И он делает совершенно правильный вывод. Конечно, «дети солнца» когда-то занимались оленеводством, а потом деградировали, стали жить только охотой. Если бы Петр Арианович имел под рукой соответствующую литературу или обладал свободой передвижения по Таймырскому полуострову, то, безусловно, разрешил бы загадку этнического происхождения «детей солнца».
— А вы разрешили ее? — спросил я напрямик.
Савчук замялся.
— Как вам сказать… — пробормотал он, косясь на молчаливо шагавшего рядом Бульчу. — Я, конечно, сделал кое-какие сопоставления. Ведь Петр Арианович очень щедро снабжает меня этнографическим материалом для догадок.
— Кто же они, по-вашему, эти «дети солнца»?
— Нет, нет, догадки сугубо предварительные. Еще не хватает одного очень важного звена. Вот если бы я знал, кто такая эта Птица Маук…
— Не торопи ты его, Леша, — раздраженно сказала Лиза. — Я вас понимаю, Володя. Ученый должен быть сдержанным, не спешить опубликовывать свои открытия. Только, когда все ясно самому, когда положен последний штрих, тогда…
Она задохнулась, так как в этот момент перебиралась через поваленное дерево.
Я задумался над тем, какое влияние оказывает индивидуальность исследователя на решение той или иной научной проблемы. Здесь, как и вообще в жизни, многое, по-моему, идет от характера человека.
Принято считать, что ученые живут одним рассудком. Вздор, чепуха! Наука эмоциональна, глубоко эмоциональна.
Почему, например, Савчук с таким азартом занялся выяснением этнического происхождения «детей солнца»? Потому ли только, что это лежало в плане подготовлявшейся им диссертации? Вряд ли! В истории самого северного народа Сибири было что-то импонировавшее Савчуку, задевавшее не только его ум, но и сердце.
Я сказал об этом этнографу, когда мы, с трудом перебравшись через одну особенно крутую осыпь, присели отдохнуть.
— Пожалуй, — согласился он. — Мне не приходило это раньше в голову.
Помолчав, он добавил задумчиво:
— Беспрозванные…
— Какие беспрозванные?
— Такую фамилию носят некоторые наши сибиряки. (Вы ведь знаете, я сам отчасти сибиряк.) Мне приходилось встречать Беспрозванных, Бесфамильных…
— А я знала одного сибиряка — Безотчества. — перебила Лиза. — Так и в паспорте стояло — Иван Сергеевич Безотчеетва.
— Вот видите. Меня заинтересовало, как могли возникнуть такие фамилии. Стал расспрашивать. Оказалось, Беспрозванные и Бесфамильные являются потомками тех переселенцев, которые не хотели сообщать начальству свои фамилии. Иначе говоря, то были внуки и правнуки беглых ссыльных или крепостных, скрывавшихся от полиции… Быть может, интерес к «детям солнца» идет отсюда…
— Понимаю вас. Подумать только: целый народ, состоящий из таких вот Беспрозванных, Бесфамильных, не знающих родства!..
— Ну, родственников-то я как будто уже разыскал, — пробормотал Савчук.
— Я всегда говорила, что вы глубоко эмоциональный человек, — неожиданно объявила Лиза.
Савчук засмеялся.
— Что вы!.. Наоборот! Меня считают сухарем.
— Безусловно, несомненно эмоциональный!.. Так, впрочем, и положено каждому русскому, каждому советскому ученому! Разве мы находились бы здесь, если бы это было не так?
Вдруг Бульчу, не проронивший ни слова после того, как мы покинули могилу Нырты, схватил меня за руку.
— Дым! — коротко сказал он, указывая вверх.
Мы подняли головы и увидели столб дыма, поднимавшийся над кронами деревьев. По-видимому, костер был разложен на самом видном месте, на гребне горы.
Но минут пять назад никакого дыма там не было.
— Еще дымы! Вон, вон! — взволнованно сказала Лиза.
Проследив за направлением ее взгляда, я увидел второй столб, а еще дальше из-за деревьев медленно поднимался третий. Все три столба раскачивались от сильных порывов ветра и были хорошо видны на фоне светло-голубого неба.
— Сигналы?
— Да!..
Рот Савчука был плотно сжат, глаза прищурены.
Сомнений не было. Это «дети солнца», сопровождавшие нас, передавали по горам весть о нашем приближении…
— Что же мы расселись тут? — сердито спросила Лиза. — Положение таково, что у нас один-единственный выход: идти вперед и вперед, не колеблясь, не останавливаясь!
Маленький отряд Савчука сомкнулся еще теснее.
Мы двигались теперь не по дну ущелья, а примерно посередине лесистого склона. Перед нами открывался значительно больший кругозор. «Детям солнца» труднее было приблизиться незамеченными и напасть на нас врасплох.
Мы шли, вполголоса перебрасываясь короткими фразами.
В этом проклятом лесу было очень странное эхо. Стоило произнести громко какую-нибудь фразу, как оно торопливо подхватывало ее конец и принималось повторять, коверкая на все лады, точно передразнивая.
Вначале эхо забавляло меня. Проворное, быстрое эхо весело прыгало с уступа на уступ, как горный баран. Потом надоедливая тарабарщина, не отстававшая от нас ни на шаг, стала раздражать и серьезно беспокоить.
Не проделки ли это «детей солнца», которые идут за нами по пятам, пытаясь запугать, остановить всяческими колдовскими хитростями? От Хытындо и ее подручных можно было ждать любой нелепой каверзы.
Но я остерегся высказать свои подозрения вслух. Не хотелось зря пугать Савчука, Лизу и Бульчу. И без того лица моих спутников выдавали их затаенную тревогу.
Река матово отсвечивала внизу. Она снова стала сравнительно глубокой. Каменистые перепады и мели, которые отняли у нас столько сил, остались далеко позади. Пожалуй, мы могли бы пройти здесь на своей лодке. Жаль, что пришлось оставить ее на пороге мертвого леса.
Вдруг я увидел на реке человека. Это было так неожиданно, что от изумления я остановился как вкопанный. Остановились и мои спутники.
Человек плыл посередине стрежня в маленьком челне и греб изо всех сил, проворно перебрасывая короткое весло из стороны в сторону. Голова его была непокрыта. Длинные волосы развевались по ветру.
Мы не успели опомниться от удивления, как из-за поворота показались еще три челна. От яростных ударов весел запенилась узкая горная река.
Это была погоня!
Человек с непокрытой головой пригнулся. Весло замелькало в его руках еще быстрее, сверкая на солнце, как крылья стрекозы.
— Стреляют! В него стреляют! — крикнул Бульчу.
Я увидел, как один из преследователей спустил тетиву лука. Стрела пронеслась над головой беглеца и нырнула в воду.
Расстояние между челнами все сокращалось. Один из преследователей, работая веслом с непостижимой быстротой, начал уже вырываться вперед. Он пытался обойти беглеца, прижать его к берегу, но тот удвоил усилия.
Тут лишь подумал я о том, что этим беглецом может быть Петр Арианович, и стремглав побежал со склона к реке. За мною с громкими возгласами последовали Бульчу, Савчук и Лиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— А вы разрешили ее? — спросил я напрямик.
Савчук замялся.
— Как вам сказать… — пробормотал он, косясь на молчаливо шагавшего рядом Бульчу. — Я, конечно, сделал кое-какие сопоставления. Ведь Петр Арианович очень щедро снабжает меня этнографическим материалом для догадок.
— Кто же они, по-вашему, эти «дети солнца»?
— Нет, нет, догадки сугубо предварительные. Еще не хватает одного очень важного звена. Вот если бы я знал, кто такая эта Птица Маук…
— Не торопи ты его, Леша, — раздраженно сказала Лиза. — Я вас понимаю, Володя. Ученый должен быть сдержанным, не спешить опубликовывать свои открытия. Только, когда все ясно самому, когда положен последний штрих, тогда…
Она задохнулась, так как в этот момент перебиралась через поваленное дерево.
Я задумался над тем, какое влияние оказывает индивидуальность исследователя на решение той или иной научной проблемы. Здесь, как и вообще в жизни, многое, по-моему, идет от характера человека.
Принято считать, что ученые живут одним рассудком. Вздор, чепуха! Наука эмоциональна, глубоко эмоциональна.
Почему, например, Савчук с таким азартом занялся выяснением этнического происхождения «детей солнца»? Потому ли только, что это лежало в плане подготовлявшейся им диссертации? Вряд ли! В истории самого северного народа Сибири было что-то импонировавшее Савчуку, задевавшее не только его ум, но и сердце.
Я сказал об этом этнографу, когда мы, с трудом перебравшись через одну особенно крутую осыпь, присели отдохнуть.
— Пожалуй, — согласился он. — Мне не приходило это раньше в голову.
Помолчав, он добавил задумчиво:
— Беспрозванные…
— Какие беспрозванные?
— Такую фамилию носят некоторые наши сибиряки. (Вы ведь знаете, я сам отчасти сибиряк.) Мне приходилось встречать Беспрозванных, Бесфамильных…
— А я знала одного сибиряка — Безотчества. — перебила Лиза. — Так и в паспорте стояло — Иван Сергеевич Безотчеетва.
— Вот видите. Меня заинтересовало, как могли возникнуть такие фамилии. Стал расспрашивать. Оказалось, Беспрозванные и Бесфамильные являются потомками тех переселенцев, которые не хотели сообщать начальству свои фамилии. Иначе говоря, то были внуки и правнуки беглых ссыльных или крепостных, скрывавшихся от полиции… Быть может, интерес к «детям солнца» идет отсюда…
— Понимаю вас. Подумать только: целый народ, состоящий из таких вот Беспрозванных, Бесфамильных, не знающих родства!..
— Ну, родственников-то я как будто уже разыскал, — пробормотал Савчук.
— Я всегда говорила, что вы глубоко эмоциональный человек, — неожиданно объявила Лиза.
Савчук засмеялся.
— Что вы!.. Наоборот! Меня считают сухарем.
— Безусловно, несомненно эмоциональный!.. Так, впрочем, и положено каждому русскому, каждому советскому ученому! Разве мы находились бы здесь, если бы это было не так?
Вдруг Бульчу, не проронивший ни слова после того, как мы покинули могилу Нырты, схватил меня за руку.
— Дым! — коротко сказал он, указывая вверх.
Мы подняли головы и увидели столб дыма, поднимавшийся над кронами деревьев. По-видимому, костер был разложен на самом видном месте, на гребне горы.
Но минут пять назад никакого дыма там не было.
— Еще дымы! Вон, вон! — взволнованно сказала Лиза.
Проследив за направлением ее взгляда, я увидел второй столб, а еще дальше из-за деревьев медленно поднимался третий. Все три столба раскачивались от сильных порывов ветра и были хорошо видны на фоне светло-голубого неба.
— Сигналы?
— Да!..
Рот Савчука был плотно сжат, глаза прищурены.
Сомнений не было. Это «дети солнца», сопровождавшие нас, передавали по горам весть о нашем приближении…
— Что же мы расселись тут? — сердито спросила Лиза. — Положение таково, что у нас один-единственный выход: идти вперед и вперед, не колеблясь, не останавливаясь!
Маленький отряд Савчука сомкнулся еще теснее.
Мы двигались теперь не по дну ущелья, а примерно посередине лесистого склона. Перед нами открывался значительно больший кругозор. «Детям солнца» труднее было приблизиться незамеченными и напасть на нас врасплох.
Мы шли, вполголоса перебрасываясь короткими фразами.
В этом проклятом лесу было очень странное эхо. Стоило произнести громко какую-нибудь фразу, как оно торопливо подхватывало ее конец и принималось повторять, коверкая на все лады, точно передразнивая.
Вначале эхо забавляло меня. Проворное, быстрое эхо весело прыгало с уступа на уступ, как горный баран. Потом надоедливая тарабарщина, не отстававшая от нас ни на шаг, стала раздражать и серьезно беспокоить.
Не проделки ли это «детей солнца», которые идут за нами по пятам, пытаясь запугать, остановить всяческими колдовскими хитростями? От Хытындо и ее подручных можно было ждать любой нелепой каверзы.
Но я остерегся высказать свои подозрения вслух. Не хотелось зря пугать Савчука, Лизу и Бульчу. И без того лица моих спутников выдавали их затаенную тревогу.
Река матово отсвечивала внизу. Она снова стала сравнительно глубокой. Каменистые перепады и мели, которые отняли у нас столько сил, остались далеко позади. Пожалуй, мы могли бы пройти здесь на своей лодке. Жаль, что пришлось оставить ее на пороге мертвого леса.
Вдруг я увидел на реке человека. Это было так неожиданно, что от изумления я остановился как вкопанный. Остановились и мои спутники.
Человек плыл посередине стрежня в маленьком челне и греб изо всех сил, проворно перебрасывая короткое весло из стороны в сторону. Голова его была непокрыта. Длинные волосы развевались по ветру.
Мы не успели опомниться от удивления, как из-за поворота показались еще три челна. От яростных ударов весел запенилась узкая горная река.
Это была погоня!
Человек с непокрытой головой пригнулся. Весло замелькало в его руках еще быстрее, сверкая на солнце, как крылья стрекозы.
— Стреляют! В него стреляют! — крикнул Бульчу.
Я увидел, как один из преследователей спустил тетиву лука. Стрела пронеслась над головой беглеца и нырнула в воду.
Расстояние между челнами все сокращалось. Один из преследователей, работая веслом с непостижимой быстротой, начал уже вырываться вперед. Он пытался обойти беглеца, прижать его к берегу, но тот удвоил усилия.
Тут лишь подумал я о том, что этим беглецом может быть Петр Арианович, и стремглав побежал со склона к реке. За мною с громкими возгласами последовали Бульчу, Савчук и Лиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107