— Больше тебе знать не следует.
— Иными словами, больше вы мне ничего не скажете, — поправила его Энни. — Вы — голубой?
— Наконец, похоже, ей все-таки удалось выбить его из колеи. После некоторого замешательства Джеймс улыбнулся. Но улыбка эта вовсе не успокоила Энни.
— Тебе было бы легче, окажись я педиком? — в свою очередь спросил он.
Энни ответила не сразу. Но наконец, пожав плечами, промолвила:
— Нет, по большому счету, мне это безразлично. Для меня вы вообще существо бесполое. Машина, компьютер, боевой робот. А ваши сексуальные предпочтения, если таковые у вас имеются, для меня значения не имеют.
— Сомневаюсь, — прозвучало в ответ.
Слова повисли в воздухе — тяжелые, двусмысленные, с откровенным сексуальным подтекстом. Энни распознала их смысл по дрожи, охватившей, казалось, чуть ли не все её нутро, отозвавшейся из самой глубины её естества. И она тут же поняла: не стоит больше бояться, что Джеймс причинит ей боль. Или даже — убьет её. Главное — вырваться из-под его влияния. Бежать от него как можно дальше. Желательно — на край света. Пока не поздно.
Скатившись с кровати, она бочком, словно краб, прижимаясь к стене, стала продвигаться к двери. Джеймс следил за ней без видимого интереса.
— Бежать отсюда некуда, Энни, — сказал он наконец. — Только со мной ты в безопасности, и ты сама это знаешь.
— Вы уверены? — голос её заметно дрожал, но обуздать страх, захлестнувший её, Энни была не в состоянии.
— Да. Насколько это только возможно.
— И… насколько же?
Джеймс посмотрел на неё в упор, и Энни поняла: сейчас он впервые скажет ей правду.
— Ни насколько.
Энни кивнула. Этим словам она поверила.
Глава 10
Энни ничего не помнила. Впрочем, чего удивляться — ведь это случилось сотню лет назад, и ей, наверное, было приятнее думать, что на самом деле ничего не произошло.
Джеймс прекрасно это понимал. За последние несколько лет он и сам не вспоминал об этом, однако, чтобы снова не впасть в искушение, держался от дочери Уина подальше. Сам-то Уин, разумеется, обо всем знал. И, должно быть, немало по этому поводу забавлялся. Хотя упомянул всего разок, чтобы разбередить рану Джеймса.
Джеймс слышал, как Энни ходит по трейлеру. При всей внешней неказистости, трейлер представлял собой миниатюрную неприступную крепость. Ржавые на первый взгляд стены были укреплены изнутри листами пуленепробиваемого сплава, обошедшегося в целое состояние. Трейлер был также защищен от подслушивания. Сотовый телефон был подключен к сложнейшему реле, благодаря которому засечь говорившего было невозможно. Да, здесь их найти никому не под силу, и он может, не торопясь, решать, как быть с Энни. А заодно — стоит ли вспоминать прошлое. Тот удивительный вечер, который он провел наедине с Энни Сазерленд. И тот единственный раз, когда он позволил себе хоть немного расслабиться.
Он так никогда и не узнал, намеренно ли Уин свел их тогда с Энни или нет. Ведь Уин всегда настолько трепетно относился к единственной дочери, что, казалось, ни за что не стал бы рисковать, оставляя её наедине с мужчиной, пусть даже и таким преданным как Джеймс.
С другой стороны, Уин настолько рассчитывал каждый свой шаг, и настолько умело контролировал своих людей, что в его действиях не оставалось места случайности. Как бы то ни было, правды уже не узнать. Джеймс и без того всегда избегал говорить про Энни с её отцом, а теперь было уже слишком поздно. Уина уже не воскресить.
Энни только исполнился двадцать один год. Даже удивительно, что в двадцать один год она оставалась совершенно невинной девочкой, тогда как вся жизнь Джеймса была уже давно пропитана терпким запахом смерти и смрадом разложения. Причем невинность Энни не имела ни малейшего отношения к тому, имела она уже любовников или нет. Нет, невинность была у Энни в крови, передалась с молоком матери, а уж Уин делал все от него зависящее, чтобы пестовать это качество. Возможно, действовал он так из самых лучших побуждений, движимый желанием защитить единственное чадо. Но в глубине души его, видимо, даже забавляло, что у столь коррумпированного отца может расти дочь-ангелочек.
В тот уик-энд Энни вернулась из колледжа на праздник дня Благодарения, и Уин пригласил к ужину всех своих протеже. Мэри Маргарет, например, которая была лишь ненамного старше Энни, но уже имела за плечами немалый опыт заказных убийств. А ещё — Мартина, Клэнси, Билли Арнетта с молодой женой, и ещё пару агентов, которых Джеймс даже не помнил по именам. Почти всех их уже не было в живых.
Энни настояла на том, что сама приготовит праздничное угощение. Джеймс воспринял эту новость со смешанными чувствами — Энни Сазерленд выросла в доме, где всегда было принято держать повариху с горничной, и он поэтому не был уверен, сумеет ли она сама приготовить хотя бы яичницу-глазунью.
В тот памятный день около полудня он привез для Уина кое-какие бумаги, но застал дома только Энни, которая прибежала из кухни, вся в слезах.
В первое мгновение его охватил безотчетный страх. Неужели кто-то, несмотря на все меры предосторожности, расправился с Уином?
Но в следующую секунду он заметил индейку. — Она же заморожена! — в отчаянии прохныкала Энни.
— Да, иначе и не бывает.
— Но, Джеймс, я её продержала в морозильнике целую неделю. Я сама уже, кажется, обморозилась, пытаясь извлечь из неё эту гадость. Чем только её ни поливала, даже кипятком, но все без толку. А в духовку она целиком не лезет. Я пыталась связаться с секретаршей Уина, но она не отвечает, и я… В общем, у меня просто руки опускаются.
Голос её предательски дрогнул, и Джеймс с изумлением уставился на её заплаканное лицо.
Он знал Энни Сазерленд с тех пор, когда она — семилетняя девчушка — ещё бегала по дому с радостным визгом. Самому Джеймсу было тогда девятнадцать. Он только приехал в Соединенные Штаты — взвинченный, комок нервов, — и присутствие ребенка в значительной степени способствовало тому, что он сохранил в себе хоть что-то человеческое.
И, надо сказать, что Джеймс, сознавая это, всегда испытывал к Энни благодарность. Но только сейчас, глядя на её зареванное лицо, он впервые осознал, что она уже не ребенок. И понимание это, лавиной обрушившееся на него, стало для него настолько неожиданным, что застало врасплох. Джеймсу безумно хотелось заключать Энни в объятия, поцелуями осушить её слезы, жадным поцелуем впиться в бледные пухлые губки. Его так и подмывало швырнуть проклятую индейку на пол, а Энни разложить на столе, задрать юбку и сорвать трусики. Прильнуть губами к её сладкому лону и посмотреть, как она на это отреагирует.
Но он так и не осмелился даже прикоснуться к ней. Вместо этого огляделся по сторонам и деловито спросил, ни на мгновение не забывая про свой знаменитый техасский акцент:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Иными словами, больше вы мне ничего не скажете, — поправила его Энни. — Вы — голубой?
— Наконец, похоже, ей все-таки удалось выбить его из колеи. После некоторого замешательства Джеймс улыбнулся. Но улыбка эта вовсе не успокоила Энни.
— Тебе было бы легче, окажись я педиком? — в свою очередь спросил он.
Энни ответила не сразу. Но наконец, пожав плечами, промолвила:
— Нет, по большому счету, мне это безразлично. Для меня вы вообще существо бесполое. Машина, компьютер, боевой робот. А ваши сексуальные предпочтения, если таковые у вас имеются, для меня значения не имеют.
— Сомневаюсь, — прозвучало в ответ.
Слова повисли в воздухе — тяжелые, двусмысленные, с откровенным сексуальным подтекстом. Энни распознала их смысл по дрожи, охватившей, казалось, чуть ли не все её нутро, отозвавшейся из самой глубины её естества. И она тут же поняла: не стоит больше бояться, что Джеймс причинит ей боль. Или даже — убьет её. Главное — вырваться из-под его влияния. Бежать от него как можно дальше. Желательно — на край света. Пока не поздно.
Скатившись с кровати, она бочком, словно краб, прижимаясь к стене, стала продвигаться к двери. Джеймс следил за ней без видимого интереса.
— Бежать отсюда некуда, Энни, — сказал он наконец. — Только со мной ты в безопасности, и ты сама это знаешь.
— Вы уверены? — голос её заметно дрожал, но обуздать страх, захлестнувший её, Энни была не в состоянии.
— Да. Насколько это только возможно.
— И… насколько же?
Джеймс посмотрел на неё в упор, и Энни поняла: сейчас он впервые скажет ей правду.
— Ни насколько.
Энни кивнула. Этим словам она поверила.
Глава 10
Энни ничего не помнила. Впрочем, чего удивляться — ведь это случилось сотню лет назад, и ей, наверное, было приятнее думать, что на самом деле ничего не произошло.
Джеймс прекрасно это понимал. За последние несколько лет он и сам не вспоминал об этом, однако, чтобы снова не впасть в искушение, держался от дочери Уина подальше. Сам-то Уин, разумеется, обо всем знал. И, должно быть, немало по этому поводу забавлялся. Хотя упомянул всего разок, чтобы разбередить рану Джеймса.
Джеймс слышал, как Энни ходит по трейлеру. При всей внешней неказистости, трейлер представлял собой миниатюрную неприступную крепость. Ржавые на первый взгляд стены были укреплены изнутри листами пуленепробиваемого сплава, обошедшегося в целое состояние. Трейлер был также защищен от подслушивания. Сотовый телефон был подключен к сложнейшему реле, благодаря которому засечь говорившего было невозможно. Да, здесь их найти никому не под силу, и он может, не торопясь, решать, как быть с Энни. А заодно — стоит ли вспоминать прошлое. Тот удивительный вечер, который он провел наедине с Энни Сазерленд. И тот единственный раз, когда он позволил себе хоть немного расслабиться.
Он так никогда и не узнал, намеренно ли Уин свел их тогда с Энни или нет. Ведь Уин всегда настолько трепетно относился к единственной дочери, что, казалось, ни за что не стал бы рисковать, оставляя её наедине с мужчиной, пусть даже и таким преданным как Джеймс.
С другой стороны, Уин настолько рассчитывал каждый свой шаг, и настолько умело контролировал своих людей, что в его действиях не оставалось места случайности. Как бы то ни было, правды уже не узнать. Джеймс и без того всегда избегал говорить про Энни с её отцом, а теперь было уже слишком поздно. Уина уже не воскресить.
Энни только исполнился двадцать один год. Даже удивительно, что в двадцать один год она оставалась совершенно невинной девочкой, тогда как вся жизнь Джеймса была уже давно пропитана терпким запахом смерти и смрадом разложения. Причем невинность Энни не имела ни малейшего отношения к тому, имела она уже любовников или нет. Нет, невинность была у Энни в крови, передалась с молоком матери, а уж Уин делал все от него зависящее, чтобы пестовать это качество. Возможно, действовал он так из самых лучших побуждений, движимый желанием защитить единственное чадо. Но в глубине души его, видимо, даже забавляло, что у столь коррумпированного отца может расти дочь-ангелочек.
В тот уик-энд Энни вернулась из колледжа на праздник дня Благодарения, и Уин пригласил к ужину всех своих протеже. Мэри Маргарет, например, которая была лишь ненамного старше Энни, но уже имела за плечами немалый опыт заказных убийств. А ещё — Мартина, Клэнси, Билли Арнетта с молодой женой, и ещё пару агентов, которых Джеймс даже не помнил по именам. Почти всех их уже не было в живых.
Энни настояла на том, что сама приготовит праздничное угощение. Джеймс воспринял эту новость со смешанными чувствами — Энни Сазерленд выросла в доме, где всегда было принято держать повариху с горничной, и он поэтому не был уверен, сумеет ли она сама приготовить хотя бы яичницу-глазунью.
В тот памятный день около полудня он привез для Уина кое-какие бумаги, но застал дома только Энни, которая прибежала из кухни, вся в слезах.
В первое мгновение его охватил безотчетный страх. Неужели кто-то, несмотря на все меры предосторожности, расправился с Уином?
Но в следующую секунду он заметил индейку. — Она же заморожена! — в отчаянии прохныкала Энни.
— Да, иначе и не бывает.
— Но, Джеймс, я её продержала в морозильнике целую неделю. Я сама уже, кажется, обморозилась, пытаясь извлечь из неё эту гадость. Чем только её ни поливала, даже кипятком, но все без толку. А в духовку она целиком не лезет. Я пыталась связаться с секретаршей Уина, но она не отвечает, и я… В общем, у меня просто руки опускаются.
Голос её предательски дрогнул, и Джеймс с изумлением уставился на её заплаканное лицо.
Он знал Энни Сазерленд с тех пор, когда она — семилетняя девчушка — ещё бегала по дому с радостным визгом. Самому Джеймсу было тогда девятнадцать. Он только приехал в Соединенные Штаты — взвинченный, комок нервов, — и присутствие ребенка в значительной степени способствовало тому, что он сохранил в себе хоть что-то человеческое.
И, надо сказать, что Джеймс, сознавая это, всегда испытывал к Энни благодарность. Но только сейчас, глядя на её зареванное лицо, он впервые осознал, что она уже не ребенок. И понимание это, лавиной обрушившееся на него, стало для него настолько неожиданным, что застало врасплох. Джеймсу безумно хотелось заключать Энни в объятия, поцелуями осушить её слезы, жадным поцелуем впиться в бледные пухлые губки. Его так и подмывало швырнуть проклятую индейку на пол, а Энни разложить на столе, задрать юбку и сорвать трусики. Прильнуть губами к её сладкому лону и посмотреть, как она на это отреагирует.
Но он так и не осмелился даже прикоснуться к ней. Вместо этого огляделся по сторонам и деловито спросил, ни на мгновение не забывая про свой знаменитый техасский акцент:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48