже легче.
– В каком он?
– В сорок восьмом.
У Игоря Гималаева были красные воспаленные глаза. Едкий сигаретный дым до отказа наполнял маленький кабинет. Окрытая форточка погоды не делала. Свет был таким же блеклым и слабым, как в коридоре. Старшина явно экономил на лампочках.
Градусов, сгорбившись, сидел на выдвинутом в центр стуле. У него было неприятное, словно сломанное посередине лицо, кривящийся книзу рот и большие, темные, пронзительные глаза, совершенно не гармонирующие с остальной внешностью. От него несло потом и страхом.
– Ты пойми – ты уже сел. – Стас Андронов сидел перед ним на корточках. – Сейчас вопрос: не «ты или не ты», а почему, за что и при каких обстоятельствах. Тебе сейчас надо решать: не «сидеть или не сидеть», а сколько сидеть и как сидеть. А это, – Стас развел руки, – зависит и от нас тоже. Неужели ты думаешь, что я с судьей Машкой не договорюсь, если я с ней вместе учился и водку пил.
Антон усмехнулся: по рассказам, судья Машка, она же Танька, она же Светка, она же любое другое женское имя, являлась любимым «коньком» Андронова при работе с клиентами. Видимо, все судьи женского рода в городе заканчивали пединститут, причем в один год со Стасом. Впрочем, подозреваемые не вдавались в такие тонкости.
– Ну что наш друг? – Максаков сел на край стола. – Не понимает?
– Не, – Стас поднялся, – не понимает.
– Да все он понимает, – подал голос Гималаев, – он просто над нами издевается. Он крутой. Да? Витя? Он ментов на… вертел.
– Я вовсе не издеваюсь, – голос у Градусова ломался, – я правду говорю. Почему вы мне не верите? Я же к Юрию Михайловичу хорошо относился. Я его уважал. Я не мог бы его… – Он замолчал и склонил голову. – Ну докажите, что я невиновен. Пожалуйста, поверьте мне.
– Смена караула? – Андронов посмотрел на Максакова. – Можно тебя на секундочку?
Антон тоже вышел в коридор.
– Покололи? – Серега Полянский закрывал свой кабинет.
– Как же, на пятьсот восемьдесят шесть эпизодов. А ты куда?
– У меня же таксист.
– Так полпятого еще.
– Он говнистый. Мне его надо у парадной перехватить, а то потом двери не откроет, а обыска у меня нет.
– Справишься?
– Я с Савенко, с участковым, договорился. Он поможет.
– Удачи.
– Вам также…
Лицо Андронова было озабоченным:
– Слушай, Миша, я начинаю думать: а может, это не он?
– Почему? – Максаков прислонился к стене.
– Он трясется весь. Говорит, что понял, что уже сидит. Чуть не плачет, но ни в какую. По идее, давно уже должен был поколоться.
– По идее, я должен был работать нотариусом.
Антон и Стас улыбнулись одновременно. Эту присказку Максакова знали все.
– Он, представляешь, мне говорит: «Шарапов, докажи, что я невиновен!» Может, он, конечно, хороший артист, но…
– Может. – Максаков оттолкнулся от стены. – Одежду смотрел?
– Так не видно. Кожа. Утром снимем. Экспертиза покажет.
– Через месяц. И где мы его будем искать?
– А почему он «афганцем» представлялся? – спросил вдруг Антон.
– Не знаю. – Андронов удивленно посмотрел на него. – Это часто бывает. Для крутости. А что?
– Так, мысля одна. – Антон расстегнул «ковбойку», обнажая бело-голубые полоски тельняшки.
– Театр хочешь устроить? – понял Максаков.
– А что мы теряем?
– Абсолютно ничего…
Казалось, с приближением утра Градусов уменьшается в размерах. На стуле сидел уже просто маленький комок одежды. Только глаза жили отдельно. Жалобная настороженность соседствовала в них с какой-то отрешенностью.
– Ты где служил, Витя? – спокойно спросил Антон.
Ломаное лицо дернулось. Углы рта неожиданно выпрямились. Пауза была чуть дольше, чем необходимо для ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66