Высадка, считал он, становится авантюрой, его армия гниет в летних палатках под нескончаемым дождем, больные и мертвые множатся с каждой неделей, а на провиант уходит больше золота, чем его прибывает…. Короче, он тоже советовал перевести на серьезный лад комедию переговоров в Бурбуре.
Но никакие резоны не могли поколебать решимости защитника веры. Чтобы придать храбрости Сидонии, король наконец заговорил о деньгах. Нет, не о присылке их, как надеялся герцог (и я — при виде того, как часть моей будущей добычи исчезает в мошне галисийских зеленщиков и торговцев солониной):
«Можете потратить имеющиеся у вас деньги на покупку свежего провианта, ибо лучшим их употреблением будет поправка здоровья ваших людей… Но примите меры, чтобы этот провиант сохранился, не дайте провести себя, как в прошлый раз, ибо сообщения, которые вы мне слали из Лиссабона по поводу провизии, привели меня к ложным выводам… то же относится и к воде…»
Действительно, вкус свежего хлеба, мяса и овощей придал сил матросам, а 500 больных в госпитале стали быстро поправляться. «Я поставил караулы на всех дебаркадерах и по всем дорогам, чтобы солдаты не могли разбежаться. Двадцать шесть бочаров денно и нощно чинят пострадавшие бочки, так что, я надеюсь, терпеть нужду в воде Армада не будет. С божьей помощью мы выступим в субботу или воскресенье…»
Девять судов во главе с Хуаном Гомесом де Мединой стояли возле островов Силли; Медина и остальные генералы были вне себя от поведения командующего. Он отправил личное послание королю. По дороге Медина отбил у англичан судно с провиантом, разведал местоположение британских кораблей, но прибывший с приказом герцога паташ вернул его в Ла-Корунью.
Если бы Филипп прочел то, что содержалось между строк послания Медины, это прозвучало бы примерно так: «Раз мне удалось дойти до Силли с самыми старыми кораблями, то же самое могла бы сделать и вся Армада. Буря тут ни при чем. Будь у Армады вашего величества настоящий командующий, она уже давно была бы в Ла-Манше».
12 июля король написал герцогу: «Приказываю вам выйти из порта немедленно по получении сего письма, даже если вам придется оставить в Ла-Корунье десять или двенадцать судов…»
13 июля герцог отвечал: «Надеюсь и не сомневаюсь, что господь позволит мне вывести Армаду в субботу 16-го дня».
19-го: «С 16 июля Армада ждет лишь благоприятного ветра».
20-го ветер еще не установился, и герцог собрал совет. Алонсо де Лейва сказал, что «следует выступать как можно скорее». Адмиралы и лоцманы поддержали это мнение.
22-го наконец задул бриз, позволивший Армаде выйти из порта. Но к вечеру поднялся северный ветер, и герцог стал думать, не вернуться ли в Ла-Корунью; флот встал в трех лье от берега…
23 июля в ночь подул юго-западный ветер. Герцог распорядился произвести один выстрел — сигнал выбирать якоря. Два часа спустя раздался новый выстрел из орудия: у галиона «Суньига» сломался руль и корабль сделался неуправляемым. Остаток дня флот провел в ожидании, когда поставят новый руль, о чем герцог и сообщил своему повелителю. Затем наступило молчание.
Неприятель не идет
Генрих VIII заложил основы первого в истории Англии военного флота. Эдуард VI, а затем Мария Тюдор не интересовались состоянием своих кораблей. Филипп, будучи в свое время принцем-консортом Англии, знал численность британского флота: всего 83 корабля. Из них лишь шесть были водоизмещением 600 тонн, четыре — по 500 тонн и пять — по 200—300 тонн, остальные еще меньше. Страна практически полностью зависела от заграницы в поставках артиллерии, пороха и боеприпасов.
Но Филипп также знал, что за минувшие тридцать лет Елизавета радикально изменила положение дел. Пиратство в открытом море (которое она называла «свободной торговлей с Америкой») приносило столь большой доход, что капиталовложения в постройку кораблей оказались самой выгодной статьей бюджета. Королевским флотом в военное время командовали те же капитаны, что занимались грабежом в мирные дни.
Ударную силу составили корабли нового типа — низкобортные, длинные, с низкими надстройками, более маневренные, чем корабли первой половины века, с двумя рядами пушек по каждому борту. Сэр Джонсон Хоукинс, бывший работорговец, ставший достопочтенным лордом адмиралтейства, строил корабли невиданной доселе прочности, которым были не страшны ни сильные бури, ни посадки на мель: их корпуса не пропускали ни капли воды. «Клянусь богом, — писал Хоукинс, — и готов отдать в заклад душу, что в мире не было лучших кораблей!»
Все купцы и судовладельцы отправляли свои корабли в адмиралтейство, где их вооружали. Опасения испанцев по части английской артиллерии были обоснованны: орудия британцев превосходили их и в дальнобойности, и в скорострельности.
Через лазутчиков и капитанов нейтральных судов Лондонский совет внимательно следил за приготовлениями в Лиссабоне. Дрейк жаждал повторить нападение, которое он так удачно провел в апреле 1587 года. «Неприятель никак не идет, — твердил он. — Напасть в нужное время и в нужном месте — значит обеспечить себе половину победы. Надлежит искать врага вашего величества там, где он стоит. С пятьюдесятью вымпелами мы нанесем ему у его собственных берегов больший урон, нежели с двойным числом возле наших».
Дрейк был реалистом, он понимал, что не сможет открыто атаковать Лиссабон и сжечь весь испанский флот. Когда королева испросила у него подробный план, он признался, что такового у него нет. Но Дрейк справедливо рассчитывал посеять панику одним своим появлением возле порта и тем самым помешать герцогу выступить.
Елизавета боялась широких военных действий, которые она не могла контролировать. Обычные женские приемы — заговоры, интриги, ложь, тонкая дипломатия, противоречивые приказы и проволочки были ей куда ближе. Дрейк не сумел убедить государыню. Он привлек на свою сторону лорд-адмирала Говарда Эффингема. Но и двойной нажим не дал результатов.
Когда стало известно, что испанский флот в бессилии маячит в Ла-Корунье, они предприняли последнюю попытку. И на сей раз королева сдалась. Дрейк, правда, подозревал, что она дала разрешение, прекрасно зная, что корабли не могут выйти в море из-за отсутствия припасов.
В те времена ни в Англии, ни в Испании не держали постоянного военного флота. После каждой экспедиции с кораблей снимали орудия и аккуратно складывали в лондонском Тауэре, а экипажи распускали. Разумеется, когда при дворе стало известно о готовящемся походе Армады, корабли держали в готовности. Но то ли из жадности, то ли для того, чтобы полностью контролировать ситуацию, Елизавета распорядилась, чтобы провиант доставлялся на суда ежедневно, а запасы не превышали недельной потребности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Но никакие резоны не могли поколебать решимости защитника веры. Чтобы придать храбрости Сидонии, король наконец заговорил о деньгах. Нет, не о присылке их, как надеялся герцог (и я — при виде того, как часть моей будущей добычи исчезает в мошне галисийских зеленщиков и торговцев солониной):
«Можете потратить имеющиеся у вас деньги на покупку свежего провианта, ибо лучшим их употреблением будет поправка здоровья ваших людей… Но примите меры, чтобы этот провиант сохранился, не дайте провести себя, как в прошлый раз, ибо сообщения, которые вы мне слали из Лиссабона по поводу провизии, привели меня к ложным выводам… то же относится и к воде…»
Действительно, вкус свежего хлеба, мяса и овощей придал сил матросам, а 500 больных в госпитале стали быстро поправляться. «Я поставил караулы на всех дебаркадерах и по всем дорогам, чтобы солдаты не могли разбежаться. Двадцать шесть бочаров денно и нощно чинят пострадавшие бочки, так что, я надеюсь, терпеть нужду в воде Армада не будет. С божьей помощью мы выступим в субботу или воскресенье…»
Девять судов во главе с Хуаном Гомесом де Мединой стояли возле островов Силли; Медина и остальные генералы были вне себя от поведения командующего. Он отправил личное послание королю. По дороге Медина отбил у англичан судно с провиантом, разведал местоположение британских кораблей, но прибывший с приказом герцога паташ вернул его в Ла-Корунью.
Если бы Филипп прочел то, что содержалось между строк послания Медины, это прозвучало бы примерно так: «Раз мне удалось дойти до Силли с самыми старыми кораблями, то же самое могла бы сделать и вся Армада. Буря тут ни при чем. Будь у Армады вашего величества настоящий командующий, она уже давно была бы в Ла-Манше».
12 июля король написал герцогу: «Приказываю вам выйти из порта немедленно по получении сего письма, даже если вам придется оставить в Ла-Корунье десять или двенадцать судов…»
13 июля герцог отвечал: «Надеюсь и не сомневаюсь, что господь позволит мне вывести Армаду в субботу 16-го дня».
19-го: «С 16 июля Армада ждет лишь благоприятного ветра».
20-го ветер еще не установился, и герцог собрал совет. Алонсо де Лейва сказал, что «следует выступать как можно скорее». Адмиралы и лоцманы поддержали это мнение.
22-го наконец задул бриз, позволивший Армаде выйти из порта. Но к вечеру поднялся северный ветер, и герцог стал думать, не вернуться ли в Ла-Корунью; флот встал в трех лье от берега…
23 июля в ночь подул юго-западный ветер. Герцог распорядился произвести один выстрел — сигнал выбирать якоря. Два часа спустя раздался новый выстрел из орудия: у галиона «Суньига» сломался руль и корабль сделался неуправляемым. Остаток дня флот провел в ожидании, когда поставят новый руль, о чем герцог и сообщил своему повелителю. Затем наступило молчание.
Неприятель не идет
Генрих VIII заложил основы первого в истории Англии военного флота. Эдуард VI, а затем Мария Тюдор не интересовались состоянием своих кораблей. Филипп, будучи в свое время принцем-консортом Англии, знал численность британского флота: всего 83 корабля. Из них лишь шесть были водоизмещением 600 тонн, четыре — по 500 тонн и пять — по 200—300 тонн, остальные еще меньше. Страна практически полностью зависела от заграницы в поставках артиллерии, пороха и боеприпасов.
Но Филипп также знал, что за минувшие тридцать лет Елизавета радикально изменила положение дел. Пиратство в открытом море (которое она называла «свободной торговлей с Америкой») приносило столь большой доход, что капиталовложения в постройку кораблей оказались самой выгодной статьей бюджета. Королевским флотом в военное время командовали те же капитаны, что занимались грабежом в мирные дни.
Ударную силу составили корабли нового типа — низкобортные, длинные, с низкими надстройками, более маневренные, чем корабли первой половины века, с двумя рядами пушек по каждому борту. Сэр Джонсон Хоукинс, бывший работорговец, ставший достопочтенным лордом адмиралтейства, строил корабли невиданной доселе прочности, которым были не страшны ни сильные бури, ни посадки на мель: их корпуса не пропускали ни капли воды. «Клянусь богом, — писал Хоукинс, — и готов отдать в заклад душу, что в мире не было лучших кораблей!»
Все купцы и судовладельцы отправляли свои корабли в адмиралтейство, где их вооружали. Опасения испанцев по части английской артиллерии были обоснованны: орудия британцев превосходили их и в дальнобойности, и в скорострельности.
Через лазутчиков и капитанов нейтральных судов Лондонский совет внимательно следил за приготовлениями в Лиссабоне. Дрейк жаждал повторить нападение, которое он так удачно провел в апреле 1587 года. «Неприятель никак не идет, — твердил он. — Напасть в нужное время и в нужном месте — значит обеспечить себе половину победы. Надлежит искать врага вашего величества там, где он стоит. С пятьюдесятью вымпелами мы нанесем ему у его собственных берегов больший урон, нежели с двойным числом возле наших».
Дрейк был реалистом, он понимал, что не сможет открыто атаковать Лиссабон и сжечь весь испанский флот. Когда королева испросила у него подробный план, он признался, что такового у него нет. Но Дрейк справедливо рассчитывал посеять панику одним своим появлением возле порта и тем самым помешать герцогу выступить.
Елизавета боялась широких военных действий, которые она не могла контролировать. Обычные женские приемы — заговоры, интриги, ложь, тонкая дипломатия, противоречивые приказы и проволочки были ей куда ближе. Дрейк не сумел убедить государыню. Он привлек на свою сторону лорд-адмирала Говарда Эффингема. Но и двойной нажим не дал результатов.
Когда стало известно, что испанский флот в бессилии маячит в Ла-Корунье, они предприняли последнюю попытку. И на сей раз королева сдалась. Дрейк, правда, подозревал, что она дала разрешение, прекрасно зная, что корабли не могут выйти в море из-за отсутствия припасов.
В те времена ни в Англии, ни в Испании не держали постоянного военного флота. После каждой экспедиции с кораблей снимали орудия и аккуратно складывали в лондонском Тауэре, а экипажи распускали. Разумеется, когда при дворе стало известно о готовящемся походе Армады, корабли держали в готовности. Но то ли из жадности, то ли для того, чтобы полностью контролировать ситуацию, Елизавета распорядилась, чтобы провиант доставлялся на суда ежедневно, а запасы не превышали недельной потребности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58