Она могла говорить лишь на ублюдочном португальском диалекте – еще худшем, чем тот, которым владел он.
Чарли курил и наблюдал за ней через стол, в то время как бусинки влаги катились по запотелой бутылке.
Вскоре она превратилась в темнокожую девчонку с глазами загнанной газели, курносенькую. С длинными черными косичками-хвостиками, которая со страхом уставилась на него, а он – ткнул штыком прямо в живот мальчишки и там провернул его: вправо и влево…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Том Цвинглер носил рубиновую заколку и пару запонок красного хрусталя. Все остальное в нем было конкретно черным или белым, в том числе и все его ответы. Этот треугольник из трех красных точек изменял свои формы, когда Том Цвинглер кивал, качал головой или производил другие жесты, строго по законам изящной геометрии психологического воздействия. Психолог Ричард Дженнис наблюдал за этим представлением с болезненным любопытством. Это был настоящий эксперимент с человеческим вниманием – Том Цвинглер прошел в клинику, никем не остановленный, в то время как охранники зачарованно следили за игрой рубинов.
Дженнис был без пиджака. Его рубашка тоже являлась чем-то вроде оптического устройства: благодаря зелено-фиолетовой полоске она становилась нестерпимой для глаз. Видимо, Дженнис специально надевал эту рубашку, чтобы подольше оставаться незамеченным.
Отношения в группе были натянутыми. Дженниса коробила дотошность американца, Дороти Саммерс по-прежнему была на ножах с Соулом. Сэм Бакс пытался одновременно играть две роли: отца-покровителя и эрудированного технократа.
Кульминационной точкой визита Цвинглера должен был стать осмотр детей в их подвальных «мирах». По этому поводу Дженнис уже успел схлестнуться с Сэмом Баксом, и компромисс был достигнут. Решено было, что американец не станет заходить в искусственную среду, а просто понаблюдает за детьми в зеркальные (односторонние) окна.
Два других сотрудника, принимавших участие в этой встрече, были: специалист по бионике Эрнест Фридман, нервный суетливый человечек, чьи слегка выпученные глаза и торопливость речи говорили об увеличенной щитовидке; а также Лайонел Россон, голубоглазый блондин, компьютерщик с шевелюрой хиппи. Его худощавое сложение подчеркивали тертые джинсы и мешковатый серый свитер.
Некоторые предварительные объяснения были даны в беседе, состоявшейся перед тем, как гостя препроводили в нижние помещения. Цвинглер не раскрывал карт, не объясняя цели визита и проявляя интерес, главным образом, к работе Блока. Однако Соул чувствовал, что Цвинглера гораздо больше интересовал персонал. Чувство неясной тревоги нависло во время разговора о том, что расположено в секретном крыле клиники. Еще высокого гостя заинтриговал секретный препарат, который им удалось создать в Гэддоне. Правда, пока Соул никак не мог понять, в чем тут дело.
– Что касается организации, – говорил американец Сэму Баксу, – то экспериментальная часть Гэддона устроена неплохо. Однако вне Блока дети содержатся, как в любой клинике. Вы считаете это нормальным?
– Так и должно быть, Том. Понимаете, проводить коррекцию дефектов речи и отправлять детей в подвал – разговаривать на «дефективных» языках, – это как две половинки одного целого. Терапия и эксперимент – две части одного процесса, которые сводятся в компьютере. У нас еще столько работы для нашего… мальчика для битья по клавишам – Лайонела.
На упоминание своего имени Лайонел Россон ответил изящным кивком, отбрасывая гриву. Он был единственным из отдела, кто никогда не ерепенился и ничем не выражал недовольства. Смирный, как конь. Его присутствие создавало атмосферу доброты и невинности.
– Стало быть, вы занимаетесь исправлением языка в общем секторе, а его «искривлением» – в закрытом, так сказать, подвале? И то, что плохо у одной группы детей, помогает вам в работе с другой группой?
– Примерно так. Только ваше «плохо», Том, несет несколько иной оттенок. Скорее, дети из подвала обучаются специальным языкам.
– А как с медсестрами?
– Никаких проблем. Они военнослужащие.
– Хм… А посетители? Родители?
– Ни малейших поводов для беспокойства. Для общего отделения определены часы посещений. К детям из подвала, естественно, никакие посетители не допускаются.
– «Дети урагана»?
– Лучше не скажешь. Впрочем, лучше один раз увидеть…
Американец окинул комнату взором, оценивая общую атмосферу и настрой группы. Затем непринужденным тоном поинтересовался:
– Вы тут рассказывали об операциях у детей с расстройствами головного мозга, из общего отделения. Об удалении участков пораженной ткани. И что, с детьми из подвала вы тоже обращаетесь подобным образом?
– Да нет же! – вмешался Соул, не в силах сдерживаться далее. – Как вам только могло в голову такое прийти. Вы что, думаете, ради эксперимента мы режем здоровую ткань? К детям из подвала никто даже не прикасался! С ними все в порядке. Они совершенно здоровы.
– Бы должны понять, мистер Цвинглер, – ехидно встряла Дороти. – Мистер Соул весьма неравнодушен к детям из подвала. Это его подопечные. С трудом верится, что у нашего Криса есть собственный ребенок…
– Хм-м… препарат из группы галлюциногенов, – задумчиво кивал между тем Цвинглер. – Сомнительный вариант: с одной стороны, изменение мозга хирургическим путем, с другой – изменение его состояний путем медикаментозным. Если этот наркотик длительного действия, как считает Сэм. Ну, и каков эффект?
Он оглянулся в поисках очередной жертвы и на сей раз остановился на Фридмане. Глаза бионика при этом больше обычного выкатились из своих орбит, точно у кролика, загипнотизированного удавом. С видимым усилием он выдавил:
– Это один из способов ускорить производство протеина в организме. Нечто вроде антипиромицина: пиромицин, как известно, блокирует синтез протеина, а галлюциноген, напротив, способствует этому процессу. Он работает на связных аминокислотах…
– Так, значит, он создан специально для протеинового синтеза – так сказать, «стимулятор»? Отсюда и название – ПСС?
Фридман закивал:
– Уникальное средство для улучшения мозговых процессов!
– Вы полагаете, это нечто вроде… мозгового ускорителя для сверхинтеллекта?
– О, это слишком сильно сказано. Нет, я так не думаю. Никаких магических усилителей интеллекта, только изучение процесса во время некоторого, повторяю, только некоторого его ускорения.
– Но разве скорость обучения – не вернейший показатель интеллекта?
– Для этого следовало бы оценить структуру нервных импульсов мозга, – продолжал тараторить Фридман. – Выяснить, каким путем кратковременные электрические импульсы преобразуются в устойчивые, закрепленные химические связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Чарли курил и наблюдал за ней через стол, в то время как бусинки влаги катились по запотелой бутылке.
Вскоре она превратилась в темнокожую девчонку с глазами загнанной газели, курносенькую. С длинными черными косичками-хвостиками, которая со страхом уставилась на него, а он – ткнул штыком прямо в живот мальчишки и там провернул его: вправо и влево…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Том Цвинглер носил рубиновую заколку и пару запонок красного хрусталя. Все остальное в нем было конкретно черным или белым, в том числе и все его ответы. Этот треугольник из трех красных точек изменял свои формы, когда Том Цвинглер кивал, качал головой или производил другие жесты, строго по законам изящной геометрии психологического воздействия. Психолог Ричард Дженнис наблюдал за этим представлением с болезненным любопытством. Это был настоящий эксперимент с человеческим вниманием – Том Цвинглер прошел в клинику, никем не остановленный, в то время как охранники зачарованно следили за игрой рубинов.
Дженнис был без пиджака. Его рубашка тоже являлась чем-то вроде оптического устройства: благодаря зелено-фиолетовой полоске она становилась нестерпимой для глаз. Видимо, Дженнис специально надевал эту рубашку, чтобы подольше оставаться незамеченным.
Отношения в группе были натянутыми. Дженниса коробила дотошность американца, Дороти Саммерс по-прежнему была на ножах с Соулом. Сэм Бакс пытался одновременно играть две роли: отца-покровителя и эрудированного технократа.
Кульминационной точкой визита Цвинглера должен был стать осмотр детей в их подвальных «мирах». По этому поводу Дженнис уже успел схлестнуться с Сэмом Баксом, и компромисс был достигнут. Решено было, что американец не станет заходить в искусственную среду, а просто понаблюдает за детьми в зеркальные (односторонние) окна.
Два других сотрудника, принимавших участие в этой встрече, были: специалист по бионике Эрнест Фридман, нервный суетливый человечек, чьи слегка выпученные глаза и торопливость речи говорили об увеличенной щитовидке; а также Лайонел Россон, голубоглазый блондин, компьютерщик с шевелюрой хиппи. Его худощавое сложение подчеркивали тертые джинсы и мешковатый серый свитер.
Некоторые предварительные объяснения были даны в беседе, состоявшейся перед тем, как гостя препроводили в нижние помещения. Цвинглер не раскрывал карт, не объясняя цели визита и проявляя интерес, главным образом, к работе Блока. Однако Соул чувствовал, что Цвинглера гораздо больше интересовал персонал. Чувство неясной тревоги нависло во время разговора о том, что расположено в секретном крыле клиники. Еще высокого гостя заинтриговал секретный препарат, который им удалось создать в Гэддоне. Правда, пока Соул никак не мог понять, в чем тут дело.
– Что касается организации, – говорил американец Сэму Баксу, – то экспериментальная часть Гэддона устроена неплохо. Однако вне Блока дети содержатся, как в любой клинике. Вы считаете это нормальным?
– Так и должно быть, Том. Понимаете, проводить коррекцию дефектов речи и отправлять детей в подвал – разговаривать на «дефективных» языках, – это как две половинки одного целого. Терапия и эксперимент – две части одного процесса, которые сводятся в компьютере. У нас еще столько работы для нашего… мальчика для битья по клавишам – Лайонела.
На упоминание своего имени Лайонел Россон ответил изящным кивком, отбрасывая гриву. Он был единственным из отдела, кто никогда не ерепенился и ничем не выражал недовольства. Смирный, как конь. Его присутствие создавало атмосферу доброты и невинности.
– Стало быть, вы занимаетесь исправлением языка в общем секторе, а его «искривлением» – в закрытом, так сказать, подвале? И то, что плохо у одной группы детей, помогает вам в работе с другой группой?
– Примерно так. Только ваше «плохо», Том, несет несколько иной оттенок. Скорее, дети из подвала обучаются специальным языкам.
– А как с медсестрами?
– Никаких проблем. Они военнослужащие.
– Хм… А посетители? Родители?
– Ни малейших поводов для беспокойства. Для общего отделения определены часы посещений. К детям из подвала, естественно, никакие посетители не допускаются.
– «Дети урагана»?
– Лучше не скажешь. Впрочем, лучше один раз увидеть…
Американец окинул комнату взором, оценивая общую атмосферу и настрой группы. Затем непринужденным тоном поинтересовался:
– Вы тут рассказывали об операциях у детей с расстройствами головного мозга, из общего отделения. Об удалении участков пораженной ткани. И что, с детьми из подвала вы тоже обращаетесь подобным образом?
– Да нет же! – вмешался Соул, не в силах сдерживаться далее. – Как вам только могло в голову такое прийти. Вы что, думаете, ради эксперимента мы режем здоровую ткань? К детям из подвала никто даже не прикасался! С ними все в порядке. Они совершенно здоровы.
– Бы должны понять, мистер Цвинглер, – ехидно встряла Дороти. – Мистер Соул весьма неравнодушен к детям из подвала. Это его подопечные. С трудом верится, что у нашего Криса есть собственный ребенок…
– Хм-м… препарат из группы галлюциногенов, – задумчиво кивал между тем Цвинглер. – Сомнительный вариант: с одной стороны, изменение мозга хирургическим путем, с другой – изменение его состояний путем медикаментозным. Если этот наркотик длительного действия, как считает Сэм. Ну, и каков эффект?
Он оглянулся в поисках очередной жертвы и на сей раз остановился на Фридмане. Глаза бионика при этом больше обычного выкатились из своих орбит, точно у кролика, загипнотизированного удавом. С видимым усилием он выдавил:
– Это один из способов ускорить производство протеина в организме. Нечто вроде антипиромицина: пиромицин, как известно, блокирует синтез протеина, а галлюциноген, напротив, способствует этому процессу. Он работает на связных аминокислотах…
– Так, значит, он создан специально для протеинового синтеза – так сказать, «стимулятор»? Отсюда и название – ПСС?
Фридман закивал:
– Уникальное средство для улучшения мозговых процессов!
– Вы полагаете, это нечто вроде… мозгового ускорителя для сверхинтеллекта?
– О, это слишком сильно сказано. Нет, я так не думаю. Никаких магических усилителей интеллекта, только изучение процесса во время некоторого, повторяю, только некоторого его ускорения.
– Но разве скорость обучения – не вернейший показатель интеллекта?
– Для этого следовало бы оценить структуру нервных импульсов мозга, – продолжал тараторить Фридман. – Выяснить, каким путем кратковременные электрические импульсы преобразуются в устойчивые, закрепленные химические связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64